АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— Нет, заканчивайте спокойно. Мы подождём.

Андрей кивнул и повернулся опять к Чаку.

— Давай, открывай рот.

Тот ещё раз покосился на Жарикова и Гольцева и подчинился. Жариков прошёл к окну, жестом пригласив Гольцева за собой. Чак ел теперь молча, с какой-то угрюмой ожесточённостью пережевывая кашу. Андрей, сохраняя на лице полную невозмутимость, покормил его, вытер ему губы, поставил пустую тарелку на тумбочку и взял стакан с компотом.

— Ты как ягоды хочешь? В начале или на конец? — спросил Андрей таким подчёркнуто заботливым тоном, что Чак не выдержал.

— А пошёл ты…!

— С компотом? — невинно поинтересовался Андрей, выбирая ложкой ягоды из стакана. — Давай, лопай.

Гольцев невольно засмеялся: с таким обречённым видом Чак взял губами из ложки ягоды. Жариков тоже улыбнулся.

— Кто кого заводит?

— Когда он злится, доктор Иван, — Андрей скормил Чаку ягоды и поднёс к его губам стакан, — ему меньше болит, он сам сказал.

— Та-ак, — понимающе протянул Жариков. — Но процесс-то при этом затягивается, об этом вы не думали?

Чак поперхнулся. Андрей вытер ему залитый компотом подбородок.

— Смотри, захлёбнёшься и будешь первым утонувшим в компоте, — Гольцев заткнул себе рот кулаком, чтобы не ржать в голос, а Андрей продолжал: — А ему и так хорошо, доктор Иван. Кормят, поят, обмывают, с боку на бок поворачивают. А перегорит, так тогда ж работать придётся. А так… лафа, а не жизнь.

Чак судорожно сделал последний глоток.

— Убью, скотина вонючая! Спальник поганый…!

— Во, видите, доктор Иван. Меня обозвал, и лишний день, глядишь, и набежал, — Андрей снял полотенце с груди Чака и деловито собрал посуду. — Мне-то что, я за это зарплату получаю.

— За что, погань рабская?!

— Что тебя слушаю.

Андрей взял полотенце, посуду, озорно улыбнулся Жарикову и Гольцеву и вышел. Чак дёрнулся всем телом следом за ним и замер, бессильно дёргая грудными мышцами. На его глазах выступили слёзы, и он резко отвернулся от Жарикова и Гольцева, стоявших у окна.

Гольцев оттолкнулся от подоконника и подошёл к кровати.

— Здравствуй, Чак. Как ты?

— Почему? — хрипло выдохнул Чак. — Почему вы не убили меня тогда, сэр? За что вы меня… так?

— Ты хочешь умереть? — спросил Гольцев, усаживаясь на место Андрея.

— Чем так жить… когда всякая погань смеет измываться… простите, сэр, — Чак на мгновение повернул голову к Жарикову и уставился в потолок. — Это ваши… люди, сэр. Они делают то, что вы им приказываете…

— Разве у тебя боли не кончились? — спросил Жариков.

Чак снова покосился на него, вздохнул и честно ответил:

— Позлюсь, и опять… подёргивает.

Жариков подошёл и остановился в ногах кровати.

— Думаешь повернуть процесс обратно? Ладно, я ещё зайду, — и вышел, оставив их вдвоём.

Гольцев посмотрел на напряжённое, вызывающее и одновременно испуганное лицо Чака, достал пачку сигарет.

— Куришь?

— Если угостите, сэр, — после паузы ответил Чак.

Гольцев достал и вставил ему в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой. Когда он подносил Чаку огонёк, лицо того на секунду сморщилось в гримасе ожидания боли. Гольцев сделал вид, что не заметил и закурил сам. Он не спрашивал, но Чак тихо сказал:

— Я был у одного… в аренде. Он любил жечь человека… сигаретой или зажигалкой. Я запомнил.

Гольцев молча кивнул. Он слышал о таком не раз. От разных людей и, скорее всего, о разных людях.

— Ты хочешь вернуться назад? К Старому Хозяину?

Чак глубоко затянулся дымом и закашлялся. Гольцев взял у него изо рта сигарету и, когда тот отдышался, вставил обратно. Чак взглядом поблагодарил его.

— Сэр, я могу спросить вас?

— Спрашивай, — кивнул Гольцев.

— Говорили… один из наших… перегорел и живёт… — Чак затянулся, сдвинул языком сигарету в угол рта и выдохнул дым в сторону от Гольцева. — Он… как это у него получилось, сэр?

Тихо, как-то очень незаметно, так что ни Гольцев, ни Чак не обратили на него внимания, вошёл Жариков и встал так, чтобы видеть лица обоих.

— Он усыновил мальчика, — Гольцев разглядывал завитки и струйки дыма от своей сигареты. — Спасал его, заботился о нём. Он не рассказывал подробно.

— Через боль?

— Да, думаю, так, — Гольцев забрал у Чака окурок, погасил его и свою сигарету плевком, спрятал оба окурка в карман и встал. — Давай проветрю, чтобы дымом не пахло. Не продует тебя?

— Мне заботиться не о ком, — не слушая его, сказал Чак. — И у меня уже вот… паралич. Пока болело, ещё двигалось. Через боль, плохо, но… я чувствовал. А теперь… — он закрыл глаза, оборвав фразу.

Гольцев посмотрел на озабоченное лицо Жарикова.

— Что там?

— У Гэба? Пока по-прежнему.

— Не будет он гореть, — глухо сказал Чак. Он по-прежнему не открывал глаз и говорил будто сам с собой. — Пока по приказу живёт, не загорится. Он упрямый. Сдохнет, а без приказа крошки не съест, — и убеждённо повторил: — Не будет он гореть.

— А без этого он останется рабом, — возразил Жариков.

— Рабом родился, рабом и помрёт, — в тоне Чака прозвучал вызов, и в щёлке между веками блеснул настороженный взгляд.

— Необязательно, — покачал головой Жариков. — Человека можно бить, морить голодом, заковывать в кандалы… но пока он сам не считает себя рабом, он — не раб. Разве ты не встречал таких?

— Таких сразу к финишу, сэр, — пожал мощными плечами Чак, усмехнулся и повторил: — Гэб упрямый.

— Странно получается, — задумчиво сказал Гольцев. — Гэб не горит, потому что живёт по приказу. А ты в тюрьме загорелся, как раз когда приказы начались. Как это так получается?

Чак насторожился, поёрзал затылком по подушке и наконец нехотя ответил:

— Я из-за другого загорелся, сэр.

— Убивать некого стало, — понимающе кивнул Гольцев. — Но вот Ротбуса убили в августе, а взяли тебя первого ноября. Чего ж это ты за столько месяцев не загорелся? Ведь по собственной воле жил. И не убивал никого.

— Я… я на массаж ходил, — Чак открыл глаза. — Ну и… позлюсь, подерусь, бабу там возьму… отпускало.

— Насиловал? — резко спросил Гольцев.

— Деньги покажешь, так они сами на всё согласны, сэр, — насмешливо улыбнулся Чак. — Да и чего черномазых насиловать? Их ещё в питомнике, да по распределителям надзиратели по-всякому. Ну, когда приучают, что белому прекословить нельзя. Это они сейчас… "чуйства" себе напридумывали, а тогда… на кого ей хозяин укажет, под того и ляжет без звука, сэр.

— А ты сам? — прозвучал вдруг насмешливый вопрос.

Жариков и Гольцев повернулись к двери. На пороге стоял Крис с ведром воды.