Число и культура - А. Степанов

Как мы помним, одно из пяти новых независимых государств, Словения, оказалось в южной системе, так сказать, выпадающим звеном, почти «белой вороной»: доказанный иммунитет к силовым методам решения вопросов, успешные экономические и политические реформы, скорое членство в ЕС и НАТО. Если учесть, что эта самая западная часть бывшей Югославии с начала ХVI в. по 1918 г., в период владычества Австрии, уже побывала в ареале германского мира, что она исповедует одну из западных разновидностей христианства, а не восточную и не ислам / 8 /, что она – вместе с остальными республиками – испытала «вторую волну» германского влияния, то не лишено резонов допущение, что Словения в состоянии перейти из югославского регионального ансамбля в германский. Ведь в первом из них – один на глазах превращающийся в инородный «лишний» элемент, во втором, напротив, – недостающий. Воспользовавшись физической аналогией, мы сказали бы об отрицательно и положительно заряженных «ионах» и о захвате одним у другого избыточного «электрона», если бы слово «захват» не ассоциировалось в политике с насилием. В настоящем же случае подавляющее большинство населения и руководства Словении выражает волю вступить в ЕС и завязать теснейшие связи с его самыми развитыми членами.

Европейские перспективы Словении представляются даже более благоприятными, чем у ряда других, ранее состоявшихся членов ЕС. Скажем, Греция и Португалия, уже два десятилетия входящие в Союз, до сих пор во многом «проблемные». Польша, Чехия, Венгрия, оказавшиеся в «первой очереди» на прием в НАТО и ЕС, образуют вместе со Словакией свой собственный ансамбль, страдающий как целое генетическими болезнями недавнего социализма и своего восточного, «полупериферийного» экономического положения. У Словении же возникает исторический шанс оказаться в германском ансамбле, все остальные участники которого – элита европейской и мировой экономики. То есть, наряду с преимуществами членства в ЕС, Словения вправе рассчитывать на плоды той менее формальной, зато «особой» близости, которая устанавливается в границах ансамблей. Разве не лестно для Словении сесть за один стол с такими партнерами? Разве не вспыхивает в словенских душах надежда, что и их страна, как новый союзник, взойдет на ту же ступень, которую занимают ФРГ, Австрия и Швейцария? Со своей стороны, германский ансамбль не менее заинтересован в «расширении», в обретении, как и у всех, необходимого четвертого звена / 9 /. Попутно с ансамбля снимается печать исключительно национальной интеграции, до сих пор вселяющей некоторые подозрения со стороны чутких соседей, да и самих демократически настроенных немцев, австрийцев, швейцарцев.

В связи со сказанным естественно предположить, что в ближайшей перспективе Словении предстоит быть «втянутой» в складывающийся германский ансамбль, тривиальным следствием чего станет кватерниорность строения как югославского, так и германского ансамблей. В контексте происходящего нелишне напомнить о давнем предупреждении К.Юнга: если сознание упорно не принимает во внимание опыт архетипов, архетипические образы могут вторгаться в реальность катастрофическим образом (а в ряду архетипов он числил и четверичные формы).

Затем следует обсуждение ряда «ошибок» со стороны мировых, европейских и русских политиков в решении проблем региона и констатировано, что постепенно все входит в надлежащее русло.

Попутно отметим, что нынешняя Союзная Республика Югославия состоит из Сербии и Черногории (вероисповедание – православие), однако в Сербии вплоть до недавнего времени существовали две автономии: северная Воеводина, на территории которой компактно проживает венгерское меньшинство (католическое), и на юге – край Косово, населенный преимущественно албанцами-мусульманами. Бывшие автономии заявляют о себе и в новых условиях, М = 4. Подведем итоги.

В центре Европы на глазах складываются два региональных ансамбля, каждый из которых обладает четырехсоставным строением. Югославский ансамбль: Югославия, Хорватия, Македония, Босния и Герцеговина. Германский ансамбль: ФРГ, Австрия, Швейцария и Словения (плюс крошечный Лихтенштейн на правах «остальных»). На этом анализ структуры Европы не завершен.

9.

