Крестная мать - Владимир Ераносян

Борис уже выходил из кабинета, как вдруг заметил боковым зрением, что из спальни высунулся альфонс. Ему стало еще сквернее, когда он пригляделся к показавшейся фигуре. Это был ненавистный ему Юра, почему-то одетый и какой-то то ли мокрый, то ли заплаканный. Борис вышел, хлопнув дверью. В голове был шум, как в рапане, он проклинал себя за слабовольность, за то; что не может вычеркнуть Лену из своей жизни. Он шел делать то, что велела Хозяйка, и вспоминал, как давно он пытался ее удержать, говоря ей, что сделает ее королевой. Тоща он был никем, он был простым садовником, а кто он теперь — тоже никто, исполнитель чужой воли. Нет, он исполнитель ее воли. Откуда у нее эта патологическая одержимость, всего ей мало! Может, сказывается обделенность молодости, а может, надломленность в психике — следствие того самого злополучного шантажа, в результате которого она оказалась в Киеве. Она хочет доказать сама себе, что она без постороннего вмешательства представляет из себя женщину, равной которой нет. Она себя любит и своим манерам выражает любовь. Она несчастна, и он должен быть рядом, он будет делить любовь к ней на двоих с ней самой. Кто из них двоих любит ее больше, докажет время. Он уже столько задет, что готов ждать всю жизнь.

Следом за Борисом Родионова сопроводила надоевшего жиголо, ей осточертело слушать мурлыканье распустившего нюни юношу. Хотелось побыть одной, слишком много почестей для высокооплачиваемой проститутки, подумала она и сухо сказала:

— Юрий, в твоих услугах я больше не нуждаюсь. Счастливо. — Юноша ушел. В дверях он столкнулся с прибывшим по вызову тапером по прозвищу Бетховен.

Увидев тапера, Родионовой стало легче, шестидесятилетний Бетховен с пушистыми седыми бакенбардами сел за рояль. Родионова забывалась, когда он играл. Сейчас ей хотелось забыться. Бетховеном пианиста прозвали, потому что он действительно был глухим. Во всяком случае, если бы кто-то задался целью поговорить с Бетховеном, тому пришлось бы очень сильно постараться, чтобы достичь цели, не надорвав глотки. Скорей всего, именно это послужило одной из причин того, что Бетховен вышел победителем в конкурсе на личного тапера Матушки. Престарелый Бетховен так свыкся со своим новым прозвищем, так гордился своей работой, что прямо-таки расцвел и помолодел. Он пришел на устроенный в особняке "Пушкинский" конкурс наобум, никак не считая, что его недостаток посчитают продолжением его достоинств. Виртуозом он не был, но репертуар, которым он владел, пришелся Родионовой по душе. Он играл классику, однако Родионова чаще всего заказывала одну мелодию — "Венский вальс" Штрауса. Тапер заметил, что никакая другая музыка не имеет на его хозяйку такого воздействия, как этот вальс. Она напрягается, ее глаза широко открываются, но ничего не видят. Она думает о чем-то своем, замуровывается в собственном теле. Кажется, в минуты, когда звучит Штраус, мир перестает для нее существовать. Бетховену была знакома импровизация в джазе, он пытался поиграть что-нибудь модное, но хозяйка предпочитала свой любимый мотив. Бетховен привык к этой странности своей хозяйки и совсем теперь не думал об этом.

Считавший себя обузой в семье, старик жил со своим сыном, невесткой и двумя внучатами, он воспрял духом, когда вручали ему получку. Деньги немалые. Теперь дома он важничал и даже иногда разрешал себе поворчать. Он сиял от счастья, когда внучки спорили, кому гладить дедушкин фрак, и когда невестка, которую он немного побаивался, брала эти хлопоты на себя. На первых порах любопытство разъедало сына и невестку, ведь папа теперь был не простым пенсионером — он работал у самой Матушки, про которую в городе ходили невероятные слухи. Но вытянуть из папы не могли ничего, кроме того, что называют его там Бетховеном. Из всех, кто бывал в личных апартаментах Родионовой, старик Бетховен знал меньше всех. Поэтому и спал крепче всех.

Бетховен играл "Венский вальс", Родионова думала о том, правильно ли она живет, ведает ли она, чего хочет, к чему стремится… Не погрязла ли она в нарисованном собой же мире иллюзий? "Что я делаю? — размышляла она, глядя на огонь в камине. — Я запуталась. Они рядом, только пока я сильна. Как только я облажаюсь, все оставят меня".

