Чумовой сюрприз для Лондона - Максим Шахов

Вот я и раньше этим занимался. Когда наш разведчик был обложен, то приходил и убивал его. Своего товарища. Своего коллегу. Бывало, что и сидел он в кабинете напротив, рассказывали друг другу анекдоты, ворчали на начальство, обсуждали перспективы развития политической ситуации в мире, если где-то изберут того или иного президента.

А тут приходишь, забираешь контейнер, убиваешь. Необязательно пулей, ножом, есть яды органического происхождения, что наносишь на кожу, и все… При вскрытии — остановка сердца или удушье. Есть яды, которые нужно вводить в дыхательные пути. Самое главное, что при гистологическом исследовании тканей усопшего ничего никто не найдет. Яды быстро разлагаются, окисляются. И даже газовый хроматограф бессилен. Так же и карал предателей…

А сейчас я умом понимал, что смерть этой девушки Инны Ланге, девушки с поломанной, истерзанной судьбой, была необходима ДЕЛУ. Ее смерть — залог нашей безопасности. Пока в тени — мы безвестны. Значит, никому не интересны. Ее гибель — наши жизни.

С другой стороны… Мне ее жалко. Немногих покойных я жалел. Очень мало. А сейчас… Хотелось сидеть рядом, обхватив голову руками, и выть, рыдать, колотить землю, стрелять в нее. Курить. Пить из горлышка водку. Снова плакать. И может… Может, даже убить командира, который убил ее… Прости, девочка. Такая работа.

Оттащил тело Инны в машину. Обратил внимание, что на креплении номера имеются свежие царапины. Ну вот, они еще и машину угнали. Да побольше. Бестолочи! Кто же так делает?! С такой кучей наличных могли спокойно купить машину и кататься легально. Даже если и торопились сильно.

В машине собрал в одну связку две термитные шашки. В одну из них воткнул радиовзрыватель. Пульт управления от нее штатный. Радиус действия — 300 метров в городе, в поле, по прямой — до двух километров. Чем хорош, так это подбором волны — ни одна «глушилка» не перекроет. Частота проберется через малейшую щель в бетоне, и сигнал дублирован автоматически на двух запасных частотах. Умные люди делали, профессионалы. Входит в комплект ДРГ (диверсионно-разведывательной группы). Точно знаю, что часть всего арсенала очень похожа на контейнер резидента. Не в Германии, в другом месте, приходилось заглядывать в боеукладку, как мальчишка в магазине игрушек. Только вот любитель наберет всего и много, а профессионал возьмет лишь то, что необходимо.

Покойники наши, получается, вели себя как полупрофессионалы. Есть такая фототехника — «класс полупрофессиональный». Так и эта пара тоже… такая же. Порой действовали как профессионалы, а порой — как любители. Останови их полиция и загляни в машину, так что бы они делали? Держали оборону от всей полиции Берлина? Германии? Чушь. На что рассчитывали эти недоучившиеся пэтэушники, выступив против нашей Организации? Не знаю. По идее, профиль у меня с ними схожий, значит, раненый генерал их должен знать, но он это отрицает. И еще, он не стрелял в них. А почему? Ведь мог, но не стрелял. Отчего такая любовь? Может, в самом начале был ранен и оттого не стрелял? Или потом был ранен и по иным причинам не стрелял? Как быть? Для начала надо уносить ноги и вывозить генерала. То, что он ранен, — факт. Легко, правда, но крови из него вышло немало. К доктору. Сон. Пиво. Мясо — и он за неделю встанет на ноги, да еще по девкам побежит.

Подгоняю свою машину к Шефу, помогаю залезть на заднее сиденье.

— Потерпишь?

— А ты сомневаешься? Хочешь пересадить к тем?

— Дурак ты, хоть и генерал.

— Да ладно. Я знаю, что ты давно метишь на мое кресло.

— Была бы гарантия, что после твоего ухода я гарантированно займу его, то тогда можно было бы и подумать. А так, расчищать путь другим карьеристам… Не хочется… Потом совесть будет мучить меня по ночам. Зачем мне это?

— Тебя? Совесть? Мучить? Поехали. Добрый!

Сделав широкий круг при выезде со двора, когда нас уже почти не было видно, нажал на кнопку радиовзрывателя. В зеркало заднего вида наблюдал, как в машине вспыхнула яркая вспышка, лопнуло и вылетело боковое стекло.

— Как там?

— Надеюсь, что все хорошо. Занялось неплохо. Через секунд двадцать, если ничто не помешает, услышим треск фейерверков. Опять же работа для прессы и для полиции. Народу нескучно, есть о чем посудачить за кружкой вечернего пива. Нормально. Жизнь продолжается. Через две недели все забудут об этом.

— Что-то разговорился ты.

— О тебе же забочусь. Чтобы слушал, сознание не терял. Сейчас найду местечко поукромнее и займусь тобой — осмотрю рану, перевяжу…

— А потом будешь принимать решение?

