Почти книга для почти людей - Леонид Лебедев

А потом этот же епископ их повез назад. И привез к себе домой. Разговаривали-разговаривали. Епископу было уже за семьдесят, а тетке моей под 60 катило. Симпатичная она у меня была. И очень общительная, не то, что я. И такое впечатление моя тетка на него произвела, что в доме повел он ее с сестрой куда-то к себе и принялся демонстрировать свои парадные облачения — одевался, разоблачался. Сестрица говорит. что было довольно интересно посмотреть на всякие старинные кружева и что-то еще. Ну и еще домоправительница этого епископа, что все им старалась внушить, что епископ оказывает им этим огромную честь, что он никому и т. п.

«Похоже, влюбился старик в мою мамашу, — говорила сестрица. — Узнавал, не хотим ли остаться погостить. Но нам некогда было, другие объекты жаждали нашего лицезрения.»

Ps. А перед операцией щитовидки она окрестилась. Католичка теперь. Разговаривали по телефону. «Сомневаюсь, — говорит, — я несколько во всех этих делах небесных. Ну а вдруг…»

Костел у нее стоит прямо на выходе из двора ее дома. И поработала она там — убирала-подметала. Вообще она молодец. Уже под семьдесят. Инженер-картограф. Но поскольку работы по специальности в городе не стало, то сначала пристроилась подметайлой в костел. А потом пошла в санаторий подсобным рабочим работать. Сейчас начальник. Под ней бригада слесарей-сантехников, которые слушаются ее беспрекословно. Даже когда упьются. Имеется у нее одно умение, которому я в молодости очень завидовал: вращать глазами независимо друг от друга. Поскольку на работе целыми днями раньше приходилось смотреть в микроскоп одним глазом, то стала она глазами управляться примерно как руками. А когда сводила глаза к носу, то … незабываемое зрелище.

Картография

Истории здесь взяты, в основном, из рассказов моей двоюродной сестры, которая работала в картографическом институте в Пятигорске (может, предприятии, не помню) плюс некоторые дополнения. Таких предприятий на Союз было очень немного. Не буду врать сколько, но счет шел на штуки. И делали они карты и для СССР, и для Мозамбика, а однажды ухитрились сделать карты для двух приграничных африканских стран, в результате чего их военный конфликт обострился, потому что каждой из стран была щедро отведена спорная территория. Впрочем, возможно, что это и не их институт сотворил, а другой.

К картам и картографии коммунистическая партия относилась весьма серьезно. Карты это то, что действительно было секретным в СССР. Говорили, что шло это со времен боев на Красной Пресне в 1905 году. К восставшим примкнул некий подпоручик, прикативший с командой на баррикаду небольшую пушку. И очень лихо, пользуясь лишь картой Москвы, точно по Кремлю запулил пару снарядов. Это произвело такое впечатление на руководителей восстания, что потом в советское время невозможно было достать карты чего бы то ни было в большом разрешении. Даже когда кто-либо пытался привезти такую карту из-за границы, она изымалась. Точные карты имели гриф «секретно» и «сов. секретно», к ним мало кто допускался. А если кто-то пытался пройти, скажем, по Москве, пользуясь выпущенной картой, то идя на юг достаточно долго, мог очутиться и на севере столицы. Только центр Москвы несколько напоминал реальное расположение, но и он был основательно искажен на бумаге.

Точные карты больших территорий делались на основании аэрофотосъемки. Я спросил как-то сестру, а как там космическая съемка, где, говорят, можно узнать даже лица. Она только махнула рукой: «Может, где такие и есть, а те, что привозили к нам в институт, с них точных карт не сделаешь. Так, баловство одно.»

Секретность для карт была высокой категории. Карты сначала делали в истинных координатах, а потом вводили условные, с которыми уже они и попадали к конечному потребителю. А руководители соответствующих организаций получали ключ сдвижки, чтобы иметь правильные координаты.

Главного инженера их предприятия где-то в 70-х усадили на 7 лет в тюрьму, за то, что, выехав куда-то с экспедицией в безлюдной местности в Сибири, он потерял по пьянке в тайге папку с картами с реальными координатами тех мест, где только мишки да другое зверье бродили.

