Триокала. Исторический роман - Александр Ахматов

– Иди ко мне! До рассвета осталось немного. Постарайся заснуть.

Мемнон усадил подругу себе на колени, прикрыв ее до самых плеч полой своего грубого и толстого дождевого плаща.

– Вряд ли я усну, – прошептала она. – В такую ночь! Мы снова вместе… Твое сердце… как оно гулко стучит! Я самая счастливая женщина на свете! Люблю и знаю, что любима!

– Да, любима, моя богиня! – тихо, как эхо, отозвался Мемнон и покрыл ее лицо поцелуями…

Небо над городом расчистилось от туч, медленно отступавших на восток. Звезды сияли ярко, но море обнимала непроглядная мгла.

Ювентина рассказала Мемнону обо всем, что произошло в ту злосчастную ночь на вилле Никтимены: о том, как римляне, которых привел туда предатель Аполлоний, схватили Минуция и как она и Геродор вырвались из плена, бросившись в холодные воды Вултурна.

– Ни мне, ни Геродору не удалось вовремя добраться до лагеря, чтобы предупрелить Ламида и Клеомена об измене Аполлония. Переплыв реку, я долго блуждала во тьме по залитой водой пойме, пока не добралась до Казилина. Было очень холодно и страшно, но я должна была предупредить вас о смертельной опасности. Я заставила себя еще раз переплыть Вултурн… К сожалению, я не успела. Когда я выбралась на левый берег, сражение уже подходило к концу…

– Бедная голубка моя! – обнимая и целуя ее, прошептал Мемнон.

– Геродору повезло меньше, чем мне, – со вздохом продолжала Ювентина. – В конце концов его снова схватили…

– Погиб?

– Не знаю. В Капуе у меня была встреча с Марком Лабиеном. Не может быть, чтобы Лукулл отказал храброму и заслуженному центуриону в его просьбе пощадить Геродора, которого Лабиен должен был представить ему как своего спасителя в день битвы у Тифатской горы…

– Ты пришла в Капую специально, чтобы встретиться с Лабиеном?

– Да. Я просила его, чтобы он навестил Минуция в тюрьме и передал ему алабастр с ядом… помнишь, тот самый, который я показывала тебе на альбанской вилле Аврелия? Я хотела избавить его от издевательств и пыток перед казнью. Это все, что я могла сделать для него…

– Понимаю, – тихо сказал александриец.

Ювентина подробно изложила свой разговор с Лабиеном во время свидания с ним в Капуе. Не утаила она и о нечаянной встрече с Эмилием Скавром, сыном принцепса сената, хотя рассказывала об этом с явной неохотой.

– Надо было мне прикончить этого мозгляка! – мстительным тоном проговорил Мемнон, когда Ювентина рассказала, как хвастался перед ней Скавр своим ранением в голову, якобы полученным во время сражения под Казилином. – Все они таковы, эти знатные римские особы! С жизнью расстаются раньше, чем со своей спесью! И сколько хвастливого вранья можно прочесть на их могильных памятниках! Пока они молоды, любую царапину, полученную на войне, выдадут как свидетельство выдающегося подвига, а потом, возглавляя легионы, будут писать в сенат о взятии десятков городов, а на самом деле жалких деревушек, брошенных без боя их обитателями.

Он коротко рассказал ей о том, что она уже знала от Вария, – о своей кровавой схватке с тремя преследователями, среди которых был и отпрыск рода Эмилиев, показавший себя презренным трусом.

– Ну, а я, – продолжала рассказывать Ювентина, – до самого заката пряталась в зарослях неподалеку от Аппиевой дороги и, когда стемнело, вернулась в имение. По пути туда я случайно встретила раненого африканца из отряда Гилерна. Его зовут Сирт. Теперь он преданный мне слуга…

– Это хорошо, – с удовлетворением сказал Мемнон. – Пока меня не будет рядом, надежный защитник тебе не помешает. Как мне его найти?

– Он снимает комнату в одном из бедных кварталов Тихэ… там есть ночлежный дом на улице Шорников.

– Я найду его, – сказал Мемнон и, помолчав, продолжил: – Кроме того, я пришлю тебе служанку. Теперь я вполне состоятелен для того, чтобы обеспечить тебя всем необходимым. Обязательно подыщу тебе девушку на рынке рабов…

– В «Аретусе» я очень сдружилась с одной милой девочкой-гречанкой. Она бы мне подошла, но Видацилий, наверное, не согласится расстаться с ней?

– А, ты имеешь в виду эту бедную немую? Леену?

– Да. Она тоже привязалась ко мне, пока я жила в гостинице.

– Я уплачу за нее Видацилию столько, сколько он потребует… Но прости, я перебил тебя. Рассказывай, что было дальше?

Беседа их затянулась до третьей стражи ночи.

Мемнон рассказал подруге о своем десятидневном пребывании на Крите.

– Я был в полном отчаянии, моя ласточка! Во время плавания к Криту я и днем и ночью изнурял себя работой, заменяя уставших гребцов. Думал, что это хоть немного отвлечет меня, облегчит душу… Прибыв на Крит, я рассказал Требацию о своем участии в восстании Минуция и, по его рекомендации, предстал перед членами конвента, дав страшную клятву верности… Помнишь, я обещал, что увезу тебя в Кидонию? Мы мечтали о спокойной мирной жизни в этом городе. Теперь же все пошло прахом. Отныне я возведен в ранг навархов с правом участвовать в собраниях конвента. У меня был выбор. Я мог отказаться. Требаций говорил мне об этом. Если бы я знал, что ты жива, то уклонился бы от этой чести, но теперь…

– Не огорчайся! – мягко прервала его Ювентина. – Знаешь, по правде сказать, мне никогда и не верилось в тихое счастье с тобой, мой бедный гладиатор. Да, да, я никогда не обманывала себя на этот счет, всегда крепилась душой, готовясь разделить с тобой любые горести, любую судьбу. Для меня высшее счастье быть рядом с тобой, остальное не имеет значения. Только ты мое благо. Без тебя мне не жить. Без тебя я чувствовала бы себя затерянной, всеми покинутой, заживо погребенной. Я твоя верная жена и… куда ты, Гай, туда и я, Гайя46, – говорила она, прижимаясь своим нежным лицом к колкой щетине его небритых щек.

– Счастье мое! – прошептал Мемнон, целуя ее.

– На Крите я очень скоро нажил себе много врагов, – помолчав, снова заговорил он. – Не хочется рассказывать… Мы ведь с тобой условились, что я не буду вспоминать о женщинах, которые были у меня до тебя. Но о моей встрече со своей бывшей критской возлюбленной стоит сказать несколько слов, потому что из-за нее у меня случились неприятности, едва не стоившие мне жизни. Прошлым летом, когда меня схватили и сделали гладиатором, она считала меня погибшим и сошлась с одним молодым человеком, который…

– Я должна тебе признаться, – перебив его, сказала Ювентина. – Как-то в одной беседе со мной старик Сальвидиен поведал мне о твоей критской подруге и о том, что после того, как ты пропал без вести, она утешилась с другим. Я даже запомнила их имена, которые он мне назвал… Его зовут Мамерк Волузий, а ее Понтия Умбрена…

– Так ты все знала и помалкивала? Вот плутовка! – с нежным укором произнес он. – За это я должен наказать тебя. Ну-ка, где твои губки?

Он еще раз поцеловал ее и продолжил свой рассказ:

– Мамерк Волузий был проратом на корабