Зарево - Флориан Новицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вальдек, — обращаюсь к хорунжему, — ты знаешь немецкий, давай поговори.
И начался удивительный разговор. Нужно признать, правда, длился он недолго. Дальнейшие попытки хорунжего продолжить его не увенчались успехом, поскольку он опрометчиво на польском языке «оценил» перспективы своего собеседника, вложив в это всю свою душу.
После этой тирады Вальдек оборвал провод, и мы обусловленной серией ракет доложили командиру, что домик наш. Колонна двинулась вперед и вскоре скрылась в лесу, а наша батарея свернула к близлежащему холму. Немцы оставили на НП пишущую машинку. Она мне потом очень пригодилась для оформления наградных листов.
Пехота уже вступила в огневое соприкосновение с передним краем: противника под Боруско. Наша передовая проходит до кромке леса. В нескольких сотнях метров перед нами — аэродром. Готовимся к нанесению удара по фашистам. Помогаю командиру оборудовать наблюдательный пункт. Делаем это наспех в расчете на то, что легко возьмем деревню. Между тем после короткой артиллерийской подготовки, проведенной нашим дивизионом, началась чехарда. Батальоны 5-го полка двигаются в атаку. Сопротивление гитлеровцев необычайно сильное. Немецкие танки — «тигры» и «пантеры» — ведут огонь по нашим полковым батареям. Однако нам удается продвинуться на несколько десятков метров.
Обстреливаем железнодорожную станцию Боруско, бараки и авиационные ангары. Пехота вновь поднимается и захватывает бараки. Мы теряем телефонную связь с батареей. Вскоре замолкает радиостанция, а раненый радист теряет сознание от потери крови.
— «Висла», «Висла», я — «Пальма», я — «Пальма»… Как меня слышите? Как меня слышите? Прием. От ноль пять до ноль один… «Висла», «Висла»… — И замолк.
Получаю приказ возвращаться к батарее и тотчас же установить связь. Бегу через лес в направлении шоссе.
— Почему нет связи? — кричу издалека.
— Нас обстреляли с тыла! — отвечает хорунжий Пизло. — Я выслал на линию людей. Сейчас должны восстановить связь.
Забираюсь на вышку к хорунжему. Смотрю в направлении батареи: солдаты, стоя по колено в ледяном болоте, прильнули к орудиям. Осматриваю в бинокль кромку леса за шоссе.
Из леса галопом несутся наши отступающие обозы, пересекают шоссе и поворачивают на полевую дорогу, которая ведет в глубь нашей обороны. Обозы уже слишком далеко, чтобы их можно было задержать. Обозники к бою не готовы, а здесь через минуту каждая винтовка нам пригодится. Минометный огонь противника вновь поражает отступающую колонну. По шоссе удалось проскочить только «студебеккеру» с двумя полевыми кухнями. Он погнал в направлении Мирославца.
Снова огонь противника. На этот раз по нас. Надо принимать решение. Связи по-прежнему нет. Кромка леса загремела пулеметными очередями. Наша батарея, расположенная на склоне холма, видна как на ладони. Молниеносно оцениваем обстановку. Нас двое офицеров, и соответственно два варианта выхода из затруднительного положения: мой — принять бой собственными силами и любой ценой задержать врага (это были неприятельские отряды, пробивающиеся из Пилы), требуя одновременно подкрепления; вариант хорунжего — отвести орудия на холм, в молодой лесок, и оттуда открыть огонь, а остальными силами принять бой. В нашем распоряжении было около сорока солдат. В конце концов мы выбрали третий вариант, компромиссный: половину батареи отвести и начать огонь прямой наводкой, а остальным солдатам принимать бой стрелковым оружием и двумя ПТР.
Противник вновь ведет сильный огонь по нашей батарее. Имеются раненые. Делим между собой обязанности: хорунжий прикрывает отвод двух гаубиц. Задание превышает человеческие возможности. Водитель автомашины, капрал В., отказывается выехать из укрытия. Вытаскиваю пистолет. Москвич Мишка Родин бросает шапку о землю и с криком: «Раз мать родила, раз и помирать!» — вскакивает в кабину «студебеккера». Двигается. За ним другой, Демяновский. Пока не думаю о наказаниях за неподчинение, которое на фронте строго карается: нет времени.
Мои ребята включили первую скорость. Машины, страшно завывая, увязая в грязи, медленно поползли вверх.
Хорунжий Пизло делает в батарее все что можно, чтобы прикрыть отход моих орудий. Машина Демяновского совсем увязла в грязи, водитель ранен. Из капота вырываются клубы пара; радиатор без воды — продырявлен; стекла кабины от пуль стали матовыми.
— Взводный! Заменить водителя!
— Слушаюсь!
Мишка едет. Со спущенными камерами и без воды в пробитом радиаторе. Орудие выдвигают вперед. Раненых затаскивают в кузов. Во рту чувствую такую сухость, что не могу говорить. Бегу к хорунжему. Укрываюсь вместе с расчетом за бронещитком гаубицы капрала Кшисяка. Отдаю приказания.
Сила нашего огня кажется детской забавой по сравнению с огнем, который ведет противник. По-прежнему нам не удается установить связь с командиром дивизиона. Мы можем рассчитывать исключительно на собственные силы.
— Лаговский! Зажги лесную сторожку! — кричу я.
Дельный капрал Лаговский, командир третьего расчета, жарит зажигательными снарядами по домику, из которого недавно убежали наши обозники. Одерживаем первый успех: лесная сторожка начинает гореть. Судя по всему, там засели «диспетчеры» наступления. Возможный успех противника угрожал окружением наших отрядов на аэродроме. Мы отдавали себе в этом отчет. Связист не возвратился с линии. Я послал связного к командиру. Хорунжий Пизло подготавливает четвертое орудие к стрельбе прямой наводкой. Очень трудно передвинуть лафет. Капрал Алипов, хотя его орудие, установленное выше, находится под сильным обстрелом, справился с этим быстрее. Вот он уже производит первый выстрел. Над лесом заклубился огонь и дым. Это успокоило на минуту врага и нас. Последним, нечеловеческим усилием четвертый расчет устанавливает орудие на удобной позиции. Третий расчет ведет огонь из стрелкового оружия.
— Заряжай! — кричит хорунжий. А потом еще громче с ужасом: — Моя нога! Моя нога…
Из ноги у него обильно струится кровь. Вальдек смотрит на меня невидящими глазами, хочет что-то сказать… и теряет сознание.
Меня охватывает жалость и бессильная злость. Проходит всякий страх. Раненого укладываем за колесом орудия. Нет санитара: он ушел с первой группой раненых. Хорунжим занимается старый вояка канонир Кордиака. Вновь огрызаемся несколькими выстрелами. За хорунжего — огонь!
Немцы перебежками все время продвигаются вперед. Два их ручных пулемета лают как бешеные собаки. До шоссе около ста метров. Все командование принимаю на себя. Вдруг из оврага выныривает «студебеккер» с походными кухнями. На полном ходу он пробует проскочить зону перекрестного огня. Огонь фашистов еще более усиливается, и все на мчащуюся машину. Видимо, в Мирославце тоже очень горячо. Я пользуюсь минутным ослаблением огня и приказываю отнести раненых за домик, а потом под его прикрытием за возвышенность, в молодой лесок. Энергичный Кордиака на своих кривых ногах тащит,