Она закурила сигарету, затянулась и закрыла глаза. А Бетховен играл. Звуки вальса вытеснили все остальные мысли. "Венский вальс" был ее наркотиком.

Рано утром на привокзальной площади остановился микроавтобус "тойота". Из микроавтобуса высыпали один за другим одиннадцать человек в одинаковых бело-зеленых спортивных костюмах "Пума", в руках они несли увесистые сумки такой же расцветки. Из нескольких сумок показательно торчали теннисные ракетки.

На площади было немноголюдно. Таксисты-колымщики ждали своего клиента, скучковавшись у центрального входа на вокзал, и трепались обо всем подряд.

— О, смотри, спортсмены какие-то! — подбросил новую тему кто-то из них, указав в сторону микроавтобуса. — Теннисисты, что ли?

Пока "спортсмены" находились в поле зрения, был повод обсосать спортивную тему. Все же лучше, чем без толку зазывать любителей прокатиться с ветерком, любители такого рода, может быть, и были, но ветерок по известной причине задувал приезжих в сторону входа в метро, великодушно позволяя таксистам общаться. Таксисты вовсе не были благодарны за это великодушие, но от общения не отказывались, делать-то было нечего.

— Да они не теннисисты, — возразил другой на украинском. — Теннисисты все щупленьки таки. Ты Уимблдон бачив, если то теннисисты, то у их заместо теннисных мячей ядра, ты, бач, яки горилы.

— Да что вы спорите, это боксеры, вон, видишь, нос у него разбит, уж поверьте, я эту кухню знаю, сам столько лет спорту отдал, — заключил третий. Все посмотрели на него оценивающим взглядом и решили про себя — не врет.

Между тем группа в спортивных костюмах проследовала на перрон, объявили посадку на поезд Киев и Симферополь. Проводница девятого вагона, молоденькая прыщавая девчушка, увидев, как спортсмены замедляют шаг перед ее вагоном, поняла, что предстоит веселая поездка.

— Мы к тебе, мамочка, — игриво произнес старший на вид и протянул девушке стопку билетов.

— А вы тренер будете? — с наигранным безразличием спросила Петылицына проводница. — По какому виду спорта?

— По охоте на чижиков, — ухмыльнулся Петылицын, и короткостриженые парни разразились смехом. Ощутив взгляды молодых ребят на себе, девушка застеснялась своих прыщиков и опустила глаза.

— Да ты не обижайся, — ласково сказал старший. — Парусники мы, на сборы едем. Эй! Гвардейцы! Залезайте в паровоз, — скомандовал он своим.

— Давайте быстро, через семь минут отправление, — бойко поторопила проводница, как бы заявляя, что первое впечатление о ней, как о робкой девочке, было ошибочным.

Вся команда залезла в вагон. Петылицын подошел попрощаться с Сумцовым. Борис вместо напутствия сказал:

— Предупреди всех, чтоб следили за базаром, мало ли. Экстренная связь, как условились, через мента, разберешься на мссте, постарайся сделать все до выходных и без лишнего шума. Подрывника запускай только на крайняк. И не распыляйся. Разберись сначала, помни, главное — найти мишень до того, как он заляжет на дно. Еще раз прошу — не мочи всех подряд. Наведайся к Цезарю, послушай, что он скажет. Я ему не верю, но на месте тебе будет виднее. Ну, давай, ни пуха! — Борис подал ему руку.

— К черту! — ответил Петылицын и, распихав "зайцев", сгрудившихся вокруг проводницы, запрыгнул на подножку…

— Спасибо, милая, ты такая красивая, — благодарил проводницу какой-то сутулый мужичок, передавая ей в руки небольшую посылочку. — В Симферополе женщина подойдет, Пономарева — фамилия. Там на посылочке написано…

Девчушка поднялась в тамбур, довольная первой выручкой. Борис взглянул на мужичка со спины, на миг о чем-то задумался, но поезд тронулся, оборвав ниточку мелькнувшей мысли. "Дай Бог, чтобы все было в порядке", — сказал он про себя, по-доброму пригрозив кулаком Петылицыну, который высунул свою круглую физиономию в окно. Затем, вдруг что-то вспомнив, огляделся: "Мужичок исчез". Борис спустился в подземный переход. Посылка… "Да нет, не должно, засветки не было", — успокоил он себя. Садясь в "шевролет", он вздохнул с облегчением: "Дело сделано, сделал дело — гуляй смело. В ресторан "Метро"! Он твердо решил напиться в стельку и поспать, чтобы не думать о Лене. Утро для хмельного забытья не самое подходящее время, но вчера весь день, да и ночь прошли в неотложных делах, выбирать не приходится.