Карнавал в последние выходные августа - Наталия Землякова

Тетя Вера никогда не была замужем, но в мужской психологии разбиралась прекрасно. «Гена, ну как суп?» — уперев руки в боки, спрашивала она моего отца. «Вера, отлично!» — рапортовал он подчеркнуто бодрым голосом. «Ага, — удовлетворенно кивала тетушка. — Если Гена сказал „отлично“, значит, точно есть не будет».

А еще она не верила в женскую дружбу. Почти совсем. Вернее, верила как в чудо, которое мало кто видел. Фраза «подруги — это гадость» вбита в мой мозг крепко, хотя я так и не считаю. Но если кто-то из подружек делает мне больно, в моей голове словно загорается лозунг, «написанный» веселыми красными лампочками, — «подруги — это гадость». То есть не надо требовать даже от близких людей больше, чем они могут тебе дать.

Многие из нас сейчас с азартом проходят тренинг «Как организовать себя и свое время». Тетя Вера могла бы дать мастер-класс на эту тему. Она вставала ровно в шесть утра, затем кормила всю свою живность, доила корову, выгоняла ее в поле, затем шла на работу в колхоз, потом в обед прибегала и снова всех кормила. В общем, ничего особенного. Так жили все деревенские женщины. Удивительно другое — тетя Вера ни разу не выбилась из графика. Как ей это удавалось — мне до сих пор трудно понять.

Настало время сказать о тете Маше. Если тетя Вера была капитаном этого маленького женского корабля, то тете Маше отводилась роль творческого работника. Она, кстати, отлично рисовала и сочиняла стихи. К каждому моему дню рождения непременно готовилось стихотворное поздравление. А еще тетя Маша была, как бы сейчас сказали, «жертвой гламура»: очень любила наряжаться и строго следила, чтобы все вещи были подобраны так, как надо. «Ой, нет, это не в тон», — эту ее любимую фразу мы цитируем до сих пор. Причем все должно было быть «в тон», не только когда тетя Маша ехала в город на работу (она работала телефонисткой в воинской части), но и шла косить или, например, выгонять в поле корову.

Вообще первые уроки гламура я получила именно у нее, у простой деревенской женщины. Тетя Маша любила ходить со мной по магазинам — жаль только, времени на это увлекательное занятие у нее было мало. Обычно минут сорок между окончанием рабочей смены и рейсовым автобусом в деревню, на который надо было непременно успеть. Но за этот короткий промежуток времени она успевала купить мне замшевые туфли за сорок пять рублей (огромные деньги по тем временам) и дорогие духи. Помню, первый раз это были, кажется, египетские духи «Эллипс» рублей за двадцать. А в последующие годы — «Мисс Диор». Тетя Маша считала, что заплатить двадцать пять рублей за настоящие французские духи — это нормально. Она в принципе не любила дешевку.

А еще у нее было настоящее богатство под названием «вкладыши». Мне было лет десять, когда тетя Маша впервые выдала мне стопку сложенных в несколько раз листов и строго-настрого сказала: «Смотри, не порви. Там очень хорошие выкройки». Поклонникам современного глянца трудно понять, что эти листы в семидесятые годы действительно были бесценны. Дело в том, что тогда в Белоруссии выходил журнал «Работнiца и селянка» — обычный женский журнал, в котором на белорусском языке рассказывалось о женщинах-колхозницах, об их трудовых буднях и подвигах. Но надо признаться, что никто эти бодрые заметки не читал. Все выписывали «Работнiцу и селянку» исключительно ради вкладыша. Сложенный в восемь раз, он соответствовал по формату основному журналу — скорее всего, А4. Соответствовал по размеру, но не по содержанию. Потому что именно вкладыш и был настоящим женским журналом. Там было про все на свете — например, советы, как убрать «гусиные лапки» под глазами. Я лет в двенадцать ужасно расстроилась, обнаружив, что никаких «лапок» у меня пока нет и бороться не с чем. А ведь в моих руках такое оружие! Кажется, вкладыш предлагал использовать маску из клубники. В общем, клубники на грядках было полно, а морщин у меня, увы, не было. Я страдала. Сейчас я тоже «страдаю», но по другому поводу — «гусиных лапок» хоть отбавляй, однако не помогает не только маска из клубники (может, потому, что сейчас она какая-то другая?), но даже французские кремы. Конечно, в двенадцать лет я ни о чем не подозревала, а с упоением читала, как надо сочетать цвета в одежде, чтобы выглядеть достойно. Также мне нравились всякие психологические советы. Впрочем, может, я что-то путаю, и их там не было?.. В любом случае вкладыш лично на меня оказывал мощное психотерапевтическое действие. А еще там были рецепты всяких вкусных блюд. Все лето я старательно их переписывала, потому что тетя Маша и под расстрелом не дала бы мне увезти вкладыши.

Приехав в город, я первым делом доставала свою тетрадь с рецептами и пыталась их приготовить. Блюда ни разу не получились такими восхитительно вкусным, как было обещано. Именно тогда я поняла главный урок настоящего «глянца» — все, что там написано, как правило, к реальной жизни никакого отношения не имеет. Но это не убавило моей любви к нему — я каждое лето старательно переписывала рецепты и читала про отсутствующие у меня «гусиные лапки». И приходила к «важному» выводу: быть красивой и гламурной — это тяжелый труд.

Еще во вкладыше всегда были представлены самые модные модели сезона. И, что замечательно, полюбовавшись черно-белыми фотографиями (вот странно: сам журнал был цветной, а вкладыш печатали на чуть желтоватой бумаге самого плохого качества), можно было развернуть приложение во всю ширь и ознакомиться с выкройками представленных нарядов. Так что это был, можно сказать, вкладыш-трансформер.

Интересно, где сейчас стопки этого бесценного богатства?

Тетя Вера и тетя Маша прожили длинную жизнь и умерли с разницей в три года — сначала тетя Вера, она была старшая. Потом — тетя Маша. И мало есть примеров, когда женщины, будучи совершенно одинокими, так красиво закончили свой путь. Тетя Вера пролежала в больнице несколько недель и умерла. Перед смертью ей подстригли волосы, и, по словам мамы, она стала выглядеть удивительно молодо, хотя ей было уже за восемьдесят. Через три года тетя Маша отправилась на службу в церковь и, не дойдя совсем чуть-чуть, упала со словами: «Люди, умираю. Хочу домой». Через две недели ее не стало.

«Почему они не вышли замуж?» — не раз спрашивала я у мамы. Ответы были разные: «после войны было мало мужчин», «в семье было пять женщин, и никто не хотел взваливать на себя такую обузу», «они были очень бедные». И только когда я стала взрослой, мама дала точный и безжалостный ответ: «Такая судьба. А ведь они были в молодости очень красивыми».

Плакали ли эти две женщины? На моей памяти — трижды. Когда умерла их мама. Когда я, шестилетняя, обидела тетю Веру, сказав, что не буду с ней дружить, потому что у нее нет маникюра и руки всегда грязные. И когда в подвале дома нашли кошку, умершую при родах. Тетя Маша и тетя Вера рыдали так, будто потеряли близкого родственника. «Мам, кошку, конечно, ужасно жаль. Но почему они так сильно расстроились?» — «Ты еще не понимаешь, — ответила мне мама. — Они оплакивают свою жизнь».