Ты и я - Оливия Уэдсли

Оба забыли про Адриана Уэбба; он просто перестал существовать для них, сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел, уныло недоумевая. Темпест? Ведь он, кажется, из дипломатического корпуса? Да, как будто. Темпест? Имя знакомое. Красивый мужчина, немного надменный, очевидно — со средствами.

Вернулись Фари и Рейн. Познакомились. Рейн, тот ничуть не смутился и не потерял ни капли апломба; взглянул на Фари, засмеялся и спросил Темпеста:

— Встречались уже с Тото, надо полагать? — Темпест вежливо кивнул головой и продолжал разговаривать с Тото. Немного погодя он попросил:

— Протанцуйте со мной разок, — и добавил, с улыбкой обернувшись к Адриану: — Я хотел бы похитить мисс Гревилль на один тур, если позволите.

Он обвил талию Тото рукой, и ее ручка вся сжалась в его руке.

— Это изумительно, чудесно! Встретить вас здесь! — говорила Тото, глядя ему прямо в глаза. — Пансион? О, в пансионе было ужасно, и я убежала оттуда, вернее — уехала! В пансионе я чувствовала себя такой несчастной, такой уничтоженной, что не знала, как и быть, — надо было вырваться. И вот, как-то в один день я получила письмо от Скуик и чек от дэдди. Сама судьба указывала на Вену. И я здесь уже три месяца.

— Теперь я уже больше не стану терять вас из виду, — сказал Темпест.

— О да, не надо! — очень серьезно отозвалась Тото и добавила просто: — Я так много думала о вас. Вы так мило взяли на себя заботу о Давиде.

— На новом месте Давид царит безраздельно, как снисходительный тиран, — поспешил объяснить Темпест, — на днях он погубил парниковые фиалки в рамах — фунтов на пятнадцать, — и знаете, что сказал мне по этому поводу Эрик Лунд: "Как хорошо, что Давид не порезал лапы!" Судите сами!

Танец их заканчивался. Он торопливо спросил:

— Можно мне прийти к вам завтра?

— О да! — сказала Тото. — Приходите к чаю. Марктгассе, 14. Живём мы на самом верху.

Отходя от столика Адриана, Темпест говорил себе:

"Как мне быть? Это — настоящее. Но я не должен встречаться с ней. Она была рада, когда увидала меня. Я чувствовал ответный трепет, когда обнял ее. Воздержаться от поездки в Париж и встретить ее здесь, в первый же вечер по приезде в Вену!"

Он шел к себе пешком с молодым Ньюджентом и в унылом свете холодного утра старался найти выход, продумать до конца создавшееся положение.

Вначале он смотрел на Тото лишь как на милого ребенка, но женитьба Карди заставила ее страдать, он понял, что она уже не дитя, — она так мужественно страдала; и вскоре он открыл неожиданно для самого себя, что она незаметно завладела им, что в сердце опять зашевелились чувства, с которыми, думалось ему, он давно покончил.

С тех пор как он расстался с ней, он жил подавленный; не мог ничего делать — так преследовало его воспоминание о ней.

Дважды едва не собрался в Париж, но каждый раз брал себя в руки.

Он ходил взад и вперед у открытого окна. Вернее всего, он заблуждается: Тото никогда не думала о нем серьезно; ей просто приятно видеть его, а в его отсутствии она забывает о нем.

Но тут он вспомнил ее взгляд, напряженный взгляд, который встретил его, когда он вошел сегодня в ночной ресторан.

Он глубоко засунул руки в карманы; всю свою жизнь он брал то, что ему хотелось брать, от кого бы ни было; ему всегда уступали, и если он менее избалован, чем мог бы быть, то это оттого, что он истый спортсмен во всем — предпочитает всегда то, что дается с большим трудом. Эгоист по натуре, он не был лишен воображения и счастливого случая никогда не упускал, но за всю его жизнь за ним не значилось ни одного низкого или невеликодушного поступка.

Он пытался проанализировать — откуда эта власть Тото над ним? Никогда, с юных лет по крайней мере, он ни о ком не думал так много, по совести говоря, он ни на один час не забывал о ней, с самого ее отъезда из Копенгагена.

Он долго убеждал себя, бранил, уехал наконец в Англию, охотился вовсю — и не мог заставить себя забыть; решил съездить в Вену на три месяца с тем, чтобы там усиленно работать, — и в первый же вечер встретил Тото.

В ушах его еще звучал ее крик "Ник", вызвавший в нем трепет.

Если бы он мог жениться на ней! Но он не может, в том-то и дело. Не может, пока Алтея не даст ему свободы, а она ни за что не даст!

