Чёрный день - Алексей Доронин

Человек брёл по железнодорожной насыпи уже целые сутки, без сна и отдыха. Нетвёрдой походкой, шатаясь как пьяный, спотыкаясь и падая, он шёл и шёл, сам не зная, есть ли в этом хоть крупица смысла. Один раз, запнувшись о шпалу, он рухнул пластом и ободрал себе руку в кровь, но тут же поднялся, словно не заметил этого. Он стал почти нечувствительным к боли, потому что боль была тем, что преследовало его по пятам.

Лицо идущего было ужасно. Так может выглядеть тот, кто только что заглянул в разверстую пасть собственной могилы. Взгляд его поражал отсутствием концентрации. Человек смотрел в никуда, сквозь пелену реального мира, как будто видел то, от чего другие избавлены.

Откровение застало Александра Данилова далеко от родных мест, и теперь он возвращался туда. Где-то в соседней Кемеровской области, в пятистах километрах по прямой лежал богом забытый Прокопьевск. В федеральных выпусках новостей этот город упоминался не чаще, чем раз в десять лет. В начале века он пережил краткое оживление, когда увеличивалась рождаемость и создавались новые рабочие места — в основном в торговле, — но после кризиса 2008–2012 годов медленно умирал. Теперь это была дыра с населением меньше двухсот тысяч человек, с лежащей на боку промышленностью и полузакрытыми шахтами. Больше ничего заслуживающего внимания тут не было.

Но всё то, что раньше было минусами, теперь превратилось в плюсы. Там не было ничего, что стоило бы самой завалящей ракеты. Этот город должен был уцелеть. Саше только и оставалось, что верить и надеяться.

Говорят, что дорогу осилит идущий. Но в этом случае всё пока происходило наоборот. Дорога медленно, но верно осиливала идущего человека.

Его губы беззвучно шевелились, произнося не то молитву, не то проклятие. Приблизься к нему кто-нибудь, умеющий читать по губам, он разобрал бы слова Мандельштама, звучащие как пророчество, пришедшее из глубин века минувшего:

Будут люди холодные, хилыеУбивать, холодать, голодать.И в своей знаменитой могилеНеизвестный положен солдат.

Если он не сошёл с ума, то явно находился на грани, отделяющей здравый смысл от безумия. Этот человек, выбравший такое неподходящее время для своей прогулки, был странным и внешне и внутренне. Его лицо было землисто-серым, мешки под глазами походили на гематомы. Сказать, что путник был худ, значило не сказать ничего. Узник Освенцима смотрелся бы рядом с ним весьма упитанным человеком. Во всём его теле не было ни одной окружности. Как персонажи компьютерных игр на заре трёхмерной графики, он состоял из одних углов. Саша был голоден, не ел с того момента, когда всё началось.

Его одежда выглядела так, будто была позаимствована у огородного пугала. Рукава порванной, явно с чуждого плеча куртки были ему коротки. Брюки прожжены в нескольких местах и испачканы сажей. Осенние ботинки, которые при каждом шаге скрывались в грязи, разлезлись по шву и просили каши. Он, должно быть, сильно мёрз, то и дело шмыгая носом и зябко ёжась.

Синие сплетения вен просвечивали сквозь тонкую кожу рук, упрятанных в карманы. Кровь стыла у него в жилах в самом прямом смысле слова. Может, дело было в самом строении его тела, а может, в нарушении кровообращения. Саша чувствовал себя холоднокровной ящерицей, застигнутой заморозком. Он знал, что ему необходимо срочно раздобыть одежду по погоде, если он хочет протянуть хотя бы ещё чуть-чуть.

С погодой творилось что-то неладное, и Данилов был одним из немногих, кто знал, чем это вызвано. Сначала он догадывался, а теперь был уверен. Его выводы основывались на статье из журнала «Наука и жизнь», прочитанной ещё в школе, и на том, что он увидел собственными глазами за последнюю неделю.

В субботу, когда человечество совершило последнюю ошибку, выпустив ядерного джинна из бутылки, никто и подумать не мог, что худшее впереди; что испепелившее города пламя — это цветочки. Казалось невозможным, что может быть хуже. Нет, разумеется, про эффект «ядерной зимы» люди знали давно. Но мало кто предполагал, что из теоретических выкладок он может превратиться в реальность. Ни одна военная доктрина не учитывала вероятность такого развития событий.

Все были убеждены, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.

А потом был первый чёрный рассвет. Чёрное утро чёрного дня.

