Брызги шампанского. Роман о замках - Жюльетта Бенцони

В замке шевалье занял комнату на первом этаже, оснащенную специальным вращающимся книжным шкафом, за которым располагался большой отсек. Там он мог в любой момент спрятаться, стоило только полиции заявиться в замок с обыском. А это случалось довольно часто, поскольку Фуше не терял надежды поймать террориста, который был до сих пор приговорен к смерти.

Однажды рано утром в Лимоэлан нагрянула очередная облава. Полицейские и солдаты явились в замок в сопровождении мадам де Шаппделен. Последняя прилагала все усилия, чтобы скрыть свою тревогу. Дело в том, что на этот раз Лимоэлан отказался прятаться, объяснив свое решение такими словами: «Сегодня свершится предначертанное. Меня арестуют, если на то будет воля Божья…»

Напряженная процессия подошла к двери комнаты. Полицейские уже хотели было войти, но тут мадам де Шаппделен открыла окно и воскликнула: «Посмотрите, господа, какой потрясающий рассвет!..» Это была всего лишь уловка, однако этого хватило, чтобы отвлечь внимание соглядатаев Фуше. Дверь так и не была открыта, и полицейские ищейки ушли без добычи…

Некоторое время спустя чета Шаппделен решила уехать в Америку, где их дожидалось немалое наследство, и сестра стала умолять Жозефа последовать за ними. Но шевалье отказался ехать без своей любимой девушки, с которой он не общался уже несколько месяцев. Вообще-то торопиться ему было некуда, поскольку до него дошли вести о том, что полиция обнаружила труп, примерно соответствовавший описанию его собственной внешности. Так что Фуше ошибочно считал его мертвым. Такой шанс упускать было нельзя: необходимо было уезжать из страны, чтобы министр и дальше пребывал в блаженном неведении относительно истинной сути вещей. Но Лимоэлан заупрямился. Он никуда не поедет без своей Анны-Марии!

Тогда мадам де Шаппделен удалось передать через отца Клоривьера письмо для брата девушки. Это было письмо, в котором Лимоэлан поведал своей невесте о том, что собирается уехать в Балтимор, и просил ее отбыть вместе с ним. Он ждал. Но в ответ ему пришла записка такого содержания: «Я вас любила и никогда не любила никого, кроме вас. Я по-прежнему вас люблю, но я приняла обет, который навсегда отделяет меня от вас. Вы живы-здоровы. Бог меня услышал. Да святится имя Его. Я же удалилась в монастырь и буду благодарить Его за оказанную мне милость всю оставшуюся жизнь…»

Монастырь? Какой еще монастырь? Один из самых суровых: аббатство кармелиток. Анна-Мария не только решила быть свято верна своему слову (уйти в монахини в случае, если Лимоэлан выживет), но также рассудила, что кому-то нужно искупить вину троих фанатиков, проливших невинную кровь. И этим «кем-то» стала она сама.

Раздавленный горем, Лимоэлан все же уехал в Америку вместе с Шаппделенами, переодетый в домашнего слугу. В Балтиморе он старался жить, как все, но не смог. Воспоминания об Анне-Марии и угрызения совести мучили его беспрестанно. Забыть о своем прошлом у него не получалось. И вот как-то вечером он постучался в ворота монастыря Святой Марии и примкнул к монахам-сульпицианцам под именем Клоривьера.

Смерть пришла к нему 29 сентября 1826 года, в монастыре Джорджтауна. Причем вся округа знала его, как человека исключительно доброго и милосердного. Но никому до сих пор не известно, умер ли он с миром, или же чувство вины мучило его до самой последней минуты…

Сегодня замком Лимоэлан владеет некий месье де Лоне, унаследовавший его от Шаппделенов. Посетить его, увы, не представляется возможным.

Люневилль (Lunéville)

Прелестные подружки короля Станислава

Жил да был один король, —

Где, когда – нам неизвестно

(Догадаться сам изволь).

Спал без славы он чудесно…[33]

Когда в 1737 году Станислав Лещинский, бывший король Польши, тесть короля Людовика XV и новый герцог Лотарингский, поселился в Люневилле, он оказался в самом приятном месте во всей Европе, краше которого было не найти. Сам замок появился совсем недавно: прежний герцог Леопольд I Лотарингский поручил его строительство Боффрану в период с 1703 по 1720 год, чтобы избежать неприятной ситуации в Нанси, связанной с нахождением там французских войск во время войны за испанское наследство.

