Позолоченный век - Марк Твен

Собираясь ответить, молодые люди сначала хотели назвать своего нового знакомого "мистером", но когда настала их очередь говорить, они невольно назвали его "полковником".

Они подтвердили, что живут в "Южном", и сказали, что, по их мнению, это очень хороший отель.

- Да, да, "Южный" недурен. Сам-то я останавливаюсь в старинном аристократическом "Плантаторском". Мы, южане, не любим изменять своим привычкам, знаете ли. Я всегда останавливаюсь там, когда приезжаю сюда из Хоукая, - моя плантация в Хоукае, немного дальше на север. Вам следует побывать в "Плантаторском".

Филип и Гарри оба заявили, что с удовольствием посетят некогда столь знаменитый отель.

- Вот где, наверное, было весело, - сказал Филип, - когда дуэли происходили прямо за табльдотом и пули летали над обеденным столом.

- Можете мне поверить, сэр, - это необычайно приятная гостиница. Пройдемтесь немного?

И все трое зашагали по улицам Сент-Луиса. Всю дорогу полковник болтал в самой непринужденной и дружеской манере, с той откровенностью и чистосердечием, которые располагают к доверию.

- Да, я сам родом из восточных штатов, вырос там, но хорошо знаю Запад. Это великий край, джентльмены. Самое подходящее место для молодых людей с отважной душой! Стоит только нагнуться, чтобы поднять с земли целое состояние! Да, да, нагнуться и поднять, - здесь оно лежит прямо под ногами. Мне чуть ли не каждый день приходится отказываться от богатейших возможностей просто потому, что я слишком занят. Все время уходит на управление собственным имением. Так, значит, вы здесь впервые? Приглядываетесь, с чего начать?

- Да, пока приглядываемся, - ответил Гарри.

- Вот мы и пришли. Вы, наверное, предпочитаете посидеть на воздухе, а не идти в мои апартаменты? Я также. С чего начать, говорите? - Глаза полковника засверкали. - Так, так... Все в нашем краю только начинается; единственное, чего нам не хватает для его развития, - это капитала. Уложите рельсы, и на землю сразу появится спрос. У подножья трона господня нет земель богаче тех, что лежат на запад отсюда. Будь мой капитал свободен, я бы вложил его в эти земли и вырастил миллионы долларов.

- Ваш капитал, я полагаю, вложен главным образом в плантацию?

- Частично, сэр, частично. Сюда я приехал в связи с одной небольшой операцией. Так, пустячок, ничего особенного. Кстати, джентльмены, простите меня за вольность, но в это время я обычно...

Полковник сделал паузу, но поскольку его знакомые никак не реагировали на достаточно ясный намек, он решил пояснить свои слова:

- Я стараюсь придерживаться определенного часа: в нашем климате иначе нельзя.

Поскольку и это откровенное проявление гостеприимных порывов полковника осталось непонятым, он вежливо проговорил:

- Джентльмены, не хотите ли вы что-нибудь выпить?

Полковник повел молодых людей на Четвертую улицу, в ресторан, расположенный на первом этаже, и там они приобщились к местным обычаям.

- Не это, - заявил полковник бармену, который привычным движением подвинул к ним бутылку скверного, явно кукурузного виски, будто другого заказа он и не ожидал, - не это! - И полковник махнул рукой. - Вон ту бутылочку отарда, прошу вас. Да, да! Никогда не пейте спиртных напитков низкого качества, джентльмены, особенно по вечерам да еще в здешнем климате! Вот это другое дело. Ваше здоровье!

Гостеприимный полковник, выпив свою порцию виски и пробормотав, что это не совсем то, "когда у человека свой винный погреб, он поневоле становится немного придирчивым", - заказал сигары. Однако те, что предложил бармен, не удовлетворили полковника; он жестом велел убрать их и принести гаванские сигары какого-то особого сорта: каждая в отдельной упаковке.

- Я курю только эту марку, джентльмены; они немного дороже, но вы скоро поймете, что в здешнем климате лучше не экономить на сигарах, а курить те, что получше.

Поделившись с ними столь ценными сведениями, полковник с удовлетворенным видом закурил ароматную сигару и небрежным жестом сунул два пальца в правый карман жилета. Однако там ничего не оказалось; на лице полковника появилась легкая тень недовольства, и он перенес пальцы в левый карман жилета. Не найдя ничего и там, он огляделся с самым серьезным и раздосадованным видом, обеспокоенно похлопал рукой сперва по правому карману брюк, потом по левому и воскликнул:

- Бог ты мой, какая досада! Бог ты мой, как это неприятно! В жизни со мной ничего подобного не случалось. Я где-то оставил бумажник. Постойте, кажется какая-то бумажка все-таки нашлась. Нет, черт побери, это только квитанция.

- Позвольте мне, - проговорил Филип, видя, как расстроился полковник.

