Тайна Нефертити - Элизабет Питерс

— Разве можно накладывать бинт на такие синяки!

— Будь любезна делать то, что я говорю.

Я знала этот тон. Он не так часто пускался в ход, но ответом на него было немедленное повиновение.

В следующие пять минут нам обоим пришлось нелегко. Я, придвинув свой стул к стулу Джона достаточно близко, бинтовала ему грудь, а он, напряженно выпрямившись, шумно дышал носом и ругался сквозь зубы. По его лицу и шее градом катился пот.

— Тебе хорошо все было видно с того места, где ты сидела? — спросил он, когда, наконец, смог говорить.

— Не слишком. — Коротко ответила я, прижавшись щекой к груди Джона и стараясь потуже стянуть концы бинта у него на боку. И тут одно воспоминание всплыло в моей памяти с такой ясностью, что мои руки ослабли. — Я не видела веревку. Думала, даже когда ты прыгнул, что ты вообще без страховки.

Мне удалось сделать по всем правилам узел, и я откинулась на стуле.

— Не хватит ли об одном и том же? — вспылил Джон, очевидно не обратив внимания на то, что я с трудом сдерживала слезы. — Говорю тебе, я должен был прыгнуть. Он падал. Майк уже отпустил его, еще до того, как я успел сдернуть парня с веревки. Опоздай я на полсекунды, и ему конец.

— Майк отпустил его?

— У него руки разжались. В такой позе это немудрено.

— Ох!

— Подтяни-ка потуже. Вот, хорошо. Значит, тебе ни одна, ни другая веревки не были видны?

— Не были.

Я вздохнула с облегчением и украдкой вытерла руки о подол юбки. Мои садистские наклонности ограничиваются словесными истязаниями, причинять людям физические страдания мне не доставляет удовольствия.

Джон встал, что далось ему с большим трудом — пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться на ногах. Лицо его, до того серое, стало пепельно-бледным. Я сидела не шелохнувшись и смотрела в окно, зная: стоит мне сделать хоть какое-то замечание, он выставит меня вон из комнаты.

— Я хочу тебе кое-что показать, — проговорил он спустя некоторое время.

Я не смела наблюдать за его передвижением по комнате, поэтому вздрогнула, когда это кое-что упало мне на колени. Это был толстый моток веревки. Я поняла, что это за веревка, и догадалась, что обнаружу, когда посмотрю на ее конец.

— Она была перерезана, — сказал Джон своим обычным голосом, видно сумев побороть боль. — Вернее, надрезана так, чтобы при натяжении обязательно лопнуть.

— Но кто?.. Зачем?..

— Не знаю. У Ахмеда есть кое-какие подозрения, но он оставит их при себе.

— Он не может знать местонахождение гробницы.

— Может, но его убийство не будет способствовать ее обнаружению. Если только он уже не сообщил кому-то, где она находится, и этот кто-то больше в нем не нуждается.

— Джон, я не могу поверить, что Ахмед замешан в этом деле.

— Мне и самому трудно в это поверить. Если его брат...

Он расхаживал по комнате, настолько поглощенный этой мыслью, что, видно, совсем забыл о сломанном ребре и ссадинах от веревки. Я присоединилась к нему, рассчитывая, что мерить шагами комнату — неплохой способ успокоить нервы, здорово расшатанные известием о перерезанной веревке, моток которой был молчаливым свидетельством нового преступления.

— Ты ведь не доверяешь Хассану, — заметила я, — почему же ты его нанял?

— Чтобы был у меня на глазах, вот почему. Конечно, я ему не доверяю. Это он чуть не придушил тебя и украл письмо Абделала. Ты что, до сих пор не догадалась? Неужто я по-прежнему остаюсь подозреваемым номер один на эту привлекательную роль?

— Нет! Хассана я тоже подозревала. Мы не можем заявить в полицию?

— Заявить о чем? Ты не можешь доказать, во всяком случае достаточно убедительно, что это был он. И есть еще одна причина, по которой я не стал связываться с полицией. Наличие вооруженной охраны, патрулирующей западную пустыню, конечно, значительно облегчило бы бремя моих забот, но дело в том, что мы не можем доверять полиции.

— Да, я понимаю.

— Неужели? — Он посмотрел на меня с насмешкой.

— Конечно. Большинство из них местные, они такие же бедняки, как и другие жители деревни.

— Верно. — Джон остановился у окна спиной ко мне, ровный загар на крепких мышцах плеч подчеркивал белизну бинтов. — Томми, это третье покушение на человеческую жизнь с тех пор, как ты приехала. Никуда не денешься, все это связано с тем, что мы ищем.

— Ты хочешь сказать, что еще кто-то охотится за гробницей?

