Повелительница снов - Ирина Дедюхова

В Мите Надежда нашла верного спутника и помощника, она научила, по его словам, слушать, видеть, но передала и часть тоски, как ржа, разъедавшей ее душу. Дар был ему не под силу, но его влекло ее примитивное, хвастоватое колдовство.

— Ну, бывай, Варюха! Какой-то ты будешь ведьмой? — сказал с грустью Митя, и они простились, зная, что никогда уже не встретятся живыми.

"ОСТАНЬСЯ ЖИВОЙ!"

Когда Варька вернулась в хату, бабка уже спала или делала вид, что спит со старческими храпами и свистами. В темноте тикал как метроном будильник. Варя легла на свою лежанку, укрылась до подбородка одеялом, и на нее начали накатывать темные волны видений. Она вспоминала свои прежние воплощения Души, вглядываясь в лица людей, которыми она была когда-то. Они же из тьмы, их поглотившей, будто тоже пытались ее разглядеть пустыми глазницами. Она видела людей, поднимавшихся к самым вершинам власти и славы, а так же и тех, кто изжили свои доли в полной безвестности. Их жизни просыпались в ней, взламывали внутренние пороги жгучей болью. Их неудовлетворенные желания, скорби и жажда мщения, похоть, странные, идущие из начала Мира, знания разрывали детскую душу Вари. Как была милосердна и жалостлива Природа, позволявшая навсегда забыть Душе о вечных ее скитаниях…

Варя вспомнила себя высокой женщиной с экзотической, развратной внешностью. Когда-то она любила упиваться чужими страданиями на ночных пирах с плоской чашей вина в руке, украшенной тонкими браслетами. Но Варя увидела ее и другой. Рот, похожий на роскошный ядовитый цветок, был искусан в безмолвном страдании, и по подбородку стекали тонкие струйки крови. Руки ее были обрублены по локти, за ее спиной стоял палач с удавкой. Но и теперь, обводя последним взглядом выкатившихся из орбит глаз, с кровавой пеной на губах, она еще могла повергнуть в страх своих мучителей, сидевших перед нею на складных стульях, покрытых позлащенной человеческой кожей. Никто из них не знал ее последнюю муку, последнюю боль. Единственный мужчина, которого она любила, единственный, кому была верна до дна своей темной порочной души, ушел от нее в ночь перед штурмом из осажденного ее врагами города. Она сама вывела его к тайному подземному проходу. Она равнодушно улыбалась, когда он набивал кожаные переметные сумы в ее сокровищнице. Она со смехом оттолкнула его руки, когда он в последний раз хотел обнять ее. Он растворился в ночи, и она вглядывалась в тьму, которая донесла его тихий шепот: "Останься живой!".

Странное ощущение недосказанности оставило у нее видение, где она, в образе голого по пояс сероглазого юноши, что-то торопливо писала у масляного светильника сложными, похожими на зверей, птиц и растений письменами. За ним вот-вот должны были явиться стражи, чтобы вести куда-то, но вот куда? Почему-то этот очень важный для нее фрагмент ускользал, не давался ей для осмысления.

И, наконец, пришел к ней желтолицый узкоглазый воин. На этот раз она вспомнила его последний час. Он умирал в окружении пяти своих полководцев. Они, в вассальской преданности, склонили перед ним головы и в чем-то клялись. Но со смертной тоской он понимал всю бессмысленность и бесполезность принятия этой клятвы. Его маленький сын, вымоленный у Богов слишком поздно, не стал еще зверем, способным устрашить его боевых соратников. Умирая, он был просто отцом, который понимал, на что обрекает долгожданное потомство своей внезапной смертью. Задумавшись над его судьбой, Варя забыла тихое предостережение, которое звучало у нее где-то далеко в душе. И она, очами умирающего, вдруг пристально стала вглядываться в лица склонившихся перед нею. Только увидев, что глаза двух, наиболее близко находившихся к ней теней воинов с длинными черными волосами, спадавшими на плечи, вдруг засветились, узнавая ее Душу, она едва успела выбраться из затягивающего кольца внезапно накатившего на нее удушья. Но какая-то жгучая боль пронзила ее внутренности и тоской обожгла душу…

Варя проснулась поздно, поэтому ей было неловко и стыдно перед бабушкой, которая уже тяпала огород. Дед поехал на колхозной бричке по разнарядке звеньевого вывозить ранние огурцы. Почему-то ей совсем не хотелось есть лоснящиеся маслом теплые блины, заботливо укутанные для нее в тряпицу. Сполоснув лицо из ведра, выставленного нагреваться на солнце, она подошла к бабушке. Бабушка слишком по-доброму, льстиво заглянула ей в лицо и спросила, как ей спалось. Варя помнила, что так она с ней она говорила только в первый день, когда они с мамой и братом приехали на хутор, искренне радуясь их приезду. Потом, после маминого отъезда, наступили повседневные заботы, а с ними на бабушку накатила ее обычная суровость и раздражительность. Поэтому она обрадовалась редкому для бабушки душевному равновесию, сказала, что у нее все хорошо, и пошла, заниматься обычными своими дневными делами. Только в обед, накрыв стол в саду для пожилой незамужней бабушкиной племянницы, которая привела брата Сережу из гостей, она узнала из разговора взрослых, что приезжие родственники уехали на рассвете с попуткой. Бабушка шепотом рассказывала Галине, что Митька — не сын, а приемыш, а то, что Надежда его спасла, зачлось ей, все-таки не стала как… Они понизили голоса до вовсе неразличимого лепета, и Варя с легким холодком в душе поняла, что речь шла еще о каком-то ее родственнике, не справившимся с бременем Дара.

ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО…

Вечером Варьке стало плохо. Полученный ею толчок в живот в ночных снах не проходил целый день. Внутри живота все онемело. Варя почему-то очень хорошо понимала, что ей нельзя ни есть, ни пить. Они как обычно все вместе легли в глинобитной мазанке. На подворье был еще совсем новый деревянный дом с обстановкой, выстроенный для родителей ее отцом, но бабушка почему-то не любила в нем жить. Кое-как, промучившись без сна ночь, Варя поняла утром, что ни вставать с постели, ни даже переворачиваться она не может. Бабушка подошла к ней, потому что внучка ответила на ее зов невнятным мычанием. Глянув на ее запавшие глаза, бабушка испуганно села возле нее и с трудом выговорила: "Варька! Ты что-то не так там с Надькой сделала?". Варька смогла только утвердительно прикрыть глаза. Жесткой страшной рукой, ухватившей ее прямо за внутренности, среди белого дня ее утягивало куда-то, откуда возврата не было. Бабушка с дедом, обтерев внучку от липкого пота влажным полотенцем, потащили ее в новый дом, уложили одну в постель. Бабушка принесла ей взвару, но Варька отрицательно покачала головой. Ей было даже какое-то время хорошо одной в необжитой холодной постели и сумеречной прохладе дома. Она была рада, что не участвует уже в дневной, хозяйственной суете, что никто не отвлекает ее от изматывающей боли в животе. Любое движение вызывало немедленный, острый толчок. Словно кто-то хотел сказать ей, что она у него в руках, из которых ей не вырваться. Зашедшая проверить ее бабушка была спокойна, разговаривала с ней как обычно. Варя уже ей почти не отвечала. Но под домом был один из погребов, в котором бабушка с дедом перебирали картошку, готовя ее к рынку. Настасья Федоровна не знала, что все, о чем они там говорили, слышала Варя.