Свет во тьме - Аманда Эшли

Это был самый реальный, самый соблазнительный сон, который она когда-либо видела.

Сара сделала глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание, и внезапно почувствовала аромат его кожи.

Вне себя от изумления она села, прижимая простыню к груди.

— Сон, — прошептала она, уставившись в темный угол. — Все это был только сон, — убеждала она себя. Однако не могла избавиться от чувства, что он был здесь.

Он приходил в театр каждый вечер в течение десяти дней, наблюдая выражение радости на ее лице, пока она танцевала. Он провожал ее после спектакля до дома, ненавидя себя за эту слежку и будучи не в силах прекратить ее.

И всегда ее сопровождал тот молодой человек, которого он видел в первый вечер, и одна мысль о том, что она могла увлечься ничтожным смертным, наполняла его адской яростью.

Они держались за руки, и он был бы рад переломать руки ее спутнику.

Они целовались на прощание, и он был готов изорвать молодого человека в клочки, содрать нежную плоть с его красивого лица, чтобы осталась лишь бесформенная, кричащая от боли кровавая масса.

Он прятался под окном, следя, как она расчесывает свои золотистые волосы, и кипел страстью, весь горел как в огне, хотя было еще слишком далеко до восхода.

Он мог бы заставить ее любить себя. Сознание этого искушало его, подстегивало действовать. Его сила позволяла ему загипнотизировать ее так, что она стала бы делать все, что он захочет, ни о чем не спрашивая. Он мог бы забрать почти всю ее кровь и привязать к себе навеки. Она могла бы стать его рабой, бессловесной, обожающей и послушной ему. Она стала бы жить только для него. Он мог бы даже сделать так, чтобы она умоляла его взять ее кровь, захотела бы умереть ради него. Но ему не нужна была такая рабыня, он хотел, чтобы Сара сама, по собственной воле отдалась ему.

Преисполнившись отвращения к самому себе, стыдясь своей трусости, того, что не может открыто предстать перед ней, Габриель растворился в тумане и помчался к своему жилищу в заброшенном коттедже на окраине Парижа. Это было идеальное место вдали от шумных дорог, спрятанное от любопытного взгляда деревьями и густыми зарослями дикого кустарника.

Снова став человеком, он прошел в пустынные комнаты, продолжая думать о ней. Он отправил Сару от себя, чтобы она могла жить собственной жизнью, и она так и сделала. Она всегда мечтала танцевать, и вот она прима-балерина, гордость и слава парижской Оперы. У нее роскошная квартира, друзья и молодой человек, явно обожающий ее. Что ей до какого-то древнего вампира?

Габриель помедлил перед окном, глядя в черное стекло. Если бы он был смертным, его отражение смотрело бы на него сейчас в ответ, но у него не было ни отражения, ни тени, потому что он не был живым ни в одном из смыслов этого слова.

Он должен был умереть много лет назад. Какой смысл теперь в его существовании? Он ничего не дал этому миру. Он был не что иное, как паразит, питавшийся человеческим страхом и кровью, никогда не давая, только отнимая. Но нет, разве это полная правда? Ведь он дал несколько капель своей крови Саре, и вот мир получил балерину, которой не было равных.

Сара… Он любил ее почти двадцать лет — это было ничтожное малое время по сравнению с протяженностью его жизни, но и самое дорогое, ничего лучшего он никогда не знал. Когда-то он потерял Розалию и думал, чю это конец всему, что ему незачем больше существовать. Но теперь он знал, что его чувства к Розалии были пустяком по сравнению с тем, что он испытывал к Саре. Но Сара, похоже, теперь тоже потеряна для него, и ему остается проклинать за эту потерю лишь самого себя.

Стоило только раз в жизни проявить благородство — и он потерял все, что составляло смысл его существования.

Он уже чувствовал, как начинает пощипывать кожу-приближался восход. Уставившись на яснеющее небо, он думал о том, что потерял Сару и ему незачем теперь жить. И покончить совсем нетрудно, надо лишь оставаться на месте, пока его не найдут солнечные лучи. Всего несколько мгновений жесточайшей боли, и его тело сгорит, бренный каркас, приютивший его проклятых дух, будет разрушен.

Габриель вдруг ощутил настоятельный зов увидеть, как будет вставать над горизонтом солнце. Стиснув кулаки по бокам, он спустился по ступенькам и остановился во дворе, ожидая.

Он ждал солнца и смерти, которую оно несло ему.

Очень медленно показалось солнце, сияя для человека, не знавшего его уже более трех столетий. Свет, расцвечивая сумрак, разливался подобно краскам на холсте — огненно-красное с золотом.

Загипнотизированный величественным зрелищем, он стоял, впитывая тепло, любуясь золотыми лучами, вдыхая запах росистой травы и влажной земли.

Он старался, пока мог, не замечать боли, но крик вырвался из его груди, когда сноп лучей нашел его, заплясал на коже, прожигая лицо и руки. Лучи проникали сквозь одежду подобно адскому огню. Запах поджаренной плоти заполнил ноздри.

С диким криком Габриель кинулся в дом и спустился в подземелье. Забравшись в длинный деревянный гроб, служивший ему ложем, он смежил веки, проклиная свою трусость, помешавшую ему умереть, исчезнуть из этого мира.

Передергиваясь от боли, он постарался погрузиться в сон, обнимая черноту, отдаваясь благословенному забвению, блокировавшему все мысли о Саре, прощаясь со всеми бесполезными иллюзиями из жизни смертных.

Сара пробудилась от собственного крика, сотрясаясь от боли и страха, заполнивших ее.

Сев, она начала лихорадочно оглядываться. Восход уже осветил небо, и она задышала спокойнее. В конце концов, это всего лишь сон.

Она откинулась на подушки и закрыла глаза. Только сон, но каким он казался реальным. Первой ее мыслью было, что это просто воспоминания о пожаре в приюте, но постепенно она поняла — боль, которую она чувствовала, не была ее болью.

Габриель… Имя его всплыло в ее сознании, а вместе с ним образ обугленной плоти.

Габриель. Он словно поселился в ее мозгу эти последние десять дней. И в ее снах. Как-то, сидя в кафе, ей показалось даже, что он наблюдает за ней снаружи, стоя в тени.

— Габриель… — Губы ее прошептали его имя нежно, как вздох, горячо, как молитву.

И в глубоком подземелье далекого коттеджа создание, проклятое небесами, услышало ее голос и заплакало кровавыми слезами.

ГЛАВА XI

Габриель пробудился с наступлением сумерек от терзающего голода, избавиться от которого можно было только утолив его.

Вчера он подставил себя солнечным лучам, и они сделали его слабым. Только жаркая человеческая кровь могла излечить его, сгладить ожоги на коже, восстановить силы.