Они полюбовно договорились относительно условий, на которых разошлись. Но Алтея не даст ему развода ни при каких обстоятельствах. Странные обходы допускает католицизм: жить врозь — это допустимо; этим она не нарушает предписаний церкви; но было бы, на ее взгляд, смертельным грехом освободить его, чтобы он мог открыто и верно жить с другой женщиной.

Ему двадцать три года, ей восемнадцать; семьи были очень довольны этим браком, а венчал их сам кардинал, но… в двадцать три года он был пылок, страстно влюблен, а она в восемнадцать — робка, холодна от природы, фиаско было неизбежно. Трагедия эта оставила в его душе рубец, порой и сейчас ноющий.

В конце концов родные Алтеи вмешались.

— Раз вы решительно не ладите… Но это так грустно, так противоестественно.

Он не выдержал, вспылил:

— Противоестественна Алтея!

Переговоры довел до конца его отец. Как это все далеко теперь!

Слабо освещенная керосиновыми лампами контора адвоката, и глухой голос, читавший соглашение о раздельном жительстве…

Он ехал затем по Стрэнду сердитый, с чувством горечи и унижения в душе. Витиеватые фразы отдавались в мозгу: "И принять на себя обязательство никогда не досаждать другой стороне…" Не досаждать!

Вспоминается то чувство бессильной ярости, которое владело им тогда. Он долго ненавидел Алтею, потом забыл.

Угли с треском обрушились в белом камине; он вздрогнул и вернулся к действительности. Огонь потух; он почувствовал, что сильно озяб.

Он ткнул папиросу в пепельницу и бессознательно долго-долго давил ее, пока она не потухла окончательно. Пробили часы, и вспыхнула в мозгу мысль: "Я увижу ее сегодня".

Он знал: за сегодняшним последуют для них обоих много-много других дней. Ковалось будущее.

Глава XVI

— Хорошо, что я заложила свой жемчуг, — думала вслух Тото, — а то у нас не было бы ни масла, ни сахару, не было бы, конечно, яблочного пирога и такого веселого огня. А теперь — ты ведь любишь повторять, Скуик, что "все всегда к лучшему" — какая роскошь на столе! Недостает только одного: несколько букетов роз!

Скуик сегодня поднялась, еще немножко шатаясь, но очень довольная визитом Темпеста; она приоделась и была настроена по-праздничному; очень хорошие люди, — как дети: им довольно малейшего повода, чтобы радоваться, — они счастливы чужим счастьем, даже издали, но такая способность бескорыстно радоваться — залог большого сердца.

Все уже было готово, и чайник закипел, когда приехал мистер Уэбб. Со свойственной ему наблюдательностью он тотчас заметил, что его пациентка и Тото приготовились к приему.

— Алло, чай у вас в боевой готовности, как я вижу, — с напускным добродушием воскликнул он.

— Оставайтесь, — поспешила любезно пригласить его Тото. — Мы ждем только мистера Темпеста, вы познакомились с ним вчера, помните?

Доктор Уэбб пришел как врач, но, не задумываясь, воспользовался приглашением Тото, сказав коротко:

— Благодарю, охотно выпью чашку чаю.

У Тото чуть-чуть упало сердце, но когда зазвенел электрический звонок, который неделями бездействовал, пока всеведущая Фари не напитала его какой-то кислотой, ощущение счастья, немного потускневшее, когда доктор Уэбб присоединился к тесной компании, вспыхнуло снова.

Ник, казалось, заполнил всю крошечную комнату своей рослой фигурой и запахом пунцовых роз, большой сноп которых он протянул Тото с покаянной улыбкой, показывая вместе с тем свой указательный палец, в который впился большой шип. С его приходом все почему-то почувствовали себя свободно, приятно и уверенно.

Скуик он принес в подарок бутылку старого коньяку.

— Я был так огорчен, узнав от Тото, что вы больны.

Он держал руку Скуик в своей большой прохладной руке; он обладал качеством, свойственным некоторым мужчинам и сильно располагающим в их пользу, — он был подкупающе нежен и предупредителен со старухами.

Уэббу он коротко, с полуулыбкой кивнул головой.

Тото разлила чай, рассказала историю яблочного пирога — "который она обожает"!

Оказывается, это лакомство удалось раздобыть только благодаря влиянию Фари на старого испытанного одинокого друга по кондитерской части.

— Видите, как мы старались принять вас, — улыбнулась Тото Нику.

Он сидел рядом со Скуик, ел пирог, который удалось достать "только благодаря влиянию", и смотрел на Тото, радуясь возможности глядеть ей прямо в лицо.

Она похудела, но стала от этого еще прелестнее и почему-то застенчивее. Нику пришла безумная мысль: каково было бы прижать ее к себе, одной рукой можно было бы захватить ее всю.