Станислав был правителем, отличавшимся довольно мягким, приятным и даже несколько патриархальным нравом, и в своем новом владении он ввел за правило особое искусство наслаждения жизнью. Стиль жизни был скопирован с дивного Версаля, как минимум, по степени элегантности и хорошего вкуса. В остальном же атмосфера в Люневилле радикально отличалась: здесь никогда не скучали, тогда как скука всегда была типичной каждодневной проблемой во дворце Великого Короля.

Каждый в этом уютном лотарингском дворце жил как ему захочется, не заботясь о запретах и ограничениях, о которых никто даже и не задумывался, а Станислав – меньше, чем кто бы то ни было.

Когда в 1748 году ему исполнилось шестьдесят, он все еще был довольно крепок и не страдал отсутствием аппетита, как за столом, так и в постели. Что же до последнего, то этот его аппетит иногда даже перекрывал первый. И не без последствий.

Сердцем бывшего короля – так же как и всем его маленьким двором – правила очень красивая женщина: маркиза де Буффле, полная грациозности вдова, чья мать, княгиня де Бово-Краон, была любовницей создателя Люневилля. Итак, Екатерина де Буффле чувствовала себя здесь как дома. Ей было тридцать четыре года, но внешне она выглядела лет на десять моложе благодаря своей свежести, а ее темперамент прекрасно сочетался с ее молодостью. По этой причине некоторые злые языки наградили ее хоть и поэтическим, но от этого не менее язвительным именем «госпожа Сладострастие».

Будучи натурой пылкой и страстной, эта маркиза любила веселье, знатное общество и остроумные игры, и она старалась окружать себя самыми блестящими знатоками в разных областях. Станислав, конечно же, с радостью одобрял подобный образ жизни. Таким образом, завсегдатаем тут стал Гельвеций, равно как и Мопертюи и президент парламента Эно, которые называли себя верными рыцарями маркизы. В замке бывал и любезный Дево, сборщик податей в Люневилле, которого друзья звали Панпаном, ибо он больше увлекался сочинением изящных сонетов и буриме, чем преследованием лотарингских налогоплательщиков. За это ему, без сомнения, были признательны все жители этого региона.

Естественно, в руках такой снисходительной хозяйки Люневилль быстро стал чем-то вроде убежища для всех, кто во Франции и за ее пределами не ладил с властями или с церковью. И действительно, даже некий Ля Галезьер, занимавший пост канцлера и назначенный Версалем для управления герцогством, не смог долго сопротивляться очарованию мадам де Буффле, начав буквально есть из ее рук. Герцог-король же прекрасно знал о вольностях, которые позволяла себе маркиза, и порой закрывал глаза на проделки своей милой подружки.

И вот однажды вечером, шепча нежности своей дорогой Екатерине, он вдруг понял, что не в силах… закончить фразу. Станислав замер на несколько мгновений, затем встал, надел халат и вышел, мягко объявив:

«Спокойной ночи, мадам! Мой канцлер доскажет вам все остальное».

Помимо новых любовников, мадам де Буффле обожала принимать у себя и новых знакомых, особенно если они были известными личностями. И вот однажды ей в голову пришла мысль пригласить в Люневилль человека, ненавидимого как Версалем, так и иезуитами, – любезного, беспощадного, остроумного и опасного господина де Вольтера.

Великий писатель получил приглашение, находясь в замке Сире, что в Бургундии, где он сожительствовал с маркизой дю Шатле. Надо отметить, что это происходило с безмолвного одобрения господина дю Шатле, который, будучи офицером короля, предпочитал проводить большую часть своего времени в армии. Естественно, мадам дю Шатле тоже была приглашена, и очень скоро начались сборы в Люневилль.

Хотя Вольтер и был два года назад избран членом Академии, он до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке при дворе – его ненавидела маркиза де Помпадур и даже сама Мария, дочь Станислава Лещинского. Королева, будучи женщиной глубоко религиозной и даже набожной, не скрывала ужаса, который в нее вселяли саркастические насмешки гениального философа над религией. Таким образом, у Вольтера появилось два серьезных врага, и поэтому приглашение в Люневилль, к отцу королевы, пришлось весьма кстати.

Через несколько дней Вольтер и его дорогая Эмилия, являющаяся, без сомнения, одной из самых образованных женщин своего времени, вышли из кареты, а Станислав и мадам де Буффле встретили их с распростертыми объятиями и разместили в самых шикарных апартаментах замка. По крайней мере, Вольтера: его же спутнице пришлось довольствоваться апартаментами, находящимися этажом выше.

«Правда, нет в мире лучшего человека, чем этот король?» – вздыхал великий философ, пока его дорогая Эмилия снимала с него шали и меха, в которые он постоянно кутался, считая, что ему грозит смерть от простуды. «Но я боюсь, что не смогу долго пользоваться его гостеприимством. Мне что-то очень нехорошо».