Сашка - Владимир Зюкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя повёл малыша в дом, где стояли за стёклами ненастоящие тёти и дяди в красочной одежде. Это был магазин, на прилавках которого лежали рулоны материала. Здесь продавалась и детская одежда. Дядя велел примерить Сашке коричневое пальто. Сашка с радостью оделся и посмотрел на дядю, ожидая одобрение. Но дядя предложил ему примерить другое пальто, чёрного цвета.
– Вот это подойдёт, – сказал.
Они вышли из магазина. Но направились не к гостинице, а в автобусе поехали к окраине города. Потом шли по узким улочкам, отыскивая сухие места, но ноги всё равно попадали то в лужу, то грязь. Дядя сказал Сашке, что они направились к приятелю его отца.
Ноги у малыша промокли, ботинки отяжелели, но он старался не отставать от дяди. Наконец подошли к дому с зелёными, широкими воротами и низким забором. С боку ворот стояла лавочка. Сашка присел на неё, потому что очень устал. Но дядя вошёл в ограду, и пришлось Сашке идти за ним. Перед крыльцом с перилами, выкрашенными в зелёную краску, лежал кусок толи. Сашка вытер ноги о толь и за дядей вступил в сени. В нос ему ударил запах кваса. На лавке стояли вёдра, на гвозде висело коромысло, а под лавкой виднелось корыто, в которое Сашка сунул своё старое пальто.
Они вошли в избу. Сашка увидел, как какой-то дядя обнял дядю Лёшу, говоря:
– Вот так встреча! Надо же, где довелось свидеться!
Рядом с ними стоял дед; он сжимал и разжимал кулак, который был не меньше Сашкиной головы. Но лицо у деда было доброе. Белая борода его дрожала, он морщил мясистый нос и, поглядывая на братьев, покачивал головой. Дядя Лёша назвал другого дядю Эдуардом. Они были похожи друг на друга, только подбородок у дяди Лёши был с ямочкой, и он глаза не щурил, как дядя Эдуард.
– Что стоим, пошли к столу, – как из бочки, прогудел дед.
Братья, обнявшись, направились в другую комнату, с ними дед. Сашка, постояв, сел на порожек. Но, вспомнив, что на нём новое пальто, поднялся. Из комнаты донеслись разговор и смех, дед будил кого-то громовым голосом:
– Вставай, глянь, кто пожаловал!
– Лёшенька! – женский голос, – Подойди ближе голубчик.
– Вот те раз! – пробасил дед. – Сама поднимайся!
Койка скрипнула, по полу прошлёпали босые ноги. «Наверное, обнимаются» – подумал Сашка. В подтверждение услышал чмоканье. «Ну вот, теперь ещё и целуются».
– Я не один пришёл, тётя Настя, – сказал дядя Лёша.
– С кем же? – женский голос.
– Сына везу на Север.
– Сына? – хором спросили.
– Сына. Сейчас расскажу… Саша, иди сюда! – позвал дядя.
Сашке не хотелось входить туда, где, кроме него, все были свои.
– У меня ботинки грязные, – отозвался он.
Толстая тётя, в халате с цветочками, вышла из комнаты.
– Боже мой, такой милый мальчик и в грязных ботинках! – всплеснула она руками.
Прошло какое-то время. Сашка сидел за столом, на котором пыхтел блестящий самовар. Ноги ему согревали тапочки. Тётя положила ему на тарелку ватрушки и налила чаю в красиво разрисованную чашечку, забелив чай молоком. Сашка выпил чай, но тётя стала его уговаривать скушать хотя бы одну ватрушку, перестав стесняться. Тогда Сашка, глянув на дядю Лёшу, сказал:
– У меня ещё с того живот полный.
Котлета в его кармане развалилась, карман прилип к боку. «Дела идут хорошо, если б не котлета» – подумал он. Пришёл дед и выставил на стол полдюжины бутылок.
– Куда столько зелья? – спросила тётя.
– Отмечать будем! – потёр ладони дед.
После чая Сашку потянуло ко сну. Приметив это, тётя повела его в другую комнату, где стояла кровать с расправленной постелью. Едва коснувшись подушки, Сашка уснул.
4
И куда только не заносит человека судьба. Иногда так его намотает по свету, оторвав от друзей и родных, что многое стирается у него из памяти. Многое, но не главное.
Эдуард Трофимович, выпив вина, ладонь положил на плечо брата и, избрав поучительный тон, сказал:
– Лёша, я, как старший брат, желаю тебе добра. Оставь этот Север – ну что ты привлекательного нашёл в Заполярье?
– Эдик, – возразил Алексей Трофимович, – о чём ты? Ведь ты ничего не знаешь. -Послушай…
– Нет! – перебил его Эдуард Трофимович. – Послушай сначала меня, а потом расскажешь.
Алексей Трофимович устремил взгляд на брата.
– Конечно, не знаю, с кем ты, но… Одним словом, – махнул рукой Эдуард Трофимович, – недавно побывал я в Ленинграде и, представляешь, встретил там Машу. – Он хитро улыбнулся.
При имени её у Алексея Трофимовича загорелся румянец на лице, глаза его засияли от желания узнать подробности.
– Где же ты её встретил? – глухим голосом спросил он.
– В нашем главном Управлении, – ответил брат, улыбаясь. – И она сразу стала умолять меня сообщить, где ты. И сказала, что понять не может, отчего ты вдруг исчез, а ещё сказала, что жалеет об одном, что не нашла тебя.
– И что ты ей ответил?
– Ну что я мог ответить? Я ничего не знал о тебе. Так и сказал. Она сразу рыдать… Но я плохой утешитель, ляпнул, что пора бы ей тебя забыть… Эх, Лёшка, Лёшка, меня бы такая женщина полюбила, птицей бы помчался к ней.
– Но что дальше, брат?
– Дальше? Да она после моих слов так глянула на меня… И знаешь, что сказала? Что не забывала тебя никогда.
Алексей Трофимович, туманно глядя на стакан, через силу, сказал:
– У меня другая женщина… Мать этого ребёнка. – Произнося это, он мыслями был в Ленинграде. – Она выжить мне помогла, понимаешь? – Говорил, а мыслями был в Ленинграде.
– Конечно, надо всегда оставаться человеком…– согласился брат. – Но ведь у тебя с Машенькой была любовь…
– Эх, брат… – ответил Алексей Трофимович, скривив губы в печальной усмешке. – И что же ты ещё сказал ей?
– Что я мог ей ещё сказать? – уже нехотя сказал Эдуард Трофимович. – Что ты исчез…
– Я исчез? Да меня арестовали… Арестовали и отправили на Север. Я не мог ни тебе, ни ей дать весточку. Арестовали по политической статье, точней, за баловство юношеское… – Он умолк, налил вина, выпил, и продолжил: – Представь, двести километров гнали нас по тундре пешком… На тридцать шесть арестантов двенадцать конвоиров. – И топали мы под дулами автоматов, не веря, что будет конец пути.
Опьяневшему, ему хотелось говорить и говорить о тяжести лишений.
– Что скажешь тут? – продолжил он. – Только то, что плохого много, а хорошего нет… Хотя, когда дом первый отстроили и перешли в него из дырявых палаток, конечно, радовались, пусть и был он из досок и продувался ветрами. Потом проложили железную
