Новая весна - Рита Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Здравствуй Сергей! Надеюсь, ты не сменил место жительства, и это письмо обязательно найдет тебя. Извини, что так долго не писала. Просто я устала биться в глухую стену, за которой, как оказалось, была лишь пустота. Теперь, по прошествии многих лет, я даже благодарна тебе за то, что в минуты моей слабости ты не пошел у меня на поводу. Не позволил мне вернуться в семью и растить собственную дочь.
Конечно, мне и сейчас очень хочется увидеться с Верочкой. Но это чувство уже не высасывает мою душу и не заставляет корчиться в страшных судорогах. Теперь я молю тебя лишь об одном — прости меня за все. За мою слабость, за трусость, за безответственность. Я была всего лишь маленькой девочкой, которая не давала отчета в своих поступках. Сейчас я другая. И у меня все таки получилось устроить личную жизнь. Почти получилось.
Год назад я вышла замуж и почти сразу забеременела. У нас родилось двое замечательных близнецов. Но по огромному недоразумению мой муж попал в тюрьму, и я осталась одна с двумя грудными детьми. Мы еле-еле сводим концы с концами. Детских пособий не хватает даже на еду. А из декретных у меня ежемесячно отчисляют алименты в пользу Верочки.
Сергей, я понимаю, что очень виновата перед тобой. Но и ты меня пойми. Если у тебя есть хоть капля сострадания, то откажись от алиментов. Не дай мне и моим малышам умереть от голода. Ты — взрослый мужчина и вполне способен сам прокормить Верочку. Не лишай нас последнего куска хлеба. Знаю, что ты очень благородный и добрый человек. Поэтому надеюсь на твое понимание и сострадание. Жду ответ».
Несколько раз подряд Вера прочитала последнее послание. Вчитываясь в каждое слово, вглядываясь в каждую букву, словно пытаясь намертво впечатать ее в свою память. Оказывается, мама любила ее! Она безумно жалела о том, что бросила ее и мечтала вернуть родную дочь. Но отец не позволил ей сделать этого. Хотя всю жизнь продолжал любить свою бывшую жену. Его гордость оказалась гораздо сильнее остальных чувств.
В жизни отца не было другой женщины, кроме мамы. Вера знала это точно. Одно время к ним захаживала моложавая и дородная тетя Валя. Маленькая Вера быстро привыкла к пышной хохотушке и рыдала навзрыд, когда по вечерам та уходила домой.
Однажды она устроила папе настоящую истерику, с криками, раскидыванием игрушек и крокодильими слезами на припухшем детском личике. Мужчина терпеливо ждал, когда у девочки иссякнут силы и она, наконец, успокоится. После того, как Вера всхлипнула в последний раз и уткнулась в подушку, он сел рядом с ней, положил теплую ладонь на ее острое плечико и сказал:
— Доченька, не надо упрашивать меня впустить в наш дом чужую тетку. Как бы ты не рыдала и что бы не говорила, я никогда не сделаю этого. Понимаю, что тебе не хватает женского тепла и ласки. Знаю, что не могу тебе этого дать. Но даже ради тебя я не смогу заставить себя полюбить. Пойми, я уже отлюбил свое. Мое сердце, моя душа и тело не способны принять другую женщину. Все они вызывают во мне лишь одно чувство — отвращение.
Больше тетя Валя к ним не приходила. Порог их дома вообще больше не перешагивала ни одна женщина. Даже будучи десятилетней девочкой, Вера поняла отца. Поняла и возненавидела свою мать. Женщину, которая лишила ее отца возможности быть счастливым, а у нее отняла великую радость — познать материнскую любовь.
Сейчас в Вере боролось два противоположных чувства: ненависти, годами тлевшей в ее груди и жалости, навеянной только что прочитанными письмами.
Девушка аккуратно сложила письма, перетянула их резинкой и положила на дно старого, обтянутого потрескавшейся дерматиновой кожей, чемодана. Эта невысокая стопочка оказалась самым ценным, что было у нее. Порывшись в старом трюмо, она достала паспорт, свидетельство о рождении и отцово свидетельство о смерти. Долго смотрела на школьный аттестат и, наконец, решившись, небрежно закинула его в чемодан. Девушка была уверена, что эта зеленоватая книжица ей не пригодится.
Из оставшейся груды старого тряпья она взяла лишь комплект затертого нижнего белья и два ситцевых сарафана, один из которых отец покупал ей на выпускной. За последние две недели Вера сильно похудела и теперь наверняка с легкостью влезет в него. Больше брать было нечего. Она захлопнула крышку чемодана и тяжело вздохнула. Получается, за тридцать лет она не нажила даже достойного гардероба. В общем-то, у нее вообще не было никакого гардероба. И что самое интересное, этот факт ее никогда не огорчал. По большей части ей было все равно, что носить. Главное, чтобы было тепло и комфортно. Все вещи, которые она носила сейчас, были куплены ее отцом. А значит им почти тринадцать лет.
— Ничего, Верочка, у тебя еще все будет, — успокоила себя девушка, сняла с дверной ручки сумку и переложила в нее содержимое чемодана. Тащить на себе такую тяжесть из-за двух платьев было по меньшей мере глупо.
Старая черная сумка, с которой Вера ходила в старшие классы, висела на дверной ручке в спальне. Там же, куда она повесила ее тринадцать лет назад. Тогда девушка твердо решила, что больше никогда не возьмет в руки эту уродливую вещь. Вера даже хотела выкинуть протертую чуть ли не до дыр сумку, но что-то ее остановило.
Школьные годы… Наверное, они были самыми прекрасными в ее жизни. Рядом был отец, хоть и пьющий, зато родной и любящий. Еще был Костя. И Вера верила, что одноклассник тоже любит ее. Она наивно, совсем по-детски, кокетничала с ним, с замиранием сердца ловила его восхищенные взгляды, иногда позволяла провожать себя домой. Эта любовь двух мужчин, отца и Кости, абсолютно разная, но настолько реальная, что ее можно было пощупать руками, делала ее по- настоящему счастливой.
Потом она потеряла эту любовь, всю сразу, без остатка. Сначала умер отец, потом уехал Костя. И она осталась одна. Совсем одна. Чуть позже у нее появился Дружок. Он тоже любил ее. По-своему, по-собачьи, но так же преданно и безоглядно. Несколько дней назад не стало и его.
Любил ли ее Слава? Хотя бы немножечко, хотя бы толику? Она в миллиардный раз вспоминала его глаза и сравнивала их с отцовыми и Костиными. Она до сих