— Да я его уже принял.

— Понимаю, я для тебя обуза — через границу с раной сложно пробираться, но она у меня легкая, я смогу перейти. Мне бы денек отлежаться. Ты не торопись, все обдумай, все взвесь. Есть же бригада в Германии по эвакуации наших.

— Есть такая бригада. Ты хоть раз слышал об их удачной эвакуации? Вот о том, как они мясо консервированное в формалине хорошо эвакуировали, я тебе могу пяток историй рассказать. Даже не знаю, кто мариновал это мясо. Они или прозектор. А те уже потом из похоронного бюро доставляли. Кто там трудится? Одни мажоры. Сидят, «курят бамбук» за государев счет. Боевых операций нет. Так, в обеспечении, в прикрытии, отвлекая внимание полиции, изображая слабоумных гидроцефалов на прогулке.

— Нормальные там ребята трудятся, ты наговариваешь на них. Я с ними общался пару раз.

— Угу.

— Чего ты там гукаешь? Надоел.

— Ты мне скажи, как стальные баллоны, обложенные льдом, себя чувствуют?

— Нормально себя чувствуют.

— Ты их осматривал?

— Угу.

— Они целые?

— Угу.

— Хватит передразнивать. Говори толком.

— Получи то, что заслужил.

— Скажи просто. Баллоны целые? Нет угрозы утечки этой отравы в атмосферу?

— Да целые, целые. Понимаю так, что если бы эти баллоны были у тебя, так ты бы меня давно «уволил»?

— Заметь. Не я это сказал. Думаю, что ты и меня не против отправить на покой. Вечный. А?

— У меня было много возможностей. Как, впрочем, и у тебя. Не искушай, демон!

— Ага. Ты еще помолись. Я, в Африке когда был, поневоле массу молитв выучил. Могу научить. Время пока еще есть.

— Сам молись, чудовище! Ишь, обрядился в белые одежды, корчит из себя херувима. Заметь, какой первый слог в этом слове. Думаешь, в рай попадешь?

— А он есть? Рай-то?

— Никто не знает. Никто не возвращался оттуда еще. Что делать будем со свечным заводиком?

— Который отраву делает?

— Именно.

— По большому счету там создать температуру выше пятидесяти градусов, чтобы все вирусы и прочая дрянь сдохла. Заодно и персонал. Компьютеры. Архивы.

— Без «вакуумника» [3]не обойтись.

— Да-а-а!

— Автомашины?

— Желательно наливник.

— Тоже как вариант. Забить канализацию. Вызывают спецов по откачке фекалий. Еще лучше две. Одна с напалмом, вторая с газом.

— Только вот один ранен, второй дышит через раз. И нам нужна санкция Центра. И помощь.

— Уверен, что двойника там нет?

— Я уже ни в чем не уверен.

Мы долго ехали молча.

— Как, командир?

— Терпимо. Но надо рану обработать.

— Сейчас. Найду укромное место.

Припарковал в тени машину. Осмотрел рану. Вид у Потапыча был не очень. Бледный. Крупные капли пота. Его лихорадило. Поднялась температура.

— Ну, что там?

— Есть два пути.

— Первый оставь при себе. Знаю я эти пути. Первый — «пришить», чтобы не мучился. Второй — зашить рану.

— Неинтересно мне с тобой, Шеф. Кровопотеря большая. Задет сосуд. По идее, его здесь не должно быть. Но он есть.

— Штопай.

— Подожди. Надо посмотреть, где пуля.

— Да, я себя ощупывал. Не нашел. Навылет. В общем, не рана, а царапина. Пластырем залепил. Потом к «пластику», чтобы шрам убрал.

Я тем временем ощупывал его. Кровопотеря большая. И вид его мне не нравился. Ему покой на неделю нужен. А у меня его нет… Нет времени… Нужно в Центр передать все, что добыто…

— Ты не сопи. Я вижу — состояние мое тяжелое. Шей! И выкинь из головы мысль отправить меня в расход.

— Да живи ты. Сам напросился. Терпи.

У каждого из нас были нитки и иголка. Обычная нитка, обычная с виду иголка. Только кривая, изогнутая. Ничего страшного. Погнулась. И такой кривой можно пуговицу пришить, а можно и края раны соединить. На себе неудобно и больно, а вот товарищу — без проблем. Нитки стараемся держать где почище.

Беру одноразовый стакан, туда шнапса вонючего. Кидаю нитку и иголку.

— Из горла будешь?

— Что у тебя там?

— Национальный немецкий напиток — шнапс.

— Фу, вонючий.

— Извини, генерал, но рома и коньяка у меня нет. Так будешь пить? Или мне по-живому шить? Пойми, мне-то все равно, может, я даже и удовольствие испытаю от этого. Отомщу за все гадости, какие ты мне делал.

— Кто бы хоть на секунду сомневался, что ты испытываешь удовольствие от этого.