Морской волк - Владислав Олегович Савин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– …И последнее, это уже относится к самим командирам БЧ, – завершил свое выступление Зозуля. – Надо подготовить доклады, с которыми выступить перед командирами других подводных лодок, сейчас пока обсуждается идея «Центра обмена опытом». Те знания, что есть у вас, необходимо передать командирам подводных лодок и БЧ. Ваш опыт, несколько… специфичен, и не все, что вы подготовите, можно сообщить. Привлечем подводников, которые посвящены в вашу тайну, и они уже подскажут, что можно говорить, а что не стоит.
Следующие пару дней прошли спокойно, да сейчас, кажется, что спокойно и тихо. Разбирали часть оборудования вместе с инженерами, техниками, потом сборка всего и необходимое тестирование. Параллельно с этим шло обсуждение, что подготовить, что изготовить, почти у каждого нашлось что сказать, что предложить, часто запросы перекрывались. Список всего абсолютно необходимого рос быстро. Но затем пришло отрезвление, вместе с направленными к нам местными инженерами – специалистами по тому, что можно сделать в этих условиях. И список начал таять, сначала сильно, а потом не очень. И эти простыни с объяснениями, для чего эти детали нужны и как их сделать, с замечаниями инженеров были переданы командиру.
А потом навалилась учеба, днем учили пришедших инженеров, докторов. Причем пришлось рассказывать не просто как это работает, с этим справлялись матросы, техники. Но вот с вопросами, которые задавали ученики, было труднее, тут начинал вспоминать и свой курс училища, и учебный центр, и что тебе объясняли битые опытом зубры, «этого в учебнике нет», впрочем, сейчас никаких учебников еще нет. На некоторые вопросы ответ получался один, указывал на плакат, сделанный кем-то из матросов, в рамочке под стеклом была на белом фоне выведана аккуратно надпись «ОГВ». Такие плакаты кочевали из одного отсека в другой, их начальство как баловство запрещало. И плакат исчезал из одного отсека и появлялся в другом.
А по вечерам в аудиториях политехнического техникума собирались командиры и подводники с других лодок, находящихся в Северодвинске, – таковых было пять, кроме все той же Щ-422, на заводе стояли в ремонте различной сложности К-2, К-3, С-101, Щ-402, и надо было рассказать, с чем могут столкнуться подводные лодки, какие аварии, как их устранять, как тренировать команду. И надо было заранее подготовить материалы, согласовать их и уже с бумажкой с грифом для «ДСП» идти читать доклад, там и я сам выступал, и накапливал материал, что представляли командиры других подводных лодок, обмен информацией шел в обе стороны. Их реальный опыт – ситуации, на которых нас учили сорок лет спустя.
Самыми трудоемкими были тактические игры, на которых обыгрывались возможные ситуации и действия подводной лодки. Обучались взаимодействовать как лодки между собой, так и с надводными кораблями. Играли почти всерьез, на планшетах наносили обстановку, смоделированную на основе командирских решений всех играющих сторон. Причем, естественно, каждый игрок видел сторону лишь свою.
Воскресенье – единственный день, когда еще можно было отдохнуть. Но и тут часто находилась работа. Вот и сейчас я иду из класса домой, в квартирку, выделенную для проживания, где завалюсь спать и буду думать о том, чтобы скорее в море. И та нагрузка в море уже не кажется такой тяжелой. Но, чем больше сделаем во время этого докования, тем легче будет следующее.
Обещали за несколько дней до выхода из дока дать неделю для отдыха.
И, слава богу, что хоть с атомными делами научные светила от меня отстали, вытянув из меня все, что показалось им важным.
Стадион Чикагского университета.
12 декабря 1942 года
Под западными трибунами спортивного стадиона Чикагского университета имелся просторный закрытый теннисный корт – его и отдали Энрико Ферми под установку.
Реактор, который должен был войти в историю как самый первый, представлял собой громоздкое сооружение в несколько метров высоты, сложенное из графитовых кирпичей, брикетов урана и медных стержней, покрытых кадмием. Большинство «строительных материалов» изготавливалось непосредственно на месте, в соседних помещениях. Порошкообразный оксид урана прессовался в брикеты на гидравлическом прессе. Графитовые блоки выпиливались с помощью обычных деревообрабатывающих станков. Ученые внешне ничем не отличались от шахтеров.
В знакомой нам истории центральные блоки состояли из чистого, металлического урана, в малом количестве. По краям же был уложен оксид урана. В этой реальности, стараниями Судоплатова, было несколько не так. Еще в октябре в университете Айовы, где химик Ф. Х. Спеддинг и его группа разрабатывали процесс восстановления урана магнием, случился пожар, причем погибла вся группа, и сгорело пол-университета. Следствие определило причину – нарушение техники безопасности при работе с горючими, легко воспламеняющимися веществами. Оттого очень много ждали от альтернативного, «плутониевого» пути.
После укладки каждого слоя кирпичей поглощающие стержни осторожно извлекались, и проводились измерения. Но в отличие от той реальности, нынешняя стала необъяснимо меняться. Причиной стало то, что некто в команде Ферми знал, как пройдет эксперимент.
Пришлось уложить на десять слоев больше запланированных. Только тогда измерительная аппаратура показала, что при извлечении управляющих стержней в реакторе сможет развиться самоподдерживающаяся ядерная реакция.
Последние испытания начались с утра 12 декабря. Ферми, окруженный помощниками и гостями, командовал со специально выстроенного балкона запуском цепной реакции. Выдвижением регулирующего кадмиевого стержня занимался Вейл. Другой, аварийный, кадмиевый стержень был поднят над самым колодцем в толще графита, и около него с топором в руках стоял Хиллбери: ему было поручено обрубить канат, державший толстый стержень, если понадобится срочно оборвать реакцию, но автоматический спуск не сработает. Группа молодых ученых, дежурившая в стороне с ведрами жидких солей кадмия, представляла последнюю линию спасения. Они должны были влить в реактор содержимое своих ведер, если откажут все остальные меры безопасности.
Среди наблюдателей находились и инженеры компании, проектировавшей плутониевый завод в Хэнфорде; если испытание окончится неудачей, проект превратится в кучу бесполезной бумаги.
Ферми приказал удалить все кадмиевые стержни, кроме центрального. Одновременно он давал объяснения гостям, не отрывавшим глаз от щитов, где самописцы вычерчивали кривые интенсивности реакции:
– Как видите, цепной реакции еще нет. Но вот мы поднимаем на несколько футов последний кадмиевый стержень. Кривая
