Дневник разведчицы - Софья Аверичева

А в это время в группе захвата произошло то, что мне сердце подсказывало. Вот что рассказал Миша Голубев.

«…Овраг, где сидели мы, глубокий, весь заросший кустарником и травой. На дне оврага внизу журчит ручеек. Сидеть жутковато: вокруг нас на полях работали женщины под охраной немцев и полицейских. Были с ними и дети. Мы боялись, как бы кто из работающих на поле не пошел в кусты по надобности. У всех сосало под ложечкой. Прошло много часов. Хотя продукты были у всех, никто не ел, сильно волновались, аппетит пропал. Ждали, скоро ли уйдут с работы. Скоро ли пройдет день. Голоса то удалялись, то приближались. Время шло. Стало жарко, хотелось пить. Один пополз к ручью напиться, второй, третий… Терещенков просит Горшкова: —Разрешите спуститься вниз напиться. Кольке доверили. Ждем пять минут, нет полицая. Василий Талдыков и старший сержант Власов тоже спустились вниз. Неужели, собака, сбежал? Мы испугались. Но все еще верили, что Терещенков не предаст. Прошло еще пять минут. Нет его! Младший лейтенант Горшков растерялся. Вскочил, глаза вытаращил: «Вот будет мне за это! Что делать? Мы пропали! Нужно уходить!» И мы начали отход…».

Колька Палашенков действительно сбежал. Он собрал полицейских и направил их на группу Горшкова. Завязался бой. На помощь полицаям из Стрынкова прибыл немецкий гарнизон.

А мы продолжаем лежать в засаде. Справа разведчики подают сигнал. Васильев быстро подползает к ним, а оттуда идет в рост, берет автомат, надевает плащ-палатку и спокойно говорит: «Немцы идут». Комаренко и Карп: «Кто?» — Васильев: «Немцы! Готовьтесь к бою!»

Полицейские в гражданской одежде — в пиджаках, рубашках. Немцы в мундирах, бегут со всех сторон, их довольно много. Они не стреляют, они берут в кольцо, наступая на нас: «Лови — лови — лови — лови!» А в ушах у меня: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля!» Автомат на шее, бью длинными очередями. Немцы остановились. «Аня, беги! Аня, беги!» Показалось, немцы замолчали, но в ушах по-прежнему: «Ля-ля-ля-ля-ля». У меня было три гранаты. Две бросила в гущу немцев. Одна остается для себя. У Ани пистолет, но что она может сделать с пистолетом! Одна граната на двоих. Только бы добежать до кустарника. Немцы бьют по ногам. Пули срезают траву, с визгом и щелканьем ударяются об землю. Зеленая сетка с головы срывается — зацепилась за ветку, повисла на березе. Я слышу пронзительный крик: «Бабу-то лови! Бабу лови!»

Слева выбегают разведчики Иван Журавлев и Владимир Чистяков. Они бьют из автоматов и кричат: «Девчата, бегите!» Ребята гранатами накрывают немецких пулеметчиков в тот момент, когда они устанавливают станковый пулемет. У Володи Чистякова совершенно белое лицо, одни глаза горят. Мы отбиваемся от бандитской своры. Мчимся по кустарнику, сквозь заросли, к лощине. Крики полицейских, стрельба все дальше, дальше. Лес!.. Долгожданный лес! Бешено бьется сердце. Во рту пересохло. Срываем ягоды и пригоршнями глотаем их вместе с листьями. Потом падаем около лужи с водой и высасываем ее вместе с грязью.

Появляется Докукин. Слушает доклады командиров. Мы начинаем понимать всю серьезность положения и страшный позор роты. Среди нас многих нет. Докукин уходит с Замятиным на поиски разведчиков, приказывает Комаренко и Васильеву не уходить отсюда до тех пор, пока не найдут своих бойцов. Когда стемнело, по лощине вышли Петр Пушнев, Павел Савченко и Сережа Соловьев. Ребята притаились в кустах, полицейские их не обнаружили.

