Торжествующий дух - Монах Лазарь (Афанасьев)

В скитском храме Князь Иоанн внимательно прислушивался к оптинскому напеву, – а у него был хороший слух. Он любил церковное пение, сам всегда старался попасть на клирос и попеть, а потом стал и регентовать. Оптинский напев он воспроизводил со своим хором позже на службах в дворцовом храме.

Профессор Кайгородов, живший в Нижних Прысках с семьей К. Р., совершавший с детьми увлекательные походы в лес и поле, когда-то учился в военной гимназии. И вот здесь, в Оптинском скиту, он вдруг встретил одного из своих гимназических друзей – Павла Плиханкова, рясофорного инока. Они беседовали в келье отца Павла, и Кайгородову очень понравилась та обстановка, которая окружала друга-инока. Строгая, чистая, ничего лишнего. Только иконы, книги, лампада…

Отец Павел (а это будущий оптинский преподобный старец Варсонофий) вел тогда скитскую летопись. Среди других событий отмечал он и все посещения монастыря семьей К. Р. Так, 10 июня в Казанском соборе происходил постриг в мантию трех иноков, и летописец отметил: «При постриге присутствовали Августейшие дети Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Константиновича».

Братья Константиновичи ездили в Оптину и Шамордино верхом, а дочь Татьяна с матерью – в экипаже. Иногда на службе в Оптиной бывало не только семейство К. Р., но и учителя детей. Много благодатных впечатлений почерпнули здесь дети К. Р., в том числе трое мучеников Константиновичей и Князь Олег.

Вскоре К. Р. купил имение Осташево в Волоколамском уезде. Как прекрасна была там жизнь – не только летняя, но часто и зимняя! Неужели все это навеки улетело и погасло с последним вздохом мучеников? Да нет – доброе не пропадает, а копится в небесной сокровищнице, – зло же низвергается в огонь неугасимый.

5. К вечной славе

Тать выходит на свой промысел ночью. Во тьме уральского леса, скрываясь от глаз простого народа, от людей, успевших полюбить царственных узников, совершили подручники чекистов свое черное дело. Но от народа не скроешься. Господь привел в этот лес одного крестьянина, шедшего издалека домой, и именно благочестивого. Он припозднился и решил заночевать в лесу близ Синячихинской дороги, у старых шахт. Помолившись, крестьянин лег на кучу ветвей, спрятав голову в сооруженный из них шалашик. Закрыв лицо от мошкары, он задремал, но вдруг услышал стук колес и голоса. Две или три повозки – он сразу не разглядел – свернули с дороги к шахте и остановились не более чем в ста метрах от него.

Осенив себя крестным знамением, крестьянин затаился, так как понял, что попал в опасное положение, и едва ли не смертельное. Вскоре он догадался, что большевики готовятся совершить тайный расстрел каких-то узников. Если его обнаружат, то убьют как нежелательного свидетеля.

Засветились огоньки цигарок, раздался гомон убийц, не скупившихся на матерное и черное слово. Вон и жертвы: плотной кучкой стоят, ожидая расправы. «Господи, прими дух их с миром!» – мысленно взмолился мужик, ожидая выстрелов. Но выстрелов не последовало – кроме одного. Произошло то, что могли сотворить лишь исчадия ада.

Порыв ветра пронесся по верхушкам деревьев, сухие сучья посыпались на землю. Гром прокатился по небесам, и упали крупные капли дождя… «Рябов! – истошно крикнул кто-то. – Ну, давай, давай!» Крестьянин приподнялся немного. Что это? Что они, изверги, делают?! Он услышал крики, стоны, глухие удары, потом одиночный выстрел…

Палачи били узников прикладами, кулаками, сапогами – по чему попало… Великий Князь Сергей Михайлович бросился на защиту Елисаветы Феодоровны, схватил одного из бандитов за горло и до хруста сжал его, – тот упал… Но другой выстрелил Князю в затылок из револьвера. Елисавете Феодоровне завязали глаза, заломили руки назад. Она стала громко молиться: «Господи! Прости им, не ведают, что творят!» Ее ударили без пощады несколько раз, приподняли и с размаху бросили в темную пасть шахтной ямы. За ней стали бросать и других, избитых до полусмерти, с разбитыми головами.

Крестьянин, скрывавшийся за кустами, схватился за голову, хотел было крикнуть что-то, но вовремя зажал себе рот. Он упал лицом в колючие ветки и сотрясся в беззвучных рыданиях.

