Под девятой сосной в чистом поле - Валерий Гусев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алешка стоял возле распахнутого холодильника, откуда он вытаскивал остатки торта. Сунулся внутрь, передвинул банки с консервами и воскликнул еще подозрительнее:
– Ой, Дим! Папа и диктофон свой забыл!
– В холодильнике? – не поверил я.
– А что? – Алешка невинно распахнул глаза. – На него похоже. Помнишь, когда я был маленький, мы три дня его очки искали? Весь дом перевернули, вместе с антресолями. А они в холодильнике нашлись.
Это я помню, нашлись. Но не сразу. А только когда кончились щи в кастрюле. На самом ее дне. Для меня это до сих пор осталось загадкой.
Правда, папа действительно иногда забывал очки в холодильнике. Но на полочке, а не в кастрюлях. И это было объяснимо. Приходит он поздно с работы, все уже спят, а он голодный. Сунет голову в холодильник что-нибудь съедобное достать – очки запотели. Папа их снимет и положит на полочку. И начинает доставать еду и ставить на столик. А потом дверцу захлопнет и садится поскорее ужинать. Ужинать-то, особенно ночью, и без очков можно. А утром носится по всей квартире: «Куда вы мои очки засунули?»
Но вот чтобы забыть очки в кастрюле со щами – мне тогда это показалось очень подозрительным. Не Алешка ли их туда забросил, в воспитательных целях?
Мне и сейчас показалась подозрительной папина рассеянность. Не использовал ли Алешка свой опыт из раннего детства? Но не в воспитательных, а в каких-то других целях.
– Ну, ничего, Дим, – беспечно успокоил меня Алешка. – У папы на работе еще один мобильник есть, обойдется.
– А диктофон? Может, у него там что-нибудь важное записано? Или секретное.
Алешка присвистнул:
– Ничего там секретного нет. И важного тоже – пустая кассета. Я проверил.
Когда это он успел, подумал я. Но спрашивать не стал. Все равно не скажет. Или соврет, поборник истины.
И еще я подумал: если папа и в самом деле «забыл» мобильник и диктофон с помощью Алешки, то зачем это ему нужно? Алешке, я имею в виду, не папе.
Но и об этом я спрашивать Алешку не стал, по той же причине.
А мобильник, словно отогревшись в Алешкиной руке, вдруг ожил и выдал папину любимую мелодию: «Наша служба и опасна, и трудна».
– Здесь Холмс, – ответил Алешка.
Сначала на связь вышла мама.
– Лёшенька, – ласково запела она, – я очень прошу: к субботе приберитесь как следует в доме и придайте моим питомцам праздничный вид.
– Товарный, что ли? – попытался понять Алешка. – Покупателей привезешь?
– Не товарный, а праздничный. И не покупателей, а гостей. Ты все понял? Надеюсь на вас.
– Ладно, – пообещал Алешка. – Мы можем их раскрасить, цветочками. Или красные ленточки привяжем, бантиками. Не беспокойся.
(А здесь он как в воду глядел. В самом ближайшем будущем нам действительно пришлось привязывать к арбузам… ну, не ленточки бантиками, конечно, а… Впрочем, об этом – в свое время.)
Тут трубку перехватил папа.
– Холмсик! – загремел он. – Я, когда приеду, все уши тебе оборву! Ты понял?
– Все-все уши? – хихикнул Алешка. – А у меня их не так много – всего два.
– А мне больше и не надо, – сказал папа. – Одно ухо – за мобильник, другое – за диктофон.
– Надо следить за своими вещами, – маминым голосом посоветовал Алешка. И поскорее отключился.
Но телефон зазвонил снова. Почти сразу.
– Теперь ты, – сказал Алешка, передавая мне мобильник. – Твоим ушам очередь.
А мне чего бояться? Я только за тылы отвечаю.
– Слушаю, – сказал я.
Ответ последовал не сразу. И начался с вопроса:
– Извините, с кем я говорю?
– Это Дима.
– Как Дима? Разве это не Сергея Александровича телефон?
– Вообще – да. А временно он у нас. Кто это?
– Дима, это я, Леонид Петрович. – Странно, что я сразу не узнал голос отца Леонида. Он был какой-то совсем на себя не похожий. Взволнованный. Даже, я бы сказал, испуганный. – Дима, как можно связаться с вашим отцом?
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Большая беда. Вы можете сейчас прийти?
– Конечно, – сказал я. – Идем.
Лешка все это время вопросительно смотрел на меня.
– У батюшки какие-то проблемы, – объяснил я. – Зовет к себе.
– Пошли! – решительно отозвался наш юный Холмс.
Дверь в доме отца Леонида была распахнута настежь. Когда мы вошли, он взволнованно метался по горнице, размахивая полами своей рясы. И заметно нам обрадовался.
– Что случилось, дядь Лень? – спросил Алешка.
Отец Леонид прижал пальцы к вискам.