Вообще, вопросы секретности тогда решались довольно странно, если не сказать больше. Мой приятель, проезжая через железнодорожный мост от Ростова, построенный еще до первой мировой войны с участием иностранцев, сфотографировал вид на Дон из окна. В Батайске в вагон зашли два бравых хлопца, отыскали приятеля, хотя не было вспышки при съемке, а у окон торчал почти весь поезд, изъяли пленку, засветили и проверили, нет ли открытых коробочек с пленкой. Дальше сделали ему внушение о запрете съемок стратегических объектов и удалились, довольные собой.

Другую историю мне рассказал другой приятель, работавший на большом ящике. Хотя инженеры и работяги и знали примерно, что производит их ящик, но не слишком много. Однажды пришел в библиотеку американский журнал с фоткой, где со спутника был заснят этот ящик и расставлены стрелки, где какой цех и что производит. Пару дней народ порассматривал эту фотку, а потом первый отдел журнал изъял и поставил на нем гриф секретности: проворонили первачи сразу.

Ладно, вернемся к картам, допускам и посадкам. Нормативы последних изучались не только в инженерных вузах, хоть и по другим учебникам, однако.

О секретности сестра тоже рассказывала забавные вещи. Например, когда поступали данные аэрофотосъемки, то доблестные компептенчики первым делом брали аэропленки и начинали тщательно соскребать и замазывать все места, где находилось что-либо секретное. Иногда это был какой-либо куст или избушка, о которых никто и не подумал чего дурного, если бы не было замазано. А тут любознательные ребята-инженеры не ленились проехаться к этому кусту, после чего сообщали: «Даааа, никогда бы не подумал, что там может быть въезд в какую-то подземную хреновину. Может, даже штаб армии.»

Всё в том же институте. Местные власти заказали институту сделать круговую фотопанораму города к очередному летию. Город и окрестности сфотографировали с самолета, все секретные и полусекретные объекты с панорамы удалили. Фотографии прошли через ОТК, первый отдел, представители горкома также одобрили содеянное. И поместили панораму на площади перед горсоветом. Когда панорама простояла пару дней, обнаружился нездоровый ажиотаж около одной из ее частей. А после перерыва в отдел к сестре ввалился сотрудник, который еле держался на ногах от смеха: «Представляете? Представляете?» И больше ничего минуты три из него невозможно было извлечь, что же представлять. Оказывается, неизвестный труженик села на прилегающих к городу полях не поленился выпахать трактором три громадные буквы, метров по 800 каждая. Вполне сопоставимые по значимости с фигурами Наска. Чтобы их увидеть, надо было отойти от соответствующих фоток метров на пять. Больше всего граждан радовало, что всезапрещающий первый отдел расписался в полной благопристойности панорамы.

Еще вспомнил на близкую тему. Мне говорили, что в советское время в городах киносъемку можно было без разрешения производить только до высоты второго этажа. А если группа хотела снять документалку с высоты повыше, то надо было его получить. Интересно, это правда? А если правда, то на фига? Чтобы с высоты третьего этажа не шарахнули бы из фотокамеры — пулемета в проезжающего секретаря райкома?

Блюдо под названием «Как отец перестройки не стал отцом одного громкого скандала»

Стал Михаил Сергеевич стал секретарем по сельскому хозяйству. Должность эта была всегда завальная — вечно были трудности с погодой, что-то вымерзало, чего-то не хватало. Отличиться было здесь трудно. А хотелось. Посему Михаил Сергеевич задумал ход конем: пусть не могу я ничего сделать с самим сельским хозяйством, но зато могу…

Что могли и могут все господа начальники, особенно, которые не могут делать ничего позитивного, кроме как болтать, — известно: указывать пальцем на отдельные конкретные недостатки и громко при этом возмущаться. А если это приводит к громкому уголовному процессу — то вот тебе и слава в веках и ступенька наверх.

И недостаток такой был, о котором Михаил Сергеевич прекрасно знал будучи Ставропольским секретарем. Урожаи в советское время были так себе. Кстати. некоторые граждане думают, что это большой недостаток советского сельского хозяйства. Но это не совсем так. В то время сеяли не генетически модифицированных уродцев, которые еще неизвестно к чему приведут, а проверенное и безвредное. Которое должно бы стоить много дороже, чем эта модифицированная дрянь. Может, и уже стоит, как цыплята, которые откармливаются на всякой дряни и зерном — но это так, в сторону — еще придет время, когда цена натурального зерна будет раз в двадцать выше модифицированного. А может и больше, поскольку этого немодифицированного зерна даже на посевы скоро будет — кот наплакал.