Власть и наука - Валерий Сойфер

Полным контрастом лысенковскому было выступление профессора А.В.Соколова, явившего пример иного стиля -- строгого, истинно научного и элегантно-неотразимого. Лысенко рьяно нападал на Соколова и требовал признать, что в тройчатке заложена сила, которую не побороть никаким скептикам. На заседании секции агрохимии А.В.Соколов выступил вторично, охарактеризовав положение опытного дела в Горках Ленинских как ненаучное, и показал на нескольких примерах как были подделаны результаты опытов. Выступление Соколова было встречено с огромным удовлетворением большинством присутствующих. Стенограмма этого заседания разошлась по рукам, и её оживленно обсуждали. Казалось, что новому учению о том, как нужно питать не сами растения, а микробов около этих растений, пришел конец.

Консолидированное наступление на лысенкоизм

Не следует думать, что смелости критикам Лысенко придало только то, что его сняли с поста Президента ВАСХНИЛ в апреле 1956 года. И до этого события находились смельчаки, открыто на публике высказывавшие свое мнение о лысенковских ошибках. Но, конечно, после удаления Лысенко с высокого поста напор критики возрос. Так, прозвучала критика из уст Министра сельского хозяйства В.В.Мацкевича, выступившего на Всесоюзном совещании работников сельскохозяйственной науки 19 июня 1956 года (40). Появились и первые организационные меры явно антилысенковской направленности.

22 июня 1956 года Президиум Академии наук СССР распорядился создать в составе Института биологической физики АН СССР лабораторию радиационной генетики. Заведовать ею поручили Н.П.Дубинину.

В советской прессе, наконец, прорвалось молчание о достижениях мировой науки в изучении наследственности. В 1956-1957 годах в журнале "Техника-молодежи" было опубликовано несколько интервью -- с академиками И.Е.Таммом и В.А.Энгельгардтом, с членом-корреспондентом Н.П.Дубининым и другими (41), в журнале "Биофизика" -- большая статья "Физические и химические основы наследственности" Дубинина (42), в журнале "Химическая наука и промышленность" с благословения его главного редактора И.Л.Кнунянца был опубликован перевод статьи Ф.Крика о строении ДНК (43).

Но, пожалуй, наиболее известной стала история с проведением в 1956 году так называемого "Круглого Стола" в редакции журнала "Наш современник", возникшего на базе прежде издававшихся альманахов, названия которым давали в зависимости от года, истекшего с момента революции 1917 года. В альманахе "Год тридцать седьмой" был опубликован большой очерк писателя О.Н.Писаржевского "Дружба наук и ее нарушения", о котором речь шла в предыдущей главе (44).

Член-корреспондент АН СССР и действительный член ВАСХНИЛ А.А.Авакян написал пространный "Ответ оппоненту", после чего и было решено обсудить в редакции нового журнала очерк Писаржевского и ответ на него Авакяна. Лысенкоистам также понравилась эта возможность, они решили как следует проучить автора неприятного очерка.

В день диспута в редакции появились Лысенко, Авакян, Глущенко, Презент, И.А.Халифман и главный агроном Московского областного управления сельского хозяйства Я.Ф.Кучерявый. Пришел и неизменный восхвалитель лысенкоистов писатель Вадим Сафонов. От "морганистов" приехал один лишь Владимир Владимирович Сахаров, и еще здесь же оказался известный специалист по теории питания растений Ф.В.Турчин.

Мощная боевая дружина лысенкоистов во главе с их вождем расселась, но почему-то начало диспута оттягивалось. Возмутителя спокойствия -- Писаржевского всё не было. Поскольку громить было некого, боевая дружина вынуждена была скучать и ждать, ерзая на стульях от нетерпения.

А в этот момент Писаржевский держал другой бой. Он заехал на квартиру к Дубинину и долго уговаривал струсившего генетика поехать с ним на заседание. Олегу Николаевичу, наконец-то, удалось это сделать, и на машине Писаржевского они помчались в редакцию.

Замысел Писаржевского оказался верным. Стоило в комнате появиться дуэту Писаржевский-Дубинин, и нервы у Лысенко сдали.

"Как только Т.Д.Лысенко увидел, кого им пришлось ждать, он резко встал и, не сказав ни слова, вышел из кабинета" (45).

Этот маленький штрих отчетливо показывал, насколько были напряжены нервы у Лысенко, как он стал избегать острых схваток. Случаев, когда он уклонялся от споров было мало, чаще он не упускал момента, чтобы скрестить шпаги с любым из оппонентов, в чем и заключалась сильнейшая сторона его характера.

