Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино - Жорж Санд

единственного принадлежащего лично ей жилища. Но, узнав, что и эти руины вскоре перестанут быть ее собственностью, она стала смотреть вокруг себя с улыбкой и совершенно равнодушным любопытством. Взгляд ее остановился на карнизе обширного камина, где красовался еще не поврежденный феодальный герб ее рода.

«Итак, — сказала она себе, — все связи между мною и прошлым рушатся. Вместе с богатством утрачивается и сопричастность к «благородным», так обстоит дело «на сегодня», говоря словами господина Бриколена. О всевышний! Сколь мудро ты поступил, сделав любовь вечной и бессмертной, как ты сам!»

Вошла Сюзетта с дорожным несессером, который ее хозяйка попросила принести в первую очередь, так как в нем были письменные принадлежности. Но, открывая несессер, Марсель случайно глянула на свою служанку, созерцавшую в это время голые стены старого замка, и увидела на ее лице такое странное выражение, что не могла удержаться от смеха. Еще более помрачнев, Сюзетта заговорила с явным недовольством в голосе:

— Значит, вы, ваша милость, решились ночевать здесь?

— Как видите, — ответила Марсель, — а для вас тут есть отдельная комнатка с большим окном, из которого открывается прекрасный вид на местность.

— Весьма признательна вашей милости, но ваша милость может быть уверена, что я в этом самом «замке» на ночь не останусь. Мне здесь страшно и днем; что же будет ночью? Говорят, здесь нечисто, и я охотно этому верю.

— Да вы с ума сошли, Сюзетта. Я защищу вас от привидений.

— Ваша милость соблаговолит поселить вместе с собой какую-нибудь служанку с фермы, а я как вот сейчас стою, так сразу и уйду пешком из этого злосчастного края…

— Вы все воспринимаете чересчур трагически, Сюзетта. Я никак не хочу принуждать вас, ночуйте где хотите; но я должна заметить вам, что если вы возьмете себе привычку отказывать мне в своих услугах, то вынудите меня расстаться с вами.

— Если ваша милость собирается долго оставаться в этом месте и жить в этой развалине…

— Мне необходимо пробыть здесь целый месяц, если не больше; какой же вы сделаете для себя вывод?

— Я попрошу вашу милость отослать меня в Париж или в какое-нибудь другое поместье вашей милости, потому что я могу поклясться, что умру здесь через три дня.

— Милая Сюзетта, — очень мягко отвечала ей Марсель, — у меня нет другого поместья, и я, наверно, никогда не возвращусь в Париж. У меня, дружок, нет больше никакого состояния, и, по-видимому, я не смогу долго держать вас у себя на службе. Раз пребывание здесь для вас нестерпимо, не стоит навязывать вам его даже на несколько дней. Я уплачу вам ваше жалованье и дам денег на дорожные расходы. Колымага, в которой мы приехали, еще не отправилась обратно. Вы получите от меня хорошую рекомендацию, а родители моего мужа помогут вам устроиться.

— Что же, ваша милость хочет, чтобы я вот так, одна-одинешенька, выбиралась отсюда? Стоило, в самом деле, ради этого увозить меня так далеко, в жуткую глушь!

— Мне было неизвестно, что я разорена, я узнала это только что, — спокойно отвечала Марсель, — не упрекайте меня, я невольно вовлекла вас в неприятности. Наконец, вы поедете не одна: Лапьер вернется в Париж вместе с вами.

— Ваша милость увольняет и Лапьера тоже? — спросила ошеломленная Сюзетта.

— Я не увольняю Лапьера, а возвращаю его моей свекрови, которая передала его мне и с охотой возьмет обратно этого старого, добросовестного слугу. Идите обедать, Сюзетта, и готовьтесь к отъезду.

Смущенная выдержкой и кротким спокойствием своей госпожи, Сюзетта расплакалась и в наплыве чувств стала умолять Марсель простить ее и оставить у себя на службе.

— Нет, милая девушка, — отвечала Марсель, — ваше жалованье мне теперь не по средствам. Я буду жалеть о вас, несмотря на вашу строптивость, и вы, может быть, тоже пожалеете обо мне, несмотря на мои недостатки. Но эта жертва неизбежна, и момент не таков, чтобы можно было проявить слабость.

— Что же будет с вашей милостью? Без состояния, без слуг, с маленьким ребенком на руках, в такой глуши! Бедняжечка Эдуард!

— Не огорчайтесь, Сюзетта: вы, конечно, найдете себе место у кого-нибудь из моих знакомых. Мы еще увидимся с вами, и Эдуарда вы увидите. Не плачьте при нем, умоляю вас!

Сюзетта покинула комнату, но Марсель не успела еще обмакнуть перо в чернила, как перед ней вырос Долговязый Мукомол, который нес на одной руке Эдуарда, а на другой — огромный тюфяк.

— Ах! — воскликнула Марсель, обнимая ребенка, которого мельник посадил ей на колени. — Вы все продолжаете оказывать мне услуги, господин Луи? Я очень рада, что вы еще не уехали. Ведь я вас почти не поблагодарила, и мне было бы жаль, если бы мы с вами расстались не попрощавшись.

— Нет, я еще не уехал, — сказал мельник, — и, по правде сказать, не очень-то тороплюсь уезжать. Но вот что, ваша милость, если вам все равно, не называйте меня больше господином. Я не господин, и мне не по душе Этакое церемонное обращение, особливо в ваших устах. Называйте меня просто Луи или Большим Луи, как и все.

— Но не находите ли вы, что это как раз и поставит нас на неравную ногу? Ведь те мысли, которыми вы делились со мною утром…

— Утром я нес всякую околесицу, так что самому стыдно. Возомнил что-то о себе… Может быть, из-за дворянской спеси вашего мужа… не знаю… Словом, если бы вы называли меня просто Луи, пожалуй, и я называл бы вас… Как вас зовут по имени?

— Марсель.

— Славное у вас имя, госпожа Марсель! Ну вот, так я вас и буду называть. Это поможет мне не вспоминать больше никогда о господине бароне.

— Ну, а если я вас не буду называть больше господином Луи, а просто Луи, то вы будете называть меня просто Марсель? — смеясь, спросила госпожа де Бланшемон.

— Нет, нет, вы женщина… и такая женщина, каких мало, разрази меня гром!.. Знаете что, скажу вам откровенно: вы пришлись мне крепко по сердцу, и особенно сейчас.

— Почему же именно сейчас? — спросила Марсель, которая уже начала писать и стала рассеянно слушать мельника.

— Да вот, несколько минут тому назад, когда вы разговаривали со служанкой, я поднимался по лестнице с вашим постреленком, а он шалил и мешал мне идти, и я, сам того не желая, услышал все, что вы говорили; уж вы меня не обессудьте.

— В этом нет ничего дурного, — сказала Марсель, — раз я известила Сюзетту о своем положении, значит я не делаю из него тайны; а кроме того, я уверена, что могла