Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова - Владимир Хрусталев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш Государь 18 июля телеграммою сообщил императору Вильгельму, что по техническим условиям невозможно приостановить наши военные приготовления, причем дал слово, что, пока будут длиться переговоры, мобилизованная русская армия никаких вызывающих действий предпринимать не будет. Дипломатические переговоры продолжались до вечера 18 июля…»[112]
Государь Николай II обменялся 16 (29) июля 1914 г. телеграфными посланиями с германским императором Вильгельмом II Гогенцоллерном (1859–1941), который приходился ему и императрице Александре Федоровне кузеном. На следующий день, 17 (30) июля, российский император направил в Берлин письмо с генерал-адъютантом Л.И. Татищевым:
«Дорогой Вилли.
Посылаю к тебе Татищева с этим письмом. Он будет в состоянии дать тебе более подробные объяснения, чем я могу это сделать в этих строках. Мнение России следующее:
Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены – ужасное преступление, совершенное отдельными сербами. Но где доказательство того, что Сербское правительство причастно к этому преступлению? … Вместо того чтобы довести до сведения Европы и дать другим странам время ознакомиться с результатами всего следствия, Австрия предъявила Сербии ультиматум, дав срок 48 часов, и затем объявила войну. Вся Россия и значительная часть общества других стран считает ответ Сербии удовлетворительным: невозможно ожидать, чтобы независимое государство пошло дальше в уступках требованиям другого правительства. … Чем дальше Австрия зайдет в своей агрессивности, тем серьезнее окажется положение. К тебе, ее союзнику, я обращаюсь, как к посреднику, в целях сохранения мира.
Ники»[113].
В тот же период состоялся обмен посланиями императора Николая II с королевичем-регентом Сербии Александром (1888–1934), который 11 июля 1914 г. обратился к России за помощью и защитой:
«…Мы не можем защищаться… Поэтому молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Вашем славянском и благородном сердце…»
Российский император Николай II вскоре дал обнадеживающий ответ:
«Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии…»[114]
Телеграмма эта была получена как раз в тот день, когда Австро-Венгрия 15 (28) июля объявила войну Сербии, и произвела огромное впечатление на славян. На следующий день 16 (29) июля Белград подвергся артиллерийскому обстрелу австрийских земунских батарей… Напав на Сербию, Австро-Венгрия начала Первую мировую войну. В тот же день Россия привела в готовность свои войска на австрийской границе, а 17 (30) июля, как и Австрия и Германия, объявила сначала частичную, а затем всеобщую мобилизацию. На следующий день, т. е. 18 (31) июля, Германия направила России ультиматум, требуя отменить в ближайшие двенадцать часов мобилизацию и «дать нам четкие объяснения по этому поводу». В ответ на это дерзкое требование император Николай II предложил кайзеру Вильгельму II передать «конфликт» на рассмотрение третейского суда в Гааге.
Остановить австро-сербскую войну или дать ей разгореться в общемировую – зависело от Германии. Однако Германия не колебалась: лучшего повода для «предупредительной войны» не могло быть, и она уже с 11-го числа, т. е. со дня австро-венгерского ультиматума Сербии, начала скрытую переброску своих войск. Между прочим, в своем экстренном выпуске17 июля 1914 г. о мобилизации германской армии сообщила немецкая газета «Локал-Анцейгер». Великая война стремительно приближалась ко всем границам.
По свидетельству дворцового коменданта В.Н. Воейкова:
«Граф Пурталес передал в Петербург полученное им из Берлина ультимативное требование демобилизовать русские войска в 12-часовой срок. За неисполнение Россиею указаний Берлинского кабинета император Вильгельм, несмотря на личную телеграмму нашего Государя, счел себя вправе объявить 19 июля войну России»[115].
В итоге 19 июля в 7 часов вечера Германия объявила войну России.
Объявления войны как цепная реакция в течение короткого периода следовали в 1914 г. одно за другим:
15 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии.
19 июля Германия объявила войну России.
21 июля Германия объявила войну Франции.
23 июля Англия объявила войну Германии.
24 июля Австрия объявила войну России.
Вступила в войну Бельгия, защищая свою землю от вторжения германских войск, нарушивших ее нейтралитет.
11 августа Япония объявила войну Германии.
