Радуга - Кэтрин Стоун

— Я и не подозревал, что ты настолько увлечена политикой. И по правде говоря, если бы я стал делать предположения относительно твоих политических пристрастий, то подумал бы, что они достаточно близки взглядам Роберта.

— Мое поведение никак не связано с политикой.

— Ты не должна досадовать на то, что он услышал твои слова…

— Не должна, — тихо согласилась Алекса. Наконец она нашла в себе мужество оторваться от окна и повернуться к Джеймсу. И тут увидела в его глазах то, чего всегда боялась больше всего, — досаду. Алекса вела себя дурно, грубо с его другом, и Джеймс досадовал на нее за это.

— Что же тогда? — так же тихо поинтересовался он.

— Мы с женой Роберта не самые близкие подруги.

— Ты поссорилась с Хилари в Вашингтоне? — удивился Джеймс.

Он легко мог представить себе возможную стычку между высокомерной аристократкой Хилари и всегда сохраняющей чувство собственного достоинства Александрой, но никак не предполагал, что подобная чепуха может так беспокоить ее. Не проще ли наплевать на это?

— Да, поссорилась, но не в Вашингтоне, в средней школе. Я не виделась с Хилари вот уже восемь лет.

— Трудно представить, вы с Хилари могли учиться в одной школе.

— Возможно, мы и не должны были. Того же мнения придерживалась и сама Хилари Саманта Баллинджер. Но один славный год бедная провинциалка из Канзаса и богатенькая дочка губернатора Техаса были одноклассницами. Хилари считалась звездой первой величины в Далласе и в «Баллинджер академии». Ты ведь слышал о «Баллинджере»? Это элитная частная школа, основанная дедом Хилари, с тем чтобы она и другие наследники и наследницы из Далласа не смешивались с простыми смертными.

— Так вся история заключается в школьном соперничестве?

— Нет, все гораздо сложнее.

— Похоже, если ты столько времени хранишь это в себе, — спокойно предположил Джеймс, заметив горечь в голосе Алексы и беспокойство в ее прекрасных глазах, красноречиво свидетельствовавшие о том, что давняя вражда не умерла.

Но чем бы она ни была вызвана, этой неприязни следовало положить конец. В конце концов, в то время Алекса и Хилари были девочками-подростками, а теперь — взрослые женщины.

— Алекса, мы с Робертом очень хорошие друзья. И мне хотелось бы завтра вечером пообедать с ним, Хилари и с тобой.

— А ты не можешь пойти один?

— Только при наличии уважительной причины.

— Мне кажется, я всегда имела право сказать «нет».

— Только не сейчас.

Алекса посмотрела в глаза человеку, чей грандиозный успех отчасти был достигнут благодаря великолепному умению тактично уйти от любой сделки, если только она не отвечала его высоким запросам.

— Это и есть «предел сделки», Джеймс? Если завтра я не пойду на обед со своим старым врагом, то между нами… да, между нами… все кончено? — Произнеся эти слова, Алекса вдруг необыкновенно остро почувствовала, что будет страшно тосковать по Джеймсу, если он неожиданно исчезнет из ее жизни.

А будет ли Джеймс скучать по ней? Пытаясь найти ответ в его непроницаемом сейчас взгляде и увидев в нем лишь знаменитую стерлинговскую холодность, Алекса с печалью заключила, что этому мужчине, вероятно, не составит особого труда покинуть ее навсегда. Возможно, он даже разорвет так чудно установившуюся между ними связь без малейшей тени сожаления: «Честно говоря, дорогая моя, мне на это плевать».

— Алекса, — не отвечая на вопрос, вдруг попросил Джеймс, — ты не хочешь рассказать мне о себе и Хилари?

«О себе и Хилари» — эхом отозвалось в сознании Алексы, и она поняла, что на самом деле рассказ этот будет вовсе не о Хилари, а о самой Алексе… о ее поражениях, ее низких поступках и жестокости. Хилари в данном случае была просто зеркалом, поразительно четко отражающим ужасные пороки самой Алексы. Зеркало… зеркало, висящее перед тобой на стене, — разве есть что-то более жестокое?

— Алекса… — тихо позвал Джеймс, огорчившись увиденной в ее глазах бесконечной печалью.

Печаль и такой явный страх, будто Алекса поняла, что, если позволит Джеймсу хоть одним глазком заглянуть в самый сокровенный уголок своего сердца, ему вряд ли понравится увиденное. Ведь так? Джеймс доверял своей интуиции, но Алекса, вероятно, не имела подобной веры в себя.

— Мне надо позвонить клиенту в Сан-Франциско, прежде чем я закончу свой рабочий день. Разговор неконфиденциальный, так что присядь пока на диван. А потом почему бы нам не поехать к тебе, где ты мне все и расскажешь?

Вопрос был задан без всякого нажима, но Алекса уже поняла, что на этот раз она просто не сможет отказать. Она расскажет Джеймсу черную правду об ужасных ощущениях, вдруг всплывших из небытия более чем двадцатилетней давности: с того самого яркого солнечного дня, когда Алекса впервые увидела свою младшую сестру…

— Она не моя сестра! — с очень хорошо знакомой всем категоричностью объявила Алекса, увидев, с какой любовью мать держит на руках крошечную малышку.

Алекса была настроена очень решительно, ее хрупкое тело дрожало от противоречивых чувств. Новые, незнакомые и очень сильные, они овладели Алексой сразу — как только она увидела, с какой нежностью родители смотрели на Кэтрин: в их взглядах читалось то же обожание, которое прежде всегда предназначалось единственно для нее, Алексы.

И теперь, когда она так заявила, в глазах Джейн и Александра промелькнуло что-то незнакомое, нечто такое, чего Алекса никогда раньше не видела, — беспокойство и, еще хуже, разочарование.

Это длилось всего лишь мгновение, но шестилетней Алексе оно показалось вечностью, которую ей никогда не забыть и повторение которой не дай Бог ей пережить снова. В то солнечное утро золотая радость, жившая в детской душе Алексы, безнадежно потускнела. Девочка резко изменилась, став не только осторожной и предусмотрительной, но и одаренной актрисой: это амплуа она приобрела в тот же день, смело сыграв сценку «Грозовые облака улетучились».

Алекса снова будет солнечной и очаровательной — всегда, потому что отчаянно нуждалась в том, что раньше принадлежало только ей, — в любви родителей. И потому что она не хотела когда-либо снова увидеть в их глазах разочарование.

Алекса сияла так же ярко, как и прежде, только теперь сияние это было не изнутри, а искусственным. И было оно подобно так хорошо впоследствии знакомому Алексе ослепительному свету театральных юпитеров, за которым лишь иногда можно увидеть мелькавшие в кромешной темноте зрительного зала мимолетные видения-. Алекса не допускала никаких мимолетных видений в темные уголки своего юного сердца, но прекрасно знала, что в нем таятся сбивающие с пути истинного монстры, над которыми она не имела власти, — ревность, жестокость и ненависть.