– Случилось, отроки… Олечка отлучилась рано утром. И все нет ее и нет.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Алешка. – Она, наверное, с кем-нибудь где-нибудь заболталась. У нас в семье тоже так бывает. Не волнуйтесь, скоро придет.
– Не придет, – отец Леонид взял что-то в руки и показал нам: – Вот она где!
Это была обычная видеокассета. И где там в ней… его Олечка?
– Несколько минут назад, – стал объяснять отец Леонид, – я подобрал ее на крыльце. Смотрите, – и он вставил кассету в видак.
На экране появилась матушка Ольга. И сначала я подумал, что она сейчас скажет: «Дорогой Леня! Не сердись на меня. Я долго думала и решилась. Моя жизнь принадлежит театру. Я не имею права закапывать свой талант в землю в твоем огороде. Я возвращаюсь на сцену. Прости меня и не ищи. Любящая тебя Ольга».
Но все оказалось гораздо страшнее. На руках у матушки были наручники, а за спиной натянута белая материя. То ли для лучшего качества съемки, то ли для того, чтобы нельзя было узнать помещение, где эта съемка велась.
Матушка Ольга прерывисто вздохнула и начала говорить совсем другое:
– Леня, не волнуйся, меня взяли в заложники неизвестные люди. Они требуют за мое освобождение и за мою безопасность, чтобы ты выполнил их условия. – Она перевела дыхание и продолжила: – Они требуют, чтобы ты вместе с Андреем Сергеичем и следователем завтра же признал икону подлинной и вернул ее в иконостас храма. И чтобы больше никогда этот вопрос не поднимался…
Матушка Ольга опустила голову, потом снова подняла ее и, глядя прямо на нас, спокойно сказала:
– Не делай этого, Леня. Господь нас не оставит.
И сразу же за этими кадрами пошли другие – жуткие – кадры, эпизоды страшных пыток, смонтированные из всяких боевиков.
Отец Леонид выключил видак.
– Вот так, – устало и безнадежно сказал он.
Мы с Алешкой молчали, потрясенные тем, что увидели. Нам было страшно за матушку Ольгу. И за батюшку Леню.
Но недолго.
– Это ерунда, – небрежно сказал Алешка. – И папе звонить не надо.
– Почему? – Отец Леонид вскинул голову. – Это просто глупая шутка?
– Не шутка. А вы поставьте самоварчик, батюшка, – вдруг попросил Алешка. – Чайку попьем и все обсудим.
Я его понял – он хотел, чтобы отец Леонид немного успокоился за повседневным делом. А уж потом Алешка что-нибудь придумает. Если уже не придумал. Я в этом не сомневался. И у батюшки в потухших было глазах засветилась робкая надежда.
Он засуетился, пошел щипать лучину и раздувать самовар.
– Вот гады! – высказался Алешка, когда отец Леонид вышел в сени. – Ну они у меня!..
– Кто, Леха?
– Дим, неужели ты не догадался, где снимали тетю Олю на кассету? Не заметил ничего?
А ведь он прав! Белая материя – это да, это не примета, это в каждом доме найдется. Но ведь что-то знакомое и мне бросилось в глаза. Конечно, было страшно смотреть на экран, и это что-то ускользнуло от моего внимания. Не до того было…
Я, припоминая, зажмурился. Так сильно, что у меня под веками забегали разноцветные пятна.
Стоп! Меня осенило! Пятна! Цветные пятна на полу. От разноцветных стекол!
Алешка усмехнулся, когда я открыл глаза, и похвалил меня:
– Молодец, Дим!
– Звони папе, – сказал я.
– Не буду, – сказал он.
Я только хлопнул глазами.
– Во-первых, Дим, он ничего не успеет сделать. Пока он договорится с ОМОНом, пока они сюда приедут… Пока разберутся… И потом, сам знаешь, как они штурмуют. Всякое может быть, вдруг чего-нибудь не получится.
– А чего делать-то? – даже растерялся я. Но не Алешка.
– Соглашаться! Немедленно!
– Ты что? – И я не нашел ничего умнее, чем напомнить ему: – Лех, а как же «оружием должна быть истина»?
– Так и будет, Дим, – серьезно сказал Алешка. – Я тебе открою тайну. Я этих жуликов держу под колпаком и дергаю за веревочки. Я тебе потом все объясню, – заспешил он, потому что в горницу входил отец Леонид с самоваром.
Я коротко рассказал ему о нашем разговоре, о нашем мнении. А Лешка добавил:
– Дядь Лень, все будет в порядке. Соглашайтесь. У меня все схвачено.
Отец Леонид внимательно посмотрел на него, потом на меня. И сказал задумчиво:
– Какие-то вы странные, отроки. То ли очень современные, то ли совсем наоборот. Но я вам верю. – Он взял с комода бумажный листок. – Эта записка была в том же пакете, что и кассета. – И он протянул ее нам.
В ней было написано печатными буквами: «Если согласен, поповская твоя морда, то ровно в полночь звякни в колокол. А если не согласен, он по твоей попадье будет звонить, заупокойную».