— Вот именно, кто-то еще охотится за гробницей. Единственной вещью, похищенной у тебя, было письмо Абделала. На Ахмеда напали, когда он шел, чтобы передать тебе скарабея. Похоже, ты согласна с тем, что, скорее всего, твоим ночным визитером был Хассан. Он мог напасть и на своего брата. Это очень на него похоже. Сегодняшний случай — прямая попытка убийства. Не было ли видно с твоего места наблюдения, кто мог перерезать веревку?

— Это мог быть и Хассан.

Я постаралась вызвать в памяти ту сцену: скопище мельтешащих черно-белых балахонов, яркий всплеск пурпура — рубашка Хассана и зелено-коричневые комбинезоны двух археологов.

— И с таким же успехом любой другой, — добавила я.

— Не совсем. Веревку привязали в самый последний момент. Никто не мог знать заранее, что выбор падет на Ахмеда.

— Тогда я в первую очередь подозреваю Хассана. Особенно принимая во внимание два других случая.

— До некоторой степени это разумно. Но неужели ты полагаешь, что Хассан действует в одиночку?

— По всему видно, что ты так не думаешь, — проговорила я, оправившись от минутного потрясения.

— Имеются два аргумента против подобного предположения. У Хассана не хватит характера осуществить такое сложное мероприятие, как поиск гробницы. У него также нет необходимой информации. Сильно сомневаюсь, что Абделал поделился с ним своим секретом.

— Так неужели действует шайка поселян? — высказала я нелепую догадку.

— Методологически неверно. Я же говорил тебе, эти люди не прибегают к насилию, если могут его избежать. И я думаю, что сумел бы определить по их поведению, скрывают они что-то или нет. Они сами озадачены, взволнованы и что-то подозревают, но вовсе не опасны.

— Тогда, ради Бога, кто же? — воскликнула я, присоединяясь к нему у окна.

— Я не уверен, — задумчиво сказал он, подвинувшись, чтобы дать мне место, но не взглянув на меня. — Есть одна мысль, которая меня страшит. Известно ли тебе о существовании международного черного рынка предметов искусства и древностей? Люди часто не представляют себе, насколько масштабен этот бизнес и чертовски прибылен. Он не так криминален, как наркотический или рынок бриллиантов, но пара убийств ничего не значит в глазах тех, кто им заправляет.

Каждый год картины и предметы старины исчезают в недрах черного рынка. Некоторые коллекционеры готовы купить желаемое даже при условии, что их приобретения никогда не будут выставлены на всеобщее обозрение. Увлеченные чисто научными целями, мы постоянно забываем, что в денежном исчислении ценность такой находки, как данная гробница, огромна, почти не определима. Для примера представь себе, сколько может стоить шестифутовый гроб Тутанхамона, покрытый слоем чистого золота толщиной три миллиметра, и это не считая художественной работы и исторической ценности. Томми, куда Джейк ездил в тот день — в последний день своей жизни? — Он резко повернулся на четверть оборота и посмотрел на меня. Лицо его было невозмутимо, даже усы, всегда выдававшие эмоции, не подрагивали. И тем не менее я никогда не видела на этом лице более неприязненного и непреклонного выражения.

— Я не знаю, — тупо ответила я.

— Но тебя это начинает интересовать, не так ли? Я тоже не знаю, и одному Богу известно, сколько сил я потратил, чтобы это выяснить. Он возвращался из Коннектикута, это все, что могла сообщить полиция. Но ведь у него был какой-то план действий, Томми. Он не мог извлечь выгоду из находки подобной значимости без посторонней помощи. Я провел целое расследование насчет его поездок в Нью-Йорк и, как мне кажется, знаю, в чем заключался его замысел. Но разрази меня гром, я предполагал, что сведения о расположении гробницы умерли вместе с Джейком. Однако теперь подозреваю, что это предположение было неверным, и что гораздо важнее, кажется, у кого-то еще возникли такие же подозрения. Я в состоянии одолеть бесчестную полицию, вороватых селян и такого психопата сопляка, как Хассан. Но мне не справиться с анонимной, профессиональной, криминальной организацией. Если ты хоть что-то знаешь, Томми, ты должна мне сказать.

— Я сказала Майку...

— Я знаю, что ты ему сказала.

— Тогда почему ты по-прежнему пристаешь ко мне с этим?

— Потому что, как только местонахождение гробницы станет достоянием гласности, ты будешь вне опасности. Единственной добродетелью профессионального преступника является то, что он убивает только ради наживы. Он в равной степени опасается как нашего успеха в поисках гробницы, так и неудачи. Пока он думает, что ты знаешь нечто важное для него, тебе грозит опасность.