Горноспасатели - Владлен Авинда

– Беру направление влево? – произнес Филипп в тут же вышел на тропу. – Спасибо, папа, ты верно подсказал дорогу!

Туристы утоптали широкую тропу, и Филипп часто здесь спускался. Но одно дело лететь здесь на лыжах днем, а ночью все меняется! Мальчуган осторожно катил вниз. И вдруг путь преградил бурелом. Недавний шквальный ветер выломал много деревьев и повалил наземь. Точно сильная и страшная струя урагана прошла в этом месте. Пышные кроны сосен лежали поверженные на снегу, и пробираться сквозь них ночью, да еще с лыжами, было невозможно. Тропа проходила здесь по каменному гребню. Слева – обрыв, справа – водопад «Сверкающая вода». Сломанные сосны наглухо перекрыли кратчайшую дорогу.

– Вот дела, теперь нужно возвращаться и делать крюк километра в три, чтобы попасть на шоссе. – Мальчик заплакал. Это не были слезы бессилия. Он плакал потому, что отцу срочно требовалась помощь в сражении с бандитом, а он застрял с известием в милицию перед лесным завалом.

– Папа, папа, продержись еще немножко, пока я обойду этот завал и попаду на горное шоссе! – пообещал мальчик, всхлипывая.

– Вытри слезы, Филипп, ведь ты уже мужчина и горноспасатель, сражайся и победи! – опять услышал мальчик голос отца.

– Хорошо, папа, я не буду плакать!

– Молодец, сынок, я всегда верил в тебя!

– Мне обязательно надо вернуться, чтобы попасть на шоссе?

– Думаю, Филипп, что надо обратно, ведь через завал ты не проберешься!

Филипп вытер глаза, смахнул снег с лыж и связал их резинкой с крючком. Стал подниматься назад. Сосновый лес, посеребренный лунным светом, стоял в белом ночном величии, тихий и торжественный. Твердый наст хорошо держал тело мальчика, только тяжелые горнолыжные ботинки часто скользили. Мальчик спотыкался, падал на колени, плакал, поднимался и снова полз вверх. Горячие слезы быстро застывали на щеках. А Филипп постоянно слышал голос отца, все время поддерживающий его в трудную минуту.

– Чуть отдохни и снова в бой! Только не спи, сынок, а то замерзнешь!

– Не волнуйся, папа, я не усну, пока не выполню задание!

…Глубокая ночь окуталась снежным таинством, и каждый звук, даже легкий шорох от качающейся ветки, жил долгим загадочным эхом. Погоня затихла. Оба забылись в коротком сне. Но вот снова на одиннадцатом повороте заработал «Буран».

– Что это задумал бандит? – проговорил Громов и высунулся из своего укрытия, стараясь разглядеть действия Ларчикова. Тут же прогремел выстрел. Пуля чиркнула Громову по голове, сдирая кожу. Он упал в снег.

– Теперь я тебя, наконец, добил! – услышал он торжествующий голос бандита.

– Пусть думает, что я мертвый! – прошептал Громов самому себе.

Шум работающего «Бурана» стал удаляться. Громов высунулся из-за подпорной стены, и снова грохнул выстрел. Но теперь пуля ушла куда-то далеко. А по дороге в сторону от лавины медленно полз желтый «Буран» без водителя. Ларчиков пошел на хитрость: он включил мотор, завязал куском веревки ручку газа, закрепил руль, включил скорость в медленно пустил «Буран». А сам скрылся в засаде, стараясь снова поймать Громова на мушку. Хитрость удалась, но бандит поспешил с выстрелом и опять промахнулся.

– Побереги патроны, гад! – крикнул Громов. – Оставь пулю самому застрелиться!

– Прежде я кончу тебя, а потом уже и о себе подумаю! – ответил Ларчиков.

Тем временем Громов вывел свод «Буран» с откоса на дорогу, отвязал веревку, сложил все снаряжение в рюкзак и закинул его за спину. Над дорогой опять повисла обманчивая тишина. Каждый замышлял какие-то новые хитрости против другого. Громов, маскируясь среди заснеженных ветвей сосны, стал следить за действиями Ларчикова.

– Ах ты хитрец! Вот же зараза! – удивленно воскликнул Громов, увидев, что Ларчиков по его же способу спускал на веревке «Буран» по крутому склону, обходя лавину стороной.

– Зачем же я держу на всех «Буранах» аварийный запас снаряжения? – впервые Громов пожалел о веревке, крючьях, молотке и топорике, спрятанных под сидением снегохода. Теперь этим снаряжением воспользовался бандит, который хорошо рассмотрел, как Громов закрепил красный «Буран», спуская лавину.

Виктор Петрович выстрелил из ракетницы. Ракета красным кровавым светом залила окружающей ландшафт.

– Спасибо, кореш. за освещение, а то плохо видно, куда спускать мотоцикл! Только в следующий раз стреляй белой ракетой, а то от красной слишком мутный и жуткий свет! – издевательски прокричал Ларчиков.