Вот все как будто стихло. Палачи стояли у ямы, запыхавшиеся, как после бега… Поработали… И вдруг послышалось явственно из-под земли: «Спаси, Господи, люди Твоя…»

– А-а-а! – взревел Рябов в ярости и страхе, схватил гранату и бросил ее вниз, выдернув чеку. Раздался глухой взрыв. Пение смолкло. Но мгновение спустя тихо и печально возобновилось: «Иже херувимы…»

Палач бросил вторую гранату. Снова ухнуло под ногами, но пение продолжалось. Было брошено еще несколько гранат, но они в глубине шахты уже не взрывались. Двое из палачей упали на землю и стали кататься и кричать, как безумные… Остальные с бешеной руганью начали валить в шахту сучья, еловые лапы; как шапкой, накрыли отверстие и подожгли. Взвился столб огня, опаляя ветви соседних деревьев. Затрещало пламя. Страшные отсветы заплясали во тьме. Но вот налетел ветер, прибил тучу едкого дыма к земле. Лошади в повозках стали чихать и рваться из оглобель… Наконец быстро застучали колеса: убийцы неслись прочь, изо всех сил нахлестывая лошадей.

Огонь потрещал немного и угас. Крестьянин вышел из своей засады и сделал несколько шагов, шатаясь как пьяный. Душа его была страшно потрясена. И вдруг он услышал явственное пение, доносившееся откуда-то из-под земли: «Иже херувимы…» И тогда, не помня себя, бросился он бежать во тьму, не разбирая дороги…

Никто из узников не упал на дно и не утонул, как надеялись палачи, в грязной воде – Господь не допустил этого. Все на разной высоте попали на выступы перекосившихся стен. Из них только Великий Князь Сергий Михайлович брошен был мертвым. Его секретарь Федор Ремез погиб от взрыва первой гранаты. Остальные умирали не один день – в мучениях боли от ран и ушибов, голода и жажды…

Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и Князь Иоанн Константинович упали на один выступ в пятнадцати метрах от поверхности. Превозмогая свои страдания, во тьме, слыша стоны, наполнявшие мрак шахты, Елисавета Феодоровна оторвала от своей одежды лоскут и на ощупь перевязала разбитую голову князю Иоанну. Она и здесь продолжала свой христианский подвиг милосердия.

Когда Белая армия пришла в эти места, преступление большевиков было открыто. Нашли и шахту в лесу. В начале октября 1918 года начались работы по извлечению из нее тел мучеников. Восьмого числа найдено было тело Федора Ремеза; 9-го – инокини Варвары и Князя Владимира Палея; 10-го – Князей Константина и Игоря Константиновичей, а также Великого Князя Сергея Михайловича. 11-го подняли тело Князя Иоанна Константиновича и затем – Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. У нее на груди была икона Христа Спасителя, которой в 1891 году Император Александр Третий благословил ее при переходе в Православие, а в одном из карманов – крошечная шкатулка, в которой хранились палец ее супруга и прядь волос Царевича Алексея. Пальцы правой ее руки были сложены троеперстно, как и пальцы инокини Варвары и Князя Иоанна Константиновича.

«Тела мучеников, – писал очевидец, которым был игумен Серафим (Кузнецов), – были обмыты и одеты в чистое, но убогое погребальное одеяние, как бедные рабы Христовы»; затем их положили в деревянные простые гробы, внутри с футлярами из кровельного железа, и поставили в кладбищенскую церковь, где стали совершаться панихиды и неусыпное чтение Псалтири.

18 октября отслужена была заупокойная Всенощная, а 19-го – Литургия, после которой совершено было отпевание. Храм не смог вместить всех желавших присутствовать на службе, площадь перед ним была запружена народом. Потом началось прощание, и долго-долго шли люди к гробам святых мучеников, и многие плакали.

Спустя год, когда красные начали наступление на Алапаевск, игумен Серафим получил от тогдашнего Верховного правителя России адмирала Колчака распоряжение вывезти гробы мучеников в Читу, куда тот и доставил их с огромными трудностями. Там с помощью русских офицеров он перенес их в женский Покровский монастырь, где поместил, как в тайнике, в одной келье под полом.

Шесть месяцев игумен жил в этой келье с гробами, а потом с еще большими трудностями по охваченной разрухой железной дороге перевез их в Китай, в Пекин. Там они были поставлены в склепе Свято-Серафимовского храма Русской Духовной миссии. Два из них – со святыми мощами преподобномучениц Елисаветы и Варвары – игумен Серафим на средства, присланные ему сестрой Великой Княгини принцессой Викторией, отвез в Иерусалим.

Они помещены были в храме святой равноапостольной Марии Магдалины на Елеонской горе, где настоятельницей была, по стечению удивительных событий, матушка Мария – дочь К. Р. Татьяна. Перед Первой мировой войной она вышла замуж за потомка грузинских царей князя Константина Багратион-Мухранского. У нее родился сын, который назван был Теймуразом. А в 1914 году она овдовела – князь был убит в бою. В 1916 году она вместе со своим дядей, Великим Князем Дмитрием Константиновичем (братом К. Р.), посетила Оптину пустынь. Это было спустя две недели после того, как здесь побывал ее брат, Князь Константин Константинович. Их встретили очень тепло. Потом они поехали в Capoв и в другие святые русские места, словно предчувствуя, что настанет пора с Россией расстаться.