Турция, член НАТО с 1952 г., ассоциированный член ЕС, уже десятилетиями заявляет о желании стать действительным членом. На хельсинкском саммите ЕС 1999 г. она официально признана кандидатом в члены Союза. Другие мусульманские субъекты также ищут место в Европе. Это вышедшая из самоизоляции Албания, менее десяти лет назад избавившаяся от коммунистического режима, еще не полностью преодолевшая полосу вооруженных волнений. Это Северный Кипр, с 1974 г. занятый турецкими войсками и в 1975 г. провозгласивший себя независимым (что, впрочем, до сих пор не признано международным сообществом). Наконец, это упоминавшееся Косово, большинство населения которого составляют мусульмане-албанцы, ожесточенно борющиеся за суверенитет. Трудно избежать впечатления, что в Европе – под прямой или косвенной эгидой Турции – стремится образоваться исламский ансамбль, который в потенции располагает кватерниорной структурой / 10 /. Не вполне компактный, находящийся на юго-восточной периферии Европы, он отличается несколько вирулентным оттенком. Турция прикладывает все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы закрепить свой европейский статус, не отстать от остальных в поиске естественных – или искусственно созданных – союзников. Касательно судьбы этого ансамбля – удастся ли ему легитимизироваться? будет ли он принят в ЕС? – на настоящей ступени анализа трудно прийти к обоснованным выводам. Поэтому прежде составим перечень европейских региональных ансамблей – быть может, «с высоты птичьего полета» ситуация станет яснее?

10.

В западной части европейского континента обнаружены следующие ансамбли: германский, романский, Скандинавия и Бенилюкс, – всего четыре. В более проблемной восточной: Балтия, Вышеградский ансамбль, юго-восточный, югославский и исламский, – т.е. пять. Неохваченными остались Британия и Ирландия.

Почему в этом случае нарушается общее правило: отсутствует не только тетрада, но даже триада? – Возможно, из-за географической изолированности Британских островов: не хватает соседей, нет и «полнокровного» ансамбля? Сравнительно недавно здесь существовала всего одна страна. Бросим взгляд на исторический ряд.

В конце ХII в. Ирландия завоевана Англией, в 1801 г. в англо-ирландской унии ликвидированы остатки ее автономии. Волнения 1919 – 21 гг. приводят к заключению договора, Ирландии предоставляется статус доминиона. В 1949 г. в Ирландии провозглашена республика. С тех пор на Британских островах два государства, а не одно.

Отделенность проливом – не достаточное условие для семантического обособления островов (сходные географические обстоятельства не мешают включению Кипра в юго-восточный ансамбль, Исландии – в скандинавский, не говоря о том, что территория Турции разделена Босфором и Дарданеллами и ее ансамбль разбросан по мусульманским анклавам). В данном контексте, вероятно, уместно вспомнить об английской традиции последних веков – служить главным образом «балансиром» в континентальных европейских делах, попеременно присоединяясь то к одной, то к другой из коалиций. Со времен Столетней войны 1337 – 1453 гг. и войн с Голландией ХVII в. Англия последовательно воздерживалась от серьезных самостоятельных акций на континенте, ставя акцент на военно-морском предотвращении возможной высадки сухопутных сил европейских противников, а также на расширении владений в других частях света. Ей действительно удалось добиться исторической «равноудаленности» от любой из стран европейского континента, от складывающихся здесь долгосрочных альянсов. Политико-психологический интерес Британии до сих пор в значительной мере направлен не внутрь ЕС, а вовне.

Далее, с привлечением мнения Ф.Броделя, обсуждаются обстоятельства «отдаления» Британии от альянсов на континенте. Нередко в Британии говорят о «третьем пути» в вопросе европейской интеграции.

Как сказано, в позиции Британии до сих пор заметны как определенная настороженность к европейскому континенту, так и живой политический интерес, направленный далеко за его границы.

Последнее относится не только к Британии. В Ирландии проживает 3,5 млн. чел. (данные 1983 г.), тогда как в США – 50 млн. ирландцев. Когда диаспора более, чем в 14 раз превосходит по численности оставшихся, где тогда «настоящая» Ирландия? Гордость достижениями своей эмиграции (например, к ирландцам по происхождению относятся клан Кеннеди, Б.Клинтон) – важнейший компонент национального сознания, особенно если учесть, что сама Ирландия принадлежит к «бедным» Европы.

Находят ли такие моменты выражение в современной политике? – Сошлемся на декларируемые британскими официальными лицами «особые отношения» со США и на последовательную сдержанность британцев в вопросах формирования общеевропейских институтов, независимых от США.