Дискуссия, таким образом, пошла в отсутствие лидера мичуринцев. Результаты её были опубликованы через полгода -- во второй половине 1956 года. Сначала был помещен длинный "Ответ оппоненту" Авакяна (46), а затем сокращенная стенограмма дискуссии. Стиль разговоров лысенкоистов был уже всем хорошо знаком. Наклеивание ярлыков, ссылки на массовые опыты колхозников, попытка представить себя честными и принципиальными жрецами науки, а не погромщиками, -- всем эти приемчики давно уже набили оскомину. А вот публикация выступлений Сахарова (47), Турчина (48), Дубинина (49) и, конечно, самого Писаржевского (50) была первостепенной новостью.

Лысенковец И.А.Халифман был искренним, когда сказал, что очерк Писаржевского он "лично воспринял как чрезвычайное происшествие в литературе: ...это, кажется, первое в нашей литературе произведение, направленное против Мичурина и его последователей" (51).

До сих пор примазывание к имени Мичурина неизменно сходило с рук лысенковцам, а на диспуте Сахаров в исключительном по смелости выступлении сказал, обращаясь к псевдо-мичуринцам:

"...уж если следовать вашим правилам, то с полным и заслуженным правом вам бы следовало именовать себя не "мичуринцами", а "лысенковцами"... Вот это беспримерное единодушие со взглядами своего научного лидера и определяет основной, существенный признак группы работников науки, без достаточного основания предпочитающих для себя название "мичуринцев"... Не может наука развиваться без противоречий, без критики. Я не побоюсь даже сказать, что не может быть и мичуринской биологии... Не может быть по этим же причинам и Павловской медицины" (52).

Во время этой дискуссии генетики привели утаивавшиеся от широких кругов факты вреда лысенковцев в разных направлениях науки. Запрещение работ с полиплоидами, запрет на изучение гормонов роста и вирусов растений принесли стране огромные убытки. В изучении гормонов роста отечественная наука была впереди всех в мире. Но Лысенко заявил, что "лавры генетиков не дают спать физиологам: генетики придумали гены, а физиологи -- гормоны растений" (53). Как грубо звучала эта фраза, сколько в ней было высокомерия. "Лавры", "не дают спать", и это ехидное словечко "придумали"! Доподлинно известно, что украинский академик Н.Г.Холодный в честном соревновании с голландским физиологом Фридрихом Вентом изучал свойства гормонов. Изучал, а не придумывал.

Писаржевский привел длинную выписку из погромной статьи Авакяна, опубликованной в 1948 году (54), в которой было сказано следующее:

"Подобное направление в истории наук не ново, оно является разновидностью теории "флогистона", "теплорода", "жизненной силы", "вещества наследственности". Вряд ли надо доказывать бесполезность воскрешения этих теорий в естествознании" (55).

Пытаясь оправдаться, Авакян пустился в длинные рассуждения о том, зачем, в каком контексте он писал эти строки тогда, в 1948 году. Он силился заверить присутствующих, что вовсе не подводил гормоны и Н.Г.Холодного под запрет и не способствовал преждевременной смерти великого ученого, не порочил его научное завещание. Он договорился до того, что "посмертно опубликованная в "Ботаническом журнале" статья [Н.Г.Холодного, в которой он с достоинством и мужеством ответил и Лысенко и Авакяну /56/, -- В.С.] содержит большое количество неточностей и выпирающую из каждой строки тенденциозность" /57/). Затем он, не тушуясь нисколько, сам прочел цитату из своей статьи, приведенную выше, и объявил, что она вырвана Писаржевским из контекста его статьи, "обезглавлена", как он красочно выразился:

"... О.Писаржевский пишет: "Таким образом твердой рукой А.А.Авакяна гетероауксин был безоговорочно занесен в разряд всяческих "флогистонов"". Звучит это очень определенно. Но ведь А.Авакян вправе попросить своего оппонента, чтобы тот показал, где именно, как именно объявлен им, А.Авакяном, гетероауксин флогистоном... И что же тогда ответит О.Писаржевский?" (58).

Право, трудно понять, на что рассчитывал Артавазд Аршакович. Или он полагал, что из страха перед его высокими титулами какой-то там всего лишь журналист -- Олег Писаржевский проглотит пилюлю. И приходилось этому "ученому", а заодно и всем его сотоварищам, выслушивать достойную отповедь Олега Николаевича.

Насыщенным фактами было выступление Ф.В.Турчина, который начал с общей позиции, заявив:

"... предвзятость, догматизм в подходе к решению биологических проблем не способствует развитию этой науки [он имел ввиду мичуринскую агробиологию -- В.С.]" (59).