16 октября Турция, без объявления войны, на рассвете этого дня своим объединенным флотом обстреляла Одессу, Севастополь, Евпаторию и Новороссийск, стала на сторону Германии.
Великая война разгоралась, и впоследствии приняли в ней участие из крупных стран: Италия, Румыния и Соединенные Штаты Америки на стороне союзных держав Антанты и Болгария на стороне Германии, Австро-Венгрии и Турции.
Как мы могли убедиться, Государь Николай II осторожно подходил к острой политической ситуации, надеясь сразу погасить пламя начинавшейся мировой войны совместными международными коллективными усилиями, но этого не удалось сделать.
Можно также утверждать, что императрица Александра Федоровна и ряд царских министров не желали войны. Против возможной беды предостерегал и «друг Царской семьи» Григорий Распутин, который находился в это время у себя на родине в селе Покровское в Сибири (после покушения на его жизнь и получения кинжального ранения в живот), следующей телеграммой полумистического содержания:
«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца.
Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому.
Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой. Погибель без конца, печаль.
Григорий»[116].
Не правда ли, какое грозное предостережение патриотическим восторгам первых дней войны?! Какая поразительная картина предвидения ужасной участи России!
Однако волна патриотизма захлестнула многих. Так, например, великий князь Николай Михайлович еще 15 (28) июля 1914 г. обратился к императору Николаю II со следующим письмом:
«Прости, если в тревожные минуты отрываю Твое внимание. На сей раз ходатайствую о себе лично и прошу не выдавать меня до поры до времени. Дело в том, что если бы война с немцами всех сортов все-таки возгорелась, то я хотел бы очевидно принять активное участие, а не сидеть здесь сложа руки.
Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве генерала состоящего по особым поручениям.
Если будущие действующие армии были бы вверены Николаше (великий князь Николай Николаевич. – В.Х.), Ренненкампфу, Жилинскому и Иванову, то я бы просил меня назначить именно в Киевскую армию к Иванову. Тебе может быть покажется странным, что я заблаговременно заявляю о своем ходатайстве, но в тревожные дни особенно перед войнами, всегда столько просьб, что пусть моя будет одной из первых. Твое принципиальное согласие для меня очень важно. … 12 [июля] я вернулся сюда, а вчера радовался от всей души бодрому и повышенному настроению всех слоев населения столицы. Это отрадное явление действует чарующе на тех, которым дороги интересы Родины и давно я не видал Петербурга таким, как он был за эти два дня. …
Если все окончится благополучно и войны не будет, предполагаю поехать на 2 недели в Грушовку и Екатеринославскую губернию 22 или 23 июля, потом обратно сюда и в конце августа в Боржом.
Весь Твой Николай М[ихайлович]»[117].
Министр Императорского двора граф В.Б. Фредерикс (1838–1927) позднее вспоминал обстановку, предшествующую началу мировой войны:
«Когда граф Пурталес (германский посол в России. – В.Х.) пришел ко мне и со слезами на глазах, умоляя меня еще раз попытаться убедить отменить приказ о мобилизации, я направился к императрице и объяснил ей всю серьезность этого непоправимого шага. “Вы правы, – сказала она, – надо во что бы то ни стало предотвратить это страшное несчастье. Впрочем, здесь вкралось некоторое недоразумение – мобилизация объявлена не против Германии, а против Австрии. Государь говорил мне об этом несколько раз и Вильгельм либо плохо осведомлен, либо прикидывается таковым”. Мы пошли вместе к Государю, у него уже находился Сазонов. Я говорил с полным убеждением, искренно и сердечно, как мне диктовала моя глубокая симпатия к царю. Я умолял его не брать на себя эту огромную ответственность перед историей и перед всем человечеством. Государыня меня поддержала, говорила сначала по-французски, затем – по-английски… Государь задумался. Сазонов, повернувшись в мою сторону, сказал: “А я имею храбрость взять на себя ответственность за эту войну. Война эта неизбежна. Она сделает Россию еще сильнее и могущественнее. И вы, министр двора, которому подобает соблюдать интересы Государя, вы хотите, чтобы он подписал свой смертельный приговор, оттого, что Россия никогда не простит ему тех унижений, которые вы ему навязываете!” – Государь, до этой минуты колебавшийся, казалось, сразу предпринял какое-то решение и приказал, прекратив разговор с Сазоновым и мною, призвать к нему немедленно Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича»[118].
