Семь столпов мудрости - Лоуренс Аравийский

Наконец мы разбили этот стойкий отряд и оставили его за своей спиной, преследуя более быструю, вторую часть колонны турок. Эти были в панике. К заходу солнца мы расколотили всех, кроме отдельных крошечных групп, пытавшихся сохранить хоть что-то из потерянного. По мере нашего продвижения к нам примыкали группы крестьян. Поначалу у них было одно ружье на пятерых или шестерых, затем кто-то захватывал штык, другой саблю, третий револьвер. А часом позднее те, кто шел все время пешком, вдруг оказались верхом на ослах. В конце концов у каждого появилась винтовка и захваченная у противника лошадь. К ночи все лошади были тяжело загружены трофеями, а плодородная равнина усеяна трупами людей и животных. Обезумев после Тафаса, мы убивали и убивали, даже стреляли в головы лежавших на земле и пристреливали животных противника, словно их смерть и бессмысленное кровопролитие могли облегчить нашу муку.

Но одна группа арабов, не слышавшая наших новостей, взяла в плен последние две сотни солдат центральной части турецкой колонны. Их передышка была короткой. Я пошел к нашим, чтобы объяснить, что оставлять в живых этих последних турок было нежелательно, потому что они были свидетелями той цены, которую турки заплатили за Талаля. Вдруг какой-то солдат, лежавший на земле, что-то резко крикнул, и арабы с бледными лицами подвели меня к нему. Это был один из наших бойцов, и у него было раздроблено бедро. Он рассказал о том, что с ним произошло. Кровь текла на уже покрасневшую землю, унося из него последние силы жизни, но, несмотря на это, турки его не пощадили. В безумии сегодняшнего сражения его продолжали колоть штыками, вдавливая плечо и другую ногу в землю, к которой в конце концов его пригвоздили, как насекомое в коллекционной коробке.

Он был в полном сознании. Когда мы спросили: «Хасан, кто это сделал?» – он перевел глаза на теснившихся друг к другу притихших и подавленных пленных. Те не проронили ни слова. Мы открыли огонь. Наконец груда тел перестала шевелиться. Умер и Хасан. Мы снова оседлали своих верблюдов и во мраке, ставшем ледяным после захода солнца, медленно поехали домой: домом сейчас был мой ковер в трех или четырех часах езды отсюда, в Шейх-Сааде.

Как ни давили на мое сознание все эти ужасные раны, страдания и всеобщая усталость, мне не давали покоя мысли о Талале, блистательном вожде, великолепном наезднике, верном и сильном товарище в долгой дороге. Я велел привести мне другого верблюда и с одним из телохранителей отправился в ночь, чтобы присоединиться к нашим людям, преследовавшим самую большую колонну, отходившую из Дераа.

Было очень темно, с юга и востока беспрерывно налетали порывы шквалистого ветра, и только ориентируясь по звукам выстрелов, доносившихся к нам через равнину, да по периодическим вспышкам орудийных залпов, мы наконец доехали до района активных действий. По каждому полю, по каждой долине вслепую, спотыкаясь, двигались на север турки, а почти вплотную за ними шли наши солдаты. С наступлением ночи завязывались бои с противником. Каждая деревня, к которой подкатывалось сражение, включалась в бой, и черный ледяной ветер разносил далеко по округе какофонию винтовочных выстрелов, криков, орудийных залпов и топота копыт галопом сходившихся небольших групп каждой стороны, неистово схватывавшихся друг с другом.

На заходе солнца противник попытался остановиться и разбить лагерь, но Халид не давал ему покоя. Кое-кто из турок продолжал движение, некоторые останавливались, многие засыпали от усталости прямо на дороге. Их походный строй нарушился, и они, обезумевшие, двигались под обстрелом разрозненными группами, готовые стрелять при каждом столкновении с нами или же друг с другом. Арабы были разобщены не меньше турок и почти так же сбиты с толку.

Исключением были немецкие отряды, и здесь я впервые почувствовал уважение к противнику, убивавшему моих братьев. Немцы были на расстоянии двух тысяч миль от дома, лишенные надежды и проводников, в ужасных условиях, способных сломить даже нервы храбрейших. И все же их подразделения держались вместе и в строгом порядке, как броненосцы между обломками поверженных кораблей. Молча двигались они с высоко поднятыми лицами между остатками турок и арабов. При нападении на них они останавливались, занимали позицию и стреляли по приказу, не проявляя спешки, без колебаний и истерик. Они были великолепны.

Я наконец разыскал Халида и попросил его отозвать бедуинов руалла, предоставив завершение разгрома времени и окрестным крестьянам. Возможно, более тяжелая работа предстояла нам на юге. К вечеру по нашей равнине прошел слух о том, что Дераа пуста, и Трад, брат Халида, с доброй половиной бедуинов племени аназех отправился туда, чтобы убедиться в этом. Я опасался, как бы он не попал в ловушку, потому что в городе еще должно было оставаться некоторое количество турок и еще больше могло пытаться пробиться к городу по железной дороге, а также через Ирбид-Хиллз. Действительно, если бы Бэрроу, который, как нам сообщили, задерживался в Ремте, вышел бы из соприкосновения с противником, пришлось бы сражаться с арьергардом турок.

Я хотел, чтобы Халид поддержал брата. Через час или два к нему присоединились сотни всадников на лошадях и верблюдах. По пути в Дераа он при слабом мерцании звезд разметал несколько отрядов турок и, приехав к Траду, нашел, что он надежно закрепился в Дераа. Уже поздно вечером он прошел через весь город, с ходу взял станцию, перепрыгивая через траншеи и сметая последних, все еще пытавшихся сопротивляться турок.

С помощью местных жителей бедуины племени руалла разграбили лагерь, особенно стараясь захватить трофеи в охваченных яростным огнем складах, чьи пылавшие крыши угрожали их жизни, но эта ночь была одной из тех, в которые люди идут напролом, когда смерть казалась просто невозможной, хотя справа и слева умирало множество людей, а жизни других становились игрушками, которые можно сломать и выбросить.

Шейх-Саад пережил тревожный вечер со стрельбой и криками крестьян, грозивших перебить пленных в добавление к каре за смерть Талаля и за зверства в его деревне. Деятельные шейхи продолжали преследовать турок, оставив арабский лагерь без опытных начальников, которые были его глазами и ушами. В послеполуденной атмосфере кровожадности и вседозволенности убийства проснулась завистливая межклановая ревность, и Насиру, Нури Саиду, Янгу и Уинтертону стоило большого труда и напряжения поддерживать в лагере покой.

Я приехал туда после полуночи и узнал, что из Дераа только что прибыли посланцы Трада. Насир пошел к ним. Мне хотелось спать, потому что я проводил в седле уже четвертую ночь, но мой мозг не позволял мне ощутить физическую усталость, и около двух часов ночи я оседлал третью верблюдицу и поскакал против ветра по все той же тафасской дороге в Дераа.