Кукуев говорит: «Докукин не верил Кольке Палашенкову, не хотел, чтобы полицейский шел с ними. Но сверху приказали. А мы поверили этому предателю. Хочется же верить в человека! И вот расплата. Рота понесла большие потери за свою доверчивость и легкомыслие. Убит Ефим Рудкин. Он тоже верил в «человека», но разве полицейский — человек!

На утро следующего дня мы подобрали под бревнами Мельникова. Тяжело раненный разрывной пулей, теряя сознание, он заполз под бревна. Мельников пришел в себя, когда мы его несли на носилках. Он лежал без кровинки в лице и счастливо улыбался. Он у своих.

Рота вернулась в Никулино, а наш взвод остался в грядозубовском лесу. Мы ожидали большого разговора с Докукиным. Но он, ни слова не говоря, уехал верхом на лошади.

1-е сентября.

Кончилось лето. Сегодня первый день осени. А вокруг тепло и солнечно. Но как-то не до этого. Война продолжается. Вчера вели наблюдение за деревней Овсянкино. Женщины под конвоем жали рожь. Среди женщин мы увидели старичка с корзиной. Старичок частенько отходил от женщин — сначала недалеко, потом все дальше и дальше. Казалось, он собирал грибы. Охрана немцев не обращала на него никакого внимания. Старичок дошел до кустарника, пригнулся и побежал среди кустов в нашу сторону. Мы потихоньку его окликнули: «Дедуня!» Он оглянулся: «Ась?» И от неожиданности выронил корзину. «Дедуня, ползите за нами». Смотрим, ползет. Из сил выбивается, а ползет. В лесу дедушка рассказал о себе. Он бежал от немцев и полицаев. От страха старик дрожал, руки тряслись. В селе у них много разговоров о разведчиках-докукинцах. А вчера разведчики подползали опять к Верхней Дуброве, он это знает точно. Ночью он не спал, слышал перестрелку, разговоры полицейских. Он знал, что где-то рядом, в лесу, разведчики. И все-таки глазам своим не верил: перед ним были бойцы Красной Армии. Мы успокаивали старика, угощали хлебом с консервами. Дед плакал и смеялся, как ребенок. С большой охотой он рассказал о численности немецкого гарнизона, расположении огневых точек. Дед многое знал, его сведения подтвердили и дополнили наши наблюдения.

Нас отзывали в Никулино на отдых. Дед шел вместе с нами и чувствовал себя почти партизаном. Докукин был уже в Никулине, поэтому нашего «языка» мы сдали прямо ему.

После сытного обеда у командира дед окончательно пришел в себя и перво-наперво спросил, как потребовал: «А газета у вас есть?» Комиссар Полешкин подал ему «Правду». Старик схватил ее и торжественно по складам прочитал: «Прав-да» и повторил: «Прав-да».

Потом протянул газету бойцам: «Читайте, сынки, скорее, что в ней написано! — и, сконфуженно покряхтывая, добавил — Без очков не разберу…» Я подумала, грешным делом, что дедушка просто не умеет читать.

В Никулине нас ожидал сюрприз. Анюта к нашему приходу произвела целую революцию: всех перевела из сараев в жилые дома, а нам, женщинам, по приказанию Докукина, выделили маленький домик с одним окошечком. Вместо выбитых окон — марлевые занавески. Стол, три табуретки, а на нарах — пахучее свежее сено. Такой фешенебельный особняк, что я ахнула. Но Валентина на этот уют взглянула другими глазами. Она оглядела меня и Аню с ног до головы и сказала только одно слово: «Бабье!» И жить с нами не согласилась. В ответ на мои увещевания заявила, что не желает для себя никаких особых условий, что она — боец. Вместе воевать с ребятами, вместе и жить, вместе делить все трудности.