ОНО - Стивен Кинг

Он не понимал, почему испытывает такое сильное облегчение, несмотря на боль. Может быть, потому, что ему удалось остаться в живых, отделавшись одним переломом, и ему открылись некоторые очень важные вещи? Какие именно, еще предстояло поразмыслить, этим он и занялся много лет спустя, поставив перед собой на столе в библиотеке Дерри бокал с джином и сливовым соком, держа под рукой ингалятор, когда сказал остальным, что еще тогда, в детстве, почувствовал, что это происшествие имеет очень большое значение — для этого он был уже достаточно взрослым, но не для того, чтобы точно понять, какое именно.

Наверное, тогда я впервые почувствовал сильную боль, — скажет он потом друзьям. — Я и не подозревал, что это окажет на меня такое воздействие. Я не был раздавлен. Наоборот… у меня появилась возможность для сравнения, я понял, что можно жить, испытывая боль, несмотря на боль.

Эдди с трудом повернул голову направо и увидел огромные черные файрстойуновские шины, ослепительно блестящие хромированные крылья полицейского автомобиля и мигание голубых сигнальных огней. Потом Эдди услышал хриплый ирландский голос мистера Нелла, больше похожий на голос Ирландского Полицейского в исполнении Ричи, чем на голос самого мистера Нелла… Но, может быть, дело тут было в расстоянии?

— Господи Боже, да это малыш Каспбрак! Тут Эдди потерял сознание

и не приходил в него довольно долго, исключая один момент. На несколько минут сознание вернулось к Эдди во время поездки на полицейской машине. Он увидел, что мистер Нелл сидит рядом с ним, потягивая что-то из своей коричневой бутылочки и уткнув нос в книжку в мягкой обложке под названием «Я — судья». На обложке была изображена девушка. Эдди никогда не видел такой большой груди, как у нее. Мальчик перевел взгляд на водителя, сидевшего впереди. Тот обернулся и бросил на Эдди злобный взгляд. Его лицо было сероватым от грима и талька, глаза блестели, как монеты по двадцать пять центов. Это был не кто иной, как Пеннивайз.

— Мистер Нелл, — сипло позвал Эдди.

— Как себя чувствуешь, малыш? — полицейский посмотрел на мальчика и улыбнулся.

— Водитель… водитель…

— А, мы доедем в момент, — мистер Нелл протянул ему свою коричневую бутылочку. — Глотни-ка чуток отсюда. Сразу полегчает.

Содержимое бутылочки напоминало жидкое пламя. Эдди закашлялся, что не замедлило сказаться на его руке. Он снова поднял голову и взглянул на водителя. Просто какой-то парень со стрижкой «ежиком». Никакой не клоун.

Эдди снова отключился.

Он очнулся уже в операционной, услышал, как в приемном покое трубит в трубы и бьет в литавры его мама, и хотел попросить, чтобы медсестра не пускала ее сюда, но слова застревали у него в горле, как он ни пытался заставить себя говорить.

— ...если он умирает, я хочу знать правду! — вопила его мама. — Вы слышите? Знать это — мое право, и видеть его — это мое право! Я могу привлечь вас к ответственности! У меня много знакомых юристов! Целое море Некоторые юристы — мои лучшие друзья!

— Не пытайся говорить, — сказала Эдди сестра. Это была молодая девушка, и он чувствовал прикосновение ее грудей к своей руке. На мгновение он представил на ее месте Беверли Марш, но тут же снова потерял сознание.

Когда сознание вернулось к Эдди, он увидел, что его мама уже внутри и с огромной скоростью тараторит что-то доктору Хэндору. Его мама, Соня Каспбрак, была женщиной необъятных размеров. Ее слоновьи ноги, обтянутые специальными медицинскими чулками, странным образом были ровными. На лице миссис Каспбрак разлилась неестественная бледность, которую нарушали только отдельные пятна нервного румянца.

— Ма… — выговорил Эдди. —..все хорошо… со мной все хорошо…

— Да нет же, нет, — простонала миссис Каспбрак, заламывая руки. Эдди услышал, как скрипят их суставы. Видя отчаяние своей матери, вызванное его последним приключением, мальчик начал учащенно дышать. Он хотел сказать ей, чтобы она так не волновалась, а то не выдержит сердце, но не смог — сухость во рту была слишком сильной.

— Нет, Эдди, нет, не все хорошо, ты в очень плохом состоянии, но все будет хорошо, пусть для этого понадобится задействовать всех специалистов, какие только бывают. О Эдди… Эдди… бедная твоя ручка…

Она разразилась рыданиями. Сестра смотрела на нее без особой симпатии.

На протяжении всей этой арии доктор Хэндор продолжал мямлить:

— Соня… пожалуйста, Соня… Соня… — Это был худой, безвольный человек с маленькими неровно подстриженными усиками, взволнованный происходящим. Эдди вспомнил слова мистера Кина, и ему стало жалко доктора.

Наконец Расс Хэндор взял себя в руки и отважился сказать:

— Соня, если вы так расстроены, вам лучше выйти. Она обернулась, и доктор сник.

— И не думайте об этом! Никогда! Мой сын на смертном одре! Мой сын на смертном одре!

Эдди поразил всех, заговорив.

— Я хочу, чтобы ты вышла, ма. Если я буду кричать, а, наверное, я буду, тебе будет лучше побыть снаружи.

Она повернулась к сыну в изумлении… и в обиде. При виде ее обиженного лица тиски снова сжали его грудь.

— Конечно же, не будет! — воскликнула миссис Каспбрак. — Что за ужасные вещи ты говоришь? Ты бредишь, не нахожу другого объяснения!

— Не знаю, чем это объяснить, и не мое это дело, — сказала сестра. — Все, что я знаю, это то, что мы стоим здесь сложа руки и ничего не делаем для мальчика.

— Что вы имеете в виду? — голос Сони приобрел трубную окраску, как всегда бывало в минуты наибольшего возмущения.

— Прошу вас, Соня. Не будем спорить. Нужно помочь мальчику, — прошептал Хэндор.

Соня отшатнулась, ее глаза блестели, как у медведицы, защищающей своего детеныша. Он угрожал отмщением, возможно, даже судебным иском. Потом ее глаза затуманились, и блеск потух.

— Сейчас тебе плохо, но скоро все будет хорошо. Очень скоро, это я тебе обещаю.

— Конечно, ма, — выдавил Эдди. — Можно мне ингалятор?

— Почему нет? — Соня Каспбрак с ликованием взглянула на медсестру, как будто с нее только что сняли нелепое обвинение. — У моего сына астма. Это серьезная болезнь, но он прекрасно держится.

— Прекрасно, — ровным голосом ответила сестра. Мать Эдди дала ему ингалятор. Мгновением позже доктор Хэндор начал ощупывать его руку. Он делал это очень аккуратно, но боль все еще была очень сильной. Эдди почувствовал, что вот-вот вскрикнет, и заскрипел зубами, боясь, что его мать тоже начнет кричать. На его лбу выступили крупные капли пота.

— Вы делаете ему больно! Я знаю это! Но в этом нет никакой необходимости! Прекратите! Не нужно делать ему больно! Он такой нежный, он не вынесет этого!