Радуга - Кэтрин Стоун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джеймс пересек комнату по мягкому плюшевому ковру и, как только Алекса взглянула в его ласковые глаза, тихо предложил:
— Пойдем, дорогая?
Глава 6
— Что-то новенькое, — спокойно произнес Джеймс, увидев кабинетный рояль «Стейнвей» в гостиной Алексы; его негромкие слова разбили молчание, которое они хранили на протяжении всего пути от офиса.
— Я подумала, что Кэт будет счастлива иметь рояль здесь; ей не придется бегать в музыкальные классы Джуллиарда всякий раз, когда захочется поиграть.
Алекса представила себе младшую сестру, мчащуюся по Манхэттену к далекому роялю, невзирая на опасности большого города, поджидающие ее на каждом углу.
— Мне кажется, дом построен так основательно, что Кэт сможет играть ночи напролет, никого при этом не тревожа. Помоги мне в этом удостовериться. Сыграй «Собачий вальс» или что-то в этом роде, а я тем временем нанесу визит соседям.
— Какие могут быть вопросы! — мгновенно согласился Джеймс. — Ты очень заботлива и добра, — ласково добавил он.
Неопределенно пожав плечами, Алекса сначала погладила полированную крышку инструмента, а затем прошлась красивыми длинными пальцами по клавиатуре, и в воздухе поплыли чистые сочные звуки.
— Я не всегда была добра с Кэт, — призналась она, словно обращаясь к клавишам.
— Но сестра много значит для тебя.
— Да, это так.
— Расскажи мне. — Джеймс протянул Алексе руку, приглашая в уютный круг своих объятий, пока она будет делиться своими сокровенными тайнами.
Но Алекса отстранилась, села на вертящийся табурет перед роялем и рассказала Стерлингу историю сестер Тейлор с самого начала: с того момента, когда она впервые увидела Кэт. Алекса с непреклонной честностью призналась в своих отвратительных чувствах к сестре и непростительных поступках.
— Кэт была идеальным ребенком: всегда очень спокойная, безмятежная и величественная, словом, настоящая принцесса. Она даже вообще никогда не плакала.
— Разумеется, плакала, — впервые перебив Алексу, мягко возразил Джеймс.
Ему еще раньше хотелось прервать эту исповедь, приносившую Алексе невыносимые страдания, но Джеймс понял, что она не услышит его и не успокоится, пока не расскажет всю правду до конца. Сейчас же он вмешался только потому, что, задохнувшись от яростного самоосуждения, Алекса на минуту замолчала и Джеймсу вдруг захотелось внести хоть какие-то реальные черты, в столь идеализированный портрет сестры.
— Все дети плачут, Алекса.
— Только не Кэт. Правда, Джеймс, она никогда не плакала. — Алекса впилась длинными ногтями в ладони, физически напомнив себе о той боли, которую когда-то причинила сестричке. — Даже когда я пыталась заставить ее плакать.
— Говоря при этом, что ненавидишь ее? Но, дорогая, тогда Кэт была еще совсем маленькой — слишком маленькой, чтобы понять или запомнить это.
— Ах, надеюсь, что так оно и есть, — едва слышно прошептала Алекса.
Чего бы только она не отдала за уверенность в том, что Кэтрин ничего не помнит! Особенно…
— Однажды я пыталась причинить ей боль, чтобы заставить заплакать. Кажется, мне тогда отчаянно хотелось убедиться в том, что Кэт не идеальна.
— И как же ты пыталась причинить ей вред? — спокойно спросил Джеймс, не подавая виду, что был очень встревожен.
Изумрудные глаза стали почти черными, а прежде мягкие черты лица с трогательным выражением беспомощности заострились от страха. До этой минуты Джеймсу и в голову не приходило, что Алекса действительно могла совершить некое преступление, воспоминание о котором так исказило бы ее прекрасное лицо.
— Я ущипнула ее. Конечно, не настолько сильно, чтобы оставить синяк, но вполне достаточно, чтобы двухлетний ребенок заплакал. Дабы в этом удостовериться, я прежде ущипнула себя и чуть не заплакала. Но Кэт только смотрела на меня своими огромными синими глазами, полными недоумения и… прощения.
Алекса уставилась на свои руки, сцепив их в мертвый замок на коленях, и думала только о том, услышит ли сейчас удаляющиеся шаги бросившегося вон из комнаты Джеймса. Нет, она не могла их услышать, потому что в висках оглушительно громко стучало, до невыносимого звона. Алекса не могла услышать шаги Джеймса, но, когда к ней наконец вернулось мужество, чтобы поднять глаза, она не сомневалась, что его уже нет в квартире.
— И это все? — осторожно спросил Джеймс, уже понимая, что «все», и понимая также, что это все для милой Алексы было действительно кошмарным и не прощаемым себе преступлением.
— Все? — уставившись на него, переспросила Алекса, пораженная тем, что видит в глазах Джеймса не гнев и досаду, а нежность и сочувствие. — А этого мало? Тебе не кажется такое поведение непростительной жестокостью?
— Мне кажется это проявлением обычной детской ревности, возможно, в излишне резкой форме. Алекса, если ты хочешь доказать мне, что в детстве была жестокой девочкой, то должна рассказать что-нибудь пострашнее.
— Но больше ничего и не было. Я просто перестала обращать внимание на Кэт.
— Это ее сильно расстраивало?
— Да нет, не думаю. И с чего бы? Жизнь Кэт была наполнена музыкой и любовью наших родителей.
— Итак, жила-была девочка, которая страшно ревновала свою младшую сестренку. Но вспомни: ты ведь тоже тогда была еще маленькой. И до шести лет росла единственным обожаемым ребенком в семье. Вот тебе простое объяснение. Кроме того, мне кажется, Алекса, что эта история очень и очень давняя. Я не слышал ревности или ненависти в твоих теперешних рассказах о Кэт. Напротив, я чувствую в них только гордость и любовь.
— Я горжусь Кэт, и я действительно ее люблю… хотя мы почти и не знаем друг друга.
— Значит, на каком-то этапе что-то в ваших взаимоотношениях изменилось?
— Да. — Алекса сокрушенно покачала головой, вспомнив, из-за кого и почему произошла эта перемена.
— И что же случилось?
— Случилась Хилари Саманта Баллинджер.
— Да-а?
— С первого дня моего появления в «Баллинджер» Хилари сразу дала всем понять, что я недостаточно хороша и богата для нее и для ее школы.
— Понимаю, — заверил Джеймс.
Став взрослой женщиной, и в особенности женой Роберта, Хилари научилась скрывать свое презрение к тем, кого считала ниже себя. Но Стерлинг мог представить себе демонстративное пренебрежение Хилари-подростка к красивой и яркой провинциальной девчонке из Канзаса, так же как и мог понять ненависть Алексы.
— Я определенно раздражала Хилари, но ее друзья приняли меня в свою компанию. Не чурался моего общества и парень самой Хилари.
— Ты увела у нее парня?
— Это не было похищением века, Джеймс. Он переметнулся ко мне по собственной воле, и с восторгом.