Увидеть звёзды - Линда Гиллард

— А я соответственно не смогу почитать.

— Ах, простите, что оторвала вас от плейбоевской «модели месяца»…

— Хуже. От прекрасного фото кричащей выпи. Спи давай. Тебе предстоит насыщенный день. И к тому же завтра твоя очередь готовить.

Марианна снова улеглась, закуталась в одеяло и пробормотала:

— Столько всего… и еще какао.

Последнее, что она запомнила перед сонным забытьем, было тихое хихиканье Кейра. Но, возможно, это веселился ручей.

Его разбудил сон. Про Мака. Снился эпизод, когда Кейр заметил, что сейчас произойдет нечто ужасное. Мак, стоя на сильном ветру, хохочет и что-то кричит, не слыша сзади скрежета пиллерса, этот, как оказалось, плохо приваренный огромный вертикальный столб оторвался от палубы, качнулся и… вот-вот рухнет. Кейр прыгнул к Маку, оттолкнул собой, и тот отлетел в сторону. Еще мгновение, и вот они уже оба распластаны на полу… Тут Кейр проснулся…

Печка уже остыла, но он весь вспотел в своем спальном мешке; и руки и ноги, все его большое тело ныло, измученное сначала теснотой поезда, потом «лендровера», а теперь дивана. Он расправил плечи, вытянул ноги. Потерев пальцами шов на лбу, тут же вспомнил, как ударился, как лежал ничком, уставившись на кроваво-коричневое пятно ржавчины на палубе, рядом с которым ярко краснела лужица его собственной крови. Потом он услышал, как упал Мак, но не мог пошевельнуться, а дальше перед глазами все расплылось…

Оказалось, что рухнувшая стальная опора все же задела Мака, удар был не прямым, но все равно фатальным. Из-за того маневра с прыжком друга его не убило сразу, но все равно это был конец.

В общем, геройский маневр лишь продлил агонию Мака и страдания его близких. Энни неделю провела у постели мужа, надеясь, что к нему вернется сознание. Неделю отчаянной надежды, которая постепенно угасала вместе с жизнью Мака. В душе Кейра расползалась пустота, заполнить которую могли только ярость и боль.

…Кейр вспомнил, что там, наверху, Марианна. Напряг слух. Тишина. Мерного сонного дыхания что-то не было слышно. Но потом услышал, как она повернулась, скрипнули доски над головой. Он сел, глянул в окно на ночное небо. Звезд не было. А луну почти закрыли облака. Он зябко поежился и потер голые плечи. Ну и холодина. Завтра вполне может пойти снег.

Марианна снова пошевелилась и что-то пробормотала, Кейр замер от неожиданности и удивления. Этот ее бормоток напомнил Кейру о тех женщинах, с которыми он был близок. О женщинах, которые лепетали что-то, лежа с ним рядом. Он улыбнулся в темноте и снова втиснулся в спальный мешок.

— Кейр?

Услышав ее шепот, Кейр подумал, что это она во сне, но Марианна повторила чуть громче:

— Кейр?

— Да?

— Зажги лампу, если хочешь почитать, ты мне не помешаешь.

— Я в окно смотрел, а теперь вот лежу, думаю.

— О Маке?

— Д-да-а, — ответил он, словно бы через силу.

— А хочешь, поговорим о нем?

Он подумал, что это было бы замечательно. Облегчить душу; дать волю гневу и отчаянию под покровом темноты; рассказать, что́ он пережил, что его мучит вот сейчас, все-все рассказать своей незримой и чуткой собеседнице. Но вслух Кейр произнес:

— Давай лучше о звездах.

— Да-да, конечно! Но сколько сейчас времени?

Он глянул на свои часы.

— Час почти.

— Боже! Оказывается, уже ночь. А что ты там видишь? Мерцающие звезды? Ты сказал, на окне нет занавесок. Весь дом залит лунным светом? А на что он похож, этот свет? Он всегда вызывает такие восторги…

— Лунный свет? Жутковатый. Похож на прохладную, незаметно струящуюся воду. Помнишь, какими бывают в Эдинбурге туманы, когда воздух весь пропитан влагой? Кажется, что ты дышишь водой. Воздух какой-то вязкий, он просачивается в одежду, проникает в кости. Лунный свет примерно такой же. Холодный. И загадочный. Иногда он бывает сказочно прекрасен. Или ужасен.

— Расскажи мне про звезды.

— Ты там не замерзла? Печка остыла. В первый вечер она всегда ленится и капризничает. Погоди, сейчас снова ее растоплю.

Выбравшись из спального мешка, он опускается на колени перед печкой, нашаривает лежащие наверху коробку со спичками и свечу. Он зажигает ее, потом, отворив дверцу, выгребает золу и несколько еще подернутых жаром угольков. Запихивает в печь обрывки бумаги, немного щепок, потом, когда занялся огонь, кладет полено.

— Мм… как хорошо пахнет! — донеслось сверху. — Свечка? Воском запахло. Может, лампу зажжешь?

— Ну ее. Много мороки. И слишком она яркая. А чтобы увидеть звезды, должно быть темно, — сказал он, задувая свечу. — В детстве я ненавидел лето. Потому что меня заедали комары и потому что никак не темнело. Звезды бывают только на ночном небе, и мне не удавалось их дождаться. Слышишь меня?

— Очень хорошо. Деревянный пол — отличный резонатор. Ты как будто совсем рядом говоришь. Продолжай.

— Так вот. Летом я подолгу стоял у окна своей комнаты… взрослые были уверены, что ребенок давно спит… и всматривался в небо, точно зная, что звезды там, просто мне они не видны. И я мысленно расставлял их, прикидывал, где бы они находились, если бы можно было их увидеть.

— Как те астрономы, которые открыли Нептун.

— Точно! Ты знаешь про Нептун?

— Представь. Я коллекционирую открытия, совершенные без помощи глаз. Расскажи, что ты сейчас видишь. Не бойся, что я что-то не пойму. Я просто буду слушать, как сказку. Нет, как музыку. Музыку сфер. — Она тихо рассмеялась. — Как космическую оперу.

Убедившись, что полено разгорелось, Кейр снова забрался в спальный мешок и выглянул в окно. Когда луна выплыла из-за облака, он увидел огромные снежные хлопья, медленно падавшие сверху. Снег скапливался в уголках окна и постепенно, точно украдкой, заметал подоконник. Перевернувшись на спину, Кейр задрал голову повыше, чтобы голос его был направлен точно вверх. Говорил он негромко и довольно монотонно, словно не просто объяснял, но и творил заклинание.

— Если посмотреть на восток, там отыщешь Арктур, он один из самых ярких на небосводе. Свет у него желто-оранжевый. Большинство звезд кажутся холодными. Ледяными. Они звучали бы как… флейты. Точнее, как маленькие флейты, пикколо. Высокие, пронзительные довольно звуки. Арктур на вид гораздо теплее. Я бы сравнил его с виолончелью… Он как печка, когда она уже не раскаленная, а приятно греет. Арктур яркий, но не жжет и не слепит, как солнце. Он… как чувство, которое испытываешь к старому другу… или к бывшей своей любви, к человеку, который все еще тебе дорог. Спокойная нежность. Страсть отполыхала. Может, даже не виолончель, скорее, альт. Ну и как тебе моя лекция?