– Не слишком быстро отпускай веревку, а то ударишь в повредишь «Буран»! Новые нам не слишком часто выделяют! – Громов, забывшись, давал советы бандиту.

– Ничего, кореш, буду осторожен! Самому мне пока нужен снегоход, чтобы уйти от ментов и от тебя!

Громов завел свой «Буран» и оставил работать на холостом ходу, а сам, одев лыжи, скользнул вниз. Ему требовалось незаметно подойти к Ларчикову.

– Красный «Буран» работает, шумит, отвлекая внимание бандита. Он думает, что вожусь со снегоходом, а я подберусь к нему! – Он подъехал к повороту и осторожно выглянул. Ларчиков закончил свои приготовления и заглянул в пропасть. Его голова закружилась от высоты, но, преодолевая страх и держась за веревку, он стал спускаться вниз.

– Скорее, а то уйдет гад! – Громов коньковым шагом заскользил на лыжах. Он подлетел к сосне, через которую Ларчиков перекинул веревку и теперь спускался по ней. Бандиту оставалось совсем немного до «Бурана», в эту минуту Громов топориком перерубил веревку. Ларчиков полетел в снег.

– Ох ты, сука! А еще горноспасателем называешься! А сам веревку режешь! – раздался голос Ларчикова, барахтающегося в сугробе.

Удивленный Громов сверху смотрел на преступника, так удачно выходящего из всех злоключений. А тот выбрался из снега, достал из рюкзака флягу, отпил глоток спирта, и финкой отрезал кусок одеяла.

– Зябко моей голой черепухе! – он укутал голову. – Прощай, спасатель! Возвращайся назад и не лезь больше под пули! Если еще раз придется бабахнуть в тебя, то уже не промажу! – Ларчиков чуть ли не миролюбиво махнул Громову рукой, вскочил на «Буран» и скрылся в ночи. А Громов поспешил обратно к своему «Бурану». Он все время слышал звук мотора желтого снегохода, на котором уходил, удалялся Ларчиков.

– Теперь его уже не догнать! Но буду идти за ним по пятам! – твердо сказал Громов.

…Над Скалистым плато тихо дышала белыми снегами долгая и длинная декабрьская ночь. Дыхание Филиппа стало частым и усталым, мальчишка карабкался по снежному насту, волоча за собой тяжелые лыжи. Он опирался на лыжные палки, ступал несколько шагов и снова падал. Ботинки, превосходные для горных лыж, не годились для передвижения по замерзшему снегу. Распаренный от тяжелого подъема, злой от частых падений. Филипп упорно лез по снежному склону. Совсем выбившись из сил, Филипп подошел к освещенной красным светом поляне. Здесь еще горел костер и олень сражался в смертельном бою. Перед мальчиком открылась великая по силе и трагичности картина, окрашенная кровавыми всполохами огня. Обреченное животное дорого отдавало свою жизнь хищникам. Обессилевший олень стоял на коленях и мотал головой, отбиваясь от двух псов. Третий бездыханно валялся на снегу. Серебряные рога оленя, увиденные Филиппом в пронзительном свете луны, теперь были забрызганы кровью, словно ножи мясника. Собаки тоже страшно устали от долгой погони и борьбы с упрямым оленем. Нападали они вразнобой, правда сейчас пыталась применять хитрость и коварство.

Рыжая суетилась, лаяла, отвлекала внимание оленя на себя, а черная молча подкрадывалась с другой стороны, пытаясь в прыжке достать шею оленя и полоснуть по ней острыми клыками. Олень крутил своими великолепными рогами. Он и в смертельном отчаянии оставался яростен и опасен. В короне его тяжелых и острых рогов насчитывалось двенадцать отростков. Наверное, среди своих сородичей он считался королем – сильным, могучим в прекрасным, с тонкой длинной шеей и стройными ногами. Его туловище покрывала густая шерсть. Даже в последнем бою движение его шеи и головы подчеркивали изящество и грациозность, будто он стоял на театральных подмостках. Но силы оставляли лесного красавца. А псов подбадривало лишь то, что они вот-вот прикончат горного гиганта и до отвала насытятся свежим мясом.

Филипп зажег фальшфейер и, махая ярко вспыхнувшим факелом, кинулся на защиту лесного короля. Собаки отступили, они не убежали, не покинули поле боя, а сели в ожидании ухода Человека. Измученный тяжелой борьбой, олень устало опустил голову и стал жадно лизать снег. Филипп подбросил сухих веток в затухающий костер и присел рядом с огнем немного отдохнуть. Неожиданно забылся коротким сном. И приснился Филиппу необыкновенный сон. Будто умирающий олень внезапно ожил, быстро вскочил на ноги, а рога его засверкали серебром.

– Ты защитил меня от злобных собак, а теперь я твой слуга. Приказывай!