И был день первый — он же день последний. И поднятая взрывами пыль, пепел сожжённых городов и лесов, дым от горящей нефти, резины и пластика поднимался в тропосферу и висел там гигантскими вихрями.

Регион Персидского залива наверняка превратился из обычной пустыни в радиоактивную. Но только ли он? Горело углеводородное сырьё, горело топливо, запасённое на чёрный день в хранилищах, горела сама человеческая плоть. Скоро из-за циркуляции воздушных масс чёрное облако накроет весь земной шар густой пеленой, вполне достаточной для того, чтобы ни один солнечный луч не достиг опустошённой поверхности.

Нечто подобное погубило динозавров. Всё повторялось. Не зря древние считали, что история совершает круг. Только тогда всему виной был астероид, а на это раз люди справились без посторонней помощи.

Разумеется, это произойдёт не в одночасье. Но однажды запущенный, процесс не остановить.

Становилось всё холоднее не по дням, а по часам. У Саши не было с собой термометра, но по ощущениям ему казалось, что уже начало октября — не больше плюс восьми днём. Ночью температура опускалась ещё ниже, и когда он просыпался, траву покрывал иней. Между временами суток пока ещё оставалась разница, а солнце несколько раз в день выглядывало из-за серой завесы.

Но тьма наступала одновременно с морозом. На самом деле именно она была первична, холод был её следствием. И если эта ночь продлится не один месяц, то…

Вспышкой в сознание Данилова ворвалась мысль: «Прекрати!».

Нельзя думать о таком. Потому что существует непреложный закон мироздания — все страхи рано или поздно воплотятся в реальность. В отличие от желаний, которые не сбываются никогда.

Парень не раз убеждался в справедливости этого закона. Стоило ему подумать о неприятном, как оно было тут как тут. И теперь своими мыслями он подписывал смертный приговор тем, кому повезло пережить Чёрную субботу; хоронил их заживо, и себя вместе с ними.

Саша бы рад запретить себе думать, но не мог. Его мысли никогда не подчинялись ему.

Итак, если тьма не рассеется в ближайшие месяцы, то цивилизации придёт конец. Она замёрзнет, как теплолюбивое растение. Но это ещё не самое страшное. Если мрак не рассеется, то за ближайший год многие биологические виды, обитающие на третьей планете Солнечной системы, исчезнут. Уцелеют микробы. Бактерии, в лучшем случае — тараканы и крысы. Человечества не станет как вида. Единицы выживших, если они и будут, позавидуют мёртвым чёрной завистью. Даже если кто-то из людей и сможет пережить катастрофу в безопасном месте, имея запас воды и пищи, то, выйдя из своего убежища, он обнаружит себя посреди бескрайнего кладбища. А это пострашнее, чем очередной ледниковый период. Земля будет напоминать Марс — мёртвый холодный мир, непригодный для жизни.

Но он этого уже не увидит. Если холод станет арктическим или, тем более, марсианским, то его не спасут даже тёплый полушубок и валенки — он просто не сможет дышать.

«Узнать бы, кто за это в ответе, — думал Александр, заходясь в приступах сухого кашля. — Кому пожелать перед смертью долгих и мучительных лет в этом аду?» Его слегка знобило. Он мог только надеяться, что это простуда, а не что-то похуже. К счастью, лёгкая тошнота, которую парень почувствовал пару часов назад, прошла бесследно. Значит, не оно. Значит, простое отравление. А теперь его мучает самое обыкновенное ОРЗ.

Забавно. Обречённый человек, а внутри у него — такие же обречённые микробы. Род людской наверняка вымрет, как и большая часть животных. А что же бактерии и вирусы, населяющие их тела?

Последуют за нами. Хоть они и могут переносить чудовищные температуры, но не способны жить и размножаться вне организма-хозяина. Если не станет людей, то и все микроорганизмы, паразитировавшие на них, обречены. В глубине души Саше было их даже жаль. Ведь они-то были ни в чём не виноваты.

И пришёл день четвёртый, и тучи лопнули по швам, и копившаяся в них влага пролилась на выжженную землю мутным маслянистым дождём. Радиоактивные осадки выпали даже в странах, отделённых десятками тысяч километров от театра военных действий.

По шоссе М-51 бесконечной вереницей растянулся поток измученных людей, в одночасье лишившихся всего. Беженцы. Это слово было правильным по сути, но могло ввести в заблуждение. Они не бежали, а шли. Эти существа, похожие на привидения, ковыляли, спотыкаясь в дорожной пыли, нестройной толпой, растянувшейся на многие километры.