Двадцать лет спустя - Александр Дюма

И он отправился к Арамису.

— Дорогой мой шевалье д’Эрбле, — сказал он ему, — вы воплощение Фронды. Не доверяйте Атосу, который не хочет устраивать ничьих личных дел, даже своих собственных. Еще больше не доверяйте Портосу, так как, стараясь угодить графу, на которого он смотрит как на земное божество, он может помочь ему устроить бегство Мазарини, если тот догадается расплакаться или разыграть из себя рыцаря.

Арамис улыбнулся своей тонкой и вместе с тем решительной улыбкой.

— Не бойтесь, — сказал он, — в числе условий есть лично мной поставленные. Я работаю не для себя, а для других, и для меня вопрос самолюбия, чтобы эти другие выиграли.

«Отлично, — подумал д’Артаньян, — тут я могу быть спокоен».

Он пожал руку Арамису и отправился к Портосу.

— Друг мой, — сказал он ему, — вы столько поработали вместе со мной для устройства нашего благосостояния, что с вашей стороны было бы большой глупостью отказаться от плодов нашего труда, поддавшись влиянию Арамиса, хитрость которого (между нами будь сказано, не всегда лишенная эгоизма) хорошо вам известна, или влиянию Атоса, человека благородного и бескорыстного, но при этом ко всему равнодушного: он уже ничего больше не хочет для себя и потому не понимает, что другие могут чего-нибудь хотеть. Что скажете вы, если тот или другой предложат вам отпустить Мазарини?

— Я скажу им, что нам стоило слишком большого труда овладеть им, чтобы отпустить его так легко.

— Браво, Портос! Вы правы, мой друг, потому что, отпустив его, вы лишитесь баронства, которое у вас в руках, не говоря уже о том, что Мазарини, чуть только выйдет на свободу, сейчас же велит вас повесить.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен.

— В таком случае я скорее все сокрушу, чем дам ему улизнуть.

— Правильно! Вы понимаете, что, устраивая наши дела, мы меньше всего заботились о делах фрондеров, которые, кстати сказать, смотрят на политику не так, как мы с вами, старые солдаты.

— Не беспокойтесь, дорогой друг, — сказал Портос, — я посмотрю, как вы сядете на лошадь, и буду смотреть вам вслед, пока вы не скроетесь из виду, а затем займу мой пост у дверей кардинала, возле той стеклянной двери, через которую видно все, что у него делается в комнате. Оттуда я буду следить за ним и при малейшем его подозрительном движении убью его.

«Браво! — подумал про себя д’Артаньян. — Кажется, и с этой стороны за кардиналом будет хороший присмотр».

Пожав руку владельцу Пьерфона, он пошел к Атосу.

— Дорогой мой Атос, — сказал он ему, — я уезжаю. На прощание скажу вам одно: вы хорошо знаете Анну Австрийскую; один только плен Мазарини обеспечивает мою жизнь. Если вы его выпустите, я погиб.

— Только такое соображение, — сказал Атос, — может превратить меня в зоркого тюремщика. Я даю вам слово, д’Артаньян, что вы найдете Мазарини там, где вы его оставляете.

«Вот это надежнее всех королевских подписей, — подумал д’Артаньян. — Теперь, имея слово Атоса, я могу уехать».

И он уехал один, без другой охраны, кроме своей шпаги и записки Мазарини в виде пропуска к королеве. Через шесть часов он был уже в Сен-Жермене.

Об исчезновении Мазарини еще никому не было известно; о нем знала только Анна Австрийская, но она старательно скрывала от приближенных свое беспокойство. В комнате, где были заключены д’Артаньян и Портос, нашли двух солдат, связанных и с заткнутыми ртами. Их тотчас же освободили от веревок, но они ничего не могли сказать, кроме того, что их схватили, связали и раздели. А что сделали д’Артаньян и Портос, выйдя из своей тюрьмы тем самым путем, каким попали туда солдаты, — об этом последние знали так же мало, как и остальные обитатели замка.

Только один человек, Бернуин, знал немного больше, чем другие. Прождав своего господина до полуночи и видя, что он не возвращается, он решился проникнуть в оранжерею. Первая дверь, забаррикадированная изнутри, уже возбудила в нем некоторые подозрения, которыми он, однако, ни с кем не поделился. Он осторожно пробрался между нагроможденной мебелью, затем вошел в коридор, в котором все двери оказались отпертыми. Отперта была также дверь комнаты Атоса и та, что вела в парк. Отсюда он уже просто пошел по следам, оставленным на снегу. Он заметил, что следы эти кончались у стены, но обнаружил их и по другую сторону ее. Дальше он заметил отпечатки лошадиных копыт, а еще немного дальше — следы целого конного отряда, удалявшиеся в направлении к Энгиену. Теперь у него не оставалось уже ни малейшего сомнения, что кардинал был похищен тремя пленниками, которые исчезли одновременно с ним. Он тотчас побежал в Сен-Жермен уведомить обо всем королеву.

Анна Австрийская приказала ему молчать, и Бернуин исполнил это приказание; она только рассказала обо всем принцу Конде, и тот отрядил пятьсот или шестьсот всадников, дав им приказание обыскать все окрестности и доставить в Сен-Жермен все подозрительные отряды, удалявшиеся от Рюэя, в каком бы направлении они ни ехали.

А так как д’Артаньян не составлял отряда, потому что был один, и так как он не удалялся от Рюэя, а ехал в Сен-Жермен, то никто на него не обратил внимания и его переезд совершился без помехи.

Когда он въехал во двор старого замка, то первое лицо, которое наш посол увидел, был Бернуин собственной своей персоной. Стоя у дверей, он ждал вестей о своем исчезнувшем господине.

При виде д’Артаньяна, въезжавшего верхом во двор, Бернуин протер глаза, сам себе не веря. Но д’Артаньян дружески кивнул ему головой, сошел с лошади и, бросив поводья проходившему мимо лакею, с улыбкой подошел к камердинеру.

— Господин д’Артаньян! — воскликнул тот, словно человек, говорящий во сне под влиянием кошмара. — Господин д’Артаньян!

— Он самый, Бернуин!

— Зачем вы пожаловали сюда?

— Я привез вести о Мазарини, и самые свежие.

— Что с ним?

— Здоров, как вы и я.

— Так с ним ничего не случилось плохого?

— Ровно ничего. Он только почувствовал потребность прокатиться по Иль-де-Франсу и попросил нас, графа де Ла Фер, господина дю Валлона и меня, проводить его. Мы слишком ретивые слуги и не могли отказать ему в такой просьбе. Мы выехали вчера, и вот я прибыл сюда.

— Вы здесь!

— Его преосвященству понадобилось передать нечто секретное и строго личное ее величеству. Такое поручение можно доверить только человеку надежному, почему он и послал меня в Сен-Жермен. Итак, Бернуин, если вы желаете сделать приятное вашему господину, предупредите ее величество, что я прибыл, и поясните, по какому делу.

Говорил ли д’Артаньян серьезно или шутя, но он, очевидно, был сейчас единственным человеком, который мог успокоить Анну Австрийскую; поэтому Бернуин тотчас же отправился доложить ей об этом странном посольстве. Как он и предвидел, королева приказала ввести к ней д’Артаньяна.