Филип вытащил кошелек, но полковник заявил, что об этом не может быть и речи, и пробормотал что-то бармену насчет "следующего раза". Однако этот поставщик веселящего зелья никак не реагировал на его слова, и Филипу все же выпала честь расплатиться за дорогостоящий "глоточек". Полковник многословно извинился и заявил, что за ним остается право угостить молодых людей "в другой раз, в другой раз".

Затем он пожелал своим друзьям спокойной ночи, и скоро они исчезли из виду, но Бирайя Селлерс и не подумал возвращаться в "свои апартаменты" в "Плантаторском"; вместо этого он направился в дальний квартал города, где жил на квартире у приятеля.

ГЛАВА XIV

В ФИЛАДЕЛЬФИИ. ПЕРВОЕ

ПОЯВЛЕНИЕ РУФИ БОУЛТОН

Pulchra duos inter sita stat Philadelphia rivos;

Inter quos duo sunt millia longa viae.

Delawar hic major, Skulkil minor ille vocatur;

Indis et Suevis notus uterque diu

Hic plateas mensor spatiis delineat; aequis,

Et domui recto est ordine juncta domus.

T.Makin*.

______________

* Стоит Филадельфия в блеске своей красоты

Между двух рек, разделенных пространством в две мили.

Побольше река - Делавар, а поменьше - Скалкилом

зовется;

Индейцам и свевам известны они издавна.

Широкие улицы здесь проложены ровно и прямо,

Прямыми рядами дома прижались друг к другу вдоль улиц.

Т.Мэйкин (лат.).

Vergin era fra lor di gia matura

Verginita, d'alti pensieri e regi,

D'alta belta; ma sua belta non cura,

О tanta sol, quant' onesta sen fregi.

Tasso*.

______________

* Чистыми мыслями, строгостью нрава,

Зрелой красой эта дева блистала.

Скромность и честь - ее добрая слава

Вместо нарядов ее украшала. - Тассо (итал.).

Письмо, которое Филип Стерлинг написал Руфи Боултон, перед тем как пуститься на Запад в поисках счастья, застало ее в доме отца в Филадельфии. Это был один из самых приятных пригородных домов этого гостеприимного города, по своей территории одного из крупнейших городов мира, который давно стал бы центром нашей страны, если бы не помеха в виде кэмденамбойских песков, отрезавших его от Атлантического океана. Филадельфия движется к процветанию медленно, но верно; на ее гербе можно было бы изобразить черепаху - ту самую неторопливую, но зато восхитительно вкусную черепаху, которая превращает обед филадельфийца в королевское пиршество.

Быть может, виновата была весна, но в то утро Руфь казалась несколько встревоженной и не могла найти себе места ни в доме, ни в саду. Ее сестры ушли в город показывать гостям, приехавшим из провинции, Индепенденс-Холл, колледж Джирарда, Фэрмаунтовские фонтаны и парк - четыре достопримечательности, не увидев которых ни один американец не может умереть спокойно даже в Неаполе. Но Руфь призналась, что она устала от этих достопримечательностей, так же как и от Монетного двора. Она устала и от многого другого. В то утро она попыталась сесть за рояль, немного поиграла, спела простую песенку приятным, хотя и чуть резким голосом, а потом уселась у открытого окна и принялась читать письмо Филипа.

О чем думала она, глядя поверх зеленой лужайки и деревьев на Челтонские холмы? О Филипе? Или о том мире, который он помог ей открыть своим вторжением в ее жизнь, скованную условностями и традициями? О чем бы она ни думала, по выражению ее лица было видно, что она предается не праздным мечтам. Потом она взяла в руки книгу - какой-то труд по медицине и, судя по всему, восемнадцатилетней девушке он должен был казаться не более занимательным, чем свод законов; однако вскоре лицо ее просияло, и она настолько увлеклась чтением, что не заметила, как на пороге появилась ее мать.

- Руфь!

- Да, мама? - с легким оттенком нетерпения отозвалась Руфь, отрывая взгляд от книги.

- Мне бы хотелось поговорить с тобой о твоих планах на будущее.

- Ты же знаешь, мама, я не могла больше оставаться в Уэстерфильде. Я там задыхалась. Эта школа годится только на то, чтобы засушивать все молодое.

- Я знаю, - произнесла Маргарет Боултон, и на лице ее появилась тревожная улыбка, - тебя раздражает та жизнь, которую ведут Друзья. Но чего ты сама хочешь? Откуда такая неудовлетворенность?

- Если ты настаиваешь, мама, то я скажу. Я хочу выбраться из этого стоячего болота.

Посмотрев на Руфь с болью и упреком, миссис Боултон заметила:

- Тебя и так ни в чем не ограничивают. Одеваешься ты по своему вкусу, гуляешь где вздумается, ходишь в любую церковь, какая тебе по душе, и занимаешься музыкой. Вчера только у меня была дисциплинарная комиссия из Общества: у нас в доме рояль, - а это нарушение устава.