Земля обетованная - Барак Обама

Я не был большим поклонником Мубарака, но пришел к выводу, что разовое заявление с критикой закона, который действовал почти тридцать лет, не принесет особой пользы. "Правительство США — это океанский лайнер", — сказал я. А не скоростной катер". Если мы хотим изменить наш подход к региону, то нам нужна стратегия, которая будет строиться в течение долгого времени. Мы должны получить согласие Пентагона и разведки. Мы должны выверять стратегию, чтобы дать союзникам в регионе время на адаптацию".

"Кто-нибудь делает это?" сказала Саманта. "Придумывает эту стратегию, я имею в виду?"

Я улыбнулся, видя, как крутятся колесики в ее голове.

Вскоре после этого Саманта и три ее коллеги по СНБ — Деннис Росс, Гейл Смит и Джереми Вайнштейн — представили мне проект президентской директивы, в которой говорилось, что интересы США в обеспечении стабильности на Ближнем Востоке и в Северной Африке пострадали от некритичной поддержки Соединенными Штатами авторитарных режимов. В августе я воспользовался этой директивой, чтобы поручить Госдепартаменту, Пентагону, ЦРУ и другим правительственным агентствам изучить способы, с помощью которых Соединенные Штаты могли бы стимулировать значимые политические и экономические реформы в регионе, чтобы подтолкнуть эти страны ближе к принципам открытого правительства, чтобы они могли избежать дестабилизирующих восстаний, насилия, хаоса и непредсказуемых результатов, которые так часто сопровождают внезапные перемены. Команда СНБ начала проводить раз в две недели встречи с экспертами по Ближнему Востоку из разных правительственных структур для разработки конкретных идей по переориентации американской политики.

Многие из ветеранов-дипломатов и экспертов, с которыми они общались, предсказуемо скептически относились к необходимости каких-либо изменений в политике США, утверждая, что какими бы неблагоприятными ни были некоторые из наших арабских союзников, статус-кво служит основным интересам Америки, чего нельзя гарантировать, если на их место придут более популистские правительства. Однако со временем команде удалось прийти к согласованному набору принципов, которыми следует руководствоваться при изменении стратегии. Согласно разработанному плану, американские чиновники из разных ведомств должны были последовательно и скоординировано доносить мысль о необходимости реформ; они должны были разработать конкретные рекомендации по либерализации политической и гражданской жизни в разных странах и предложить ряд новых стимулов для поощрения их принятия. К середине декабря документы с изложением стратегии были практически готовы к моему утверждению, и хотя я понимал, что это не изменит Ближний Восток в одночасье, я был воодушевлен тем фактом, что мы начали направлять американский внешнеполитический механизм в правильном направлении.

Если бы только наше время было немного лучше.

В тот же месяц в североафриканском государстве Тунис обедневший продавец фруктов поджег себя у здания местного правительства. Это был акт протеста, рожденный отчаянием: яростная реакция одного гражданина на правительство, которое, как он знал, коррумпировано и безразлично к его нуждам. По общему мнению, этот человек, двадцатишестилетний Мохамед Буазизи, не был активистом и не особенно интересовался политикой. Он принадлежал к поколению тунисцев, выросших в условиях стагнации экономики и под властью репрессивного диктатора Зина эль-Абидина Бен Али. И после того, как его неоднократно преследовали муниципальные инспекторы и отказали в слушании дела перед судьей, он был просто сыт по горло. По словам одного из очевидцев, в момент самосожжения Буазизи крикнул — никому в особенности и всем сразу — "Как, по-вашему, я должен зарабатывать на жизнь?".

Страдания торговца фруктами вызвали многонедельные общенациональные демонстрации против тунисского правительства, и 14 января 2011 года Бен Али и его семья бежали в Саудовскую Аравию. Тем временем аналогичные протесты, состоящие в основном из молодежи, начали происходить в Алжире, Йемене, Иордании и Омане — первые проблески того, что стало известно как "арабская весна".

Когда я готовился к выступлению с обращением "О положении дел в стране" 25 января, моя команда обсуждала, в какой степени мне следует комментировать события, происходящие почти со скоростью ветра на Ближнем Востоке и в Северной Африке. После того как общественные протесты фактически отстранили от власти сидящего автократа в Тунисе, люди по всему региону казались воодушевленными и полными надежд на возможность более широких перемен. Тем не менее, сложности были пугающими, а хорошие результаты далеко не гарантированы. В конце концов, мы добавили в мою речь одну прямую фразу:

"Сегодня вечером давайте проясним: Соединенные Штаты Америки стоят на стороне народа Туниса и поддерживают демократические устремления всех людей".

С точки зрения США, наиболее значительные события произошли в Египте, где коалиция египетских молодежных организаций, активистов, левых оппозиционных партий, а также известных писателей и художников выступила с общенациональным призывом к массовым протестам против режима президента Мубарака. В тот же день, когда я выступал с обращением "О положении дел в стране", около пятидесяти тысяч египтян вышли на площадь Тахрир в центре Каира, требуя отмены чрезвычайного положения, жестокости полиции и ограничения политической свободы. Тысячи других людей приняли участие в аналогичных акциях протеста по всей стране. Полиция пыталась разогнать толпу, используя дубинки, водометы, резиновые пули и слезоточивый газ, а правительство Мубарака не только издало официальный запрет на проведение протестов, но и заблокировало Facebook, YouTube и Twitter, чтобы помешать демонстрантам организоваться или связаться с внешним миром. В последующие дни и ночи площадь Тахрир будет напоминать постоянный лагерь, где легионы египтян будут стоять наперекор своему президенту, требуя "хлеба, свободы и достоинства".

Это был именно тот сценарий, которого я стремился избежать в своей президентской директиве: правительство США внезапно оказалось между репрессивным, но надежным союзником и населением, настаивающим на переменах и озвучивающим демократические устремления, которые, как мы утверждали, мы отстаиваем. Настораживает то, что сам Мубарак, казалось, не обращал внимания на восстание, происходящее вокруг него. Я разговаривал с ним по телефону всего за неделю до этого, и он был полезен и отзывчив, когда мы обсуждали способы убедить израильтян и палестинцев вернуться за стол переговоров, а также призыв его правительства к единству в ответ на взрыв в коптской христианской церкви в Александрии, совершенный мусульманскими экстремистами. Но когда я заговорил о том, что протесты, начавшиеся в Тунисе, могут распространиться на его собственную страну, Мубарак отверг эту возможность, объяснив, что "Египет — это не Тунис". Он заверил меня, что любой протест против его правительства быстро сойдет на нет. Слушая его голос, я представлял, как он сидит в одной из огромных, богато украшенных комнат президентского дворца, где мы впервые встретились: шторы задернуты, он властно восседает в кресле с высокой спинкой, а несколько помощников делают записи или просто наблюдают за ним, застыв в готовности удовлетворить его потребности. Как бы он ни был