Пропавшая весной - Агата Кристи

– Родни, голубчик, напрасно ты мучаешь миссис Шерстон всей своей белибердой, – приблизившись вплотную, сказала Джоанна. – Ей это совсем не интересно.

Все это происходило сразу после того, как Шерстоны перебрались в Крайминстер, и семьи еще не были близко знакомы.

Стоило Родни заметить жену, как оживление тут же потухло у него в глазах, и он, потускнев, скучным голосом извинился перед Лесли.

– Прошу прощения, миссис Шерстон. Вам, наверное, в самом деле все это не очень интересно.

Но Лесли Шерстон вдруг с горячностью возразила, что, напротив, более интересного собеседника она еще не встречала.

– Вы совершенно неправы, миссис Скудамор! – воскликнула она. – Мистер Скудамор сейчас мне рассказывал очень интересные вещи!

В глазах у миссис Шерстон горел огонь воодушевления, и Джоанна в ту минуту подумала: «В самом деле, у этой женщины должен быть очень яркий, очень горячий темперамент, если такие прозаические и скучные предметы способны привести ее в столь крайнее возбуждение!»

Но дальше произошло то, о чем Джоанна хотела бы забыть навсегда. К ним развязной походкой подошла эта молоденькая дрянь Мирна Рэндольф, села на корточки перед креслом, в котором сидел Родни, чуть ли не самым носом ткнулась ему в подбородок и повисла у него на плече.

– Родни, милый, ты непременно должен сыграть со мной в паре хотя бы один сет! Мы ждем тебя!

И с той восхитительно-бесстыдной манерой, которую могут позволить себе лишь очень красивые девушки, она взяла его за обе руки, заставила подняться на ноги и, нахально улыбаясь ему прямо в лицо, чуть ли не силком потащила его на корт! Она даже не спросила его, хочет он играть с нею в паре или нет!

Она шла рядом с ним своей развязной походкой, фамильярно обняв его рукой, повернув к нему свою маленькую безмозглую головку, пожирая его глазами.

Джоанна тогда почувствовала, как ее захлестывает неудержимая волна гнева. «Очень хорошо, голубушка! – с яростью подумала Джоанна. – Но учти, мужчины не очень любят тех девушек, которые сами навязываются им».

И вдруг ее словно холодной водой окатила мысль: «Да неужели после этого вообще можно говорить о способности мужчин любить искренне?»

Но Джоанна немедленно взяла себя в руки и осторожно посмотрела на миссис Шерстон, ожидая встретить издевательский взгляд, взгляд насмешки и понимания скрытого смысла всего происшедшего. Лесли Шерстон смотрела в другую сторону, делая вид, что ничего не заметила. Но Джоанна почувствовала в ней легкое напряжение. Вот Лесли повернула голову, взглянула на Джоанну, и в глазах у нее появилось искреннее сострадание: она от души жалела Джоанну и даже не думала смеяться над нею. Однако, в понимании Джоанны, сама эта жалость уже была нестерпимой!..

Джоанна заворочалась на узкой гостиничной кровати. Вот и опять ее мысли вернулись к Мирне Рэндольф! Интересно, а какое впечатление она сама производит на других людей? Мирна, скорее всего, ненавидит ее. Ради Бога, она вольна думать о жене человека, которого хочет соблазнить, все, что ей заблагорассудится! А что еще может чувствовать такая особа, которая только и мечтает о том, как бы разбить чужое семейное счастье!

Нет, не стоит думать об этой дряни сейчас и попусту терзать себя неприятными воспоминаниями.

Наверное, уже пора встать и попросить завтрак. Может быть, для разнообразия в этой гостинице ее угостят хоть один раз яйцами, сваренными всмятку? Ей так надоели эти пережаренные, словно подошвы, омлеты!

Индус, однако, оказался совершенно неспособным понять, что такое яйца всмятку.

– Положить яйца в воду? Вы имеете в виду в кипяток?

Нет, пояснила Джоанна, вовсе не в кипяток. Вареные яйца в этой гостинице, как она уже успела убедиться, это яйца вкрутую. Она долго и безуспешно пыталась объяснить индусу искусство варки яиц всмятку, но тот так ничего и не понял. Индус лишь качал головой и с недоверием поглядывал на Джоанну.

– Если положить яйца в холодную воду и греть… Нет, мэмсахиб, тогда эти яйца останется только выбросить! – категорически заявлял он. – Если мэмсахиб угодно, я распоряжусь поджарить яйца. Будет очень вкусно!

Дело кончилось тем, что перед Джоанной действительно поставляли на завтрак «очень вкусные» жареные яйца, с прожженным до хруста белком по краям и твердым, как дерево, желтком в середине. В общем, она сделала вывод, что омлет в этой гостинице предпочтительнее всего.

Завтрак прошел довольно скоро. Джоанна поинтересовалась, нет ли новостей о поезде, но новостей не было.

Итак, ей предстояло провести еще один, абсолютно ничем не занятый день.

Но сегодня, во всяком случае, она могла заранее распланировать свой день. Все сложности заключались в том, что до сего времени она лишь просто пыталась провести время.

Кто она есть? Обыкновенная пассажирка, волею случая застрявшая на промежуточной станции и ожидающая поезда. Естественно, такое состояние ничего не может принести человеку, кроме траты нервной энергии и сумбура в мыслях.

Надо внушить себе, что она вовсе не пассажир, изнывающий в ожидании поезда, а, например, ничем не обремененная путешественница, решившая во время пути сделать остановку на несколько дней для отдыха и успокоения нервов. Странно лишь, что она выбрала для своего отдыха этот заброшенный, забытый Богом и людьми уголок Азии. Впрочем, где же и отдыхать от человеческой суеты и неразберихи, как не в безлюдье? Прежде всего она должна вспомнить о дисциплине. Да, именно о дисциплине! Пусть ее вынужденное ожидание будет чем-то вроде отшельничества. Кажется, так у католиков называется уединение? Монахи уходили в отшельничество для духовного обновления и возрождения.

«Почему бы и мне тоже не обновиться духовно?» – подумала Джоанна.

В последние годы ее жизнь была просто переполнена суетой и неразберихой. Возможно, она слишком легко жила, а это нехорошо.

Джоанна словно почувствовала, как дух мисс Гилби возник рядом, повторяя хорошо знакомые слова, доходившие темой фагота в ее последнем концерте-напутствии.

«Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина!»

Впрочем, это мисс Гилби говорила Бланш Хаггард. Джоанне она говорила кое-что другое.

«Никогда не будь самодовольной, Джоанна!»

Не очень приятное напутствие. Джоанна и так никогда не была довольна собой до конца.

«Больше думай о других, моя дорогая, и поменьше о себе».

Помилуйте, да она всю свою жизнь только тем и занимается, что думает о других! Разве она когда-нибудь думала о себе? Или, по крайней мере, делала это в первую очередь? Никогда! Только о других! Она никогда не была эгоистичной. Она всю жизнь заботилась об окружающих, о муже, о детях…

Эверил!

Почему вдруг ее мысли вновь обратились к Эверил?

Лицо старшей дочери отчетливо встало в воображении Джоанны, чистое правильное лицо со спокойной, чуть презрительной улыбкой.

Эверил, теперь Джоанна в этом не сомневалась, никогда не понимала ее до конца.

Иногда она говорила такие вещи!.. Саркастические, язвительные, порой даже отвратительные, гадкие. Не то чтобы явную грубость, но…

Но что?

А этот неизменно удивленный взгляд, почти возмущённый, поднятые брови… А как дочь выходит из комнаты, когда ее заставляют замолчать, прекратить говорить гадости.

Разумеется, Эверил любила ее. Всё дети любили ее…

А любили ли они ее в самом деле?

Любили ли они ее, заботились ли о ней?

Джоанна от волнения даже села в постели, затем снова легла.

Откуда к ней приходят все эти будоражащие мысли? Почему она все время в своих мыслях возвращается к детям? Что заставляет ее думать о них? Все эти неприятные мысли, даже пугающие порой… Надо выбросить их прочь из головы. Надо постараться вообще не думать.

И снова в ушах у нее зазвучал пиццикато голос мисс Гилби:

«Не ленись думать, Джоанна! Не принимай вещи таковыми, как они выглядят на первый взгляд, потому что это самый легкий путь, который может доставить тебе сильную боль…»

Может быть, она подсознательно возвращается к этим воспоминаниям, к этим мыслям снова и снова? Чтобы охранить себя от более сильного страдания, как говорила мисс Гилби?

Но сами эти мысли уже приносят страдания…

Эверил…

Любила ли ее Эверил? Да что любила – хотя бы уважала ли она свою мать? Этот вопрос вдруг встал перед Джоанной во всей своей голой простоте и прямоте.

Ну что ж, факт неоспоримый: Эверил всегда была необыкновенной девочкой – спокойной, даже холодной, внешне совершенно бесчувственной.

Впрочем, нет. В бесчувственности ее обвинить нельзя. В самом деле, из всех детей одна лишь Эверил доставляла им с Родни мало беспокойства.

Спокойная, послушная, прилежная Эверил… Какой удар она, тем не менее, нанесла своим родителям! Какое потрясение они пережили из-за нее!

Какое потрясение!

Однажды Джоанна вынула из почтового ящика конверт с неразборчивым адресом. Она вскрыла письмо, даже не подозревая о его содержании. Написанное каракулями, явно безграмотной рукой, оно, скорее всего, пришло от кого-нибудь из ее бесчисленных подопечных пенсионеров, которые получают пособие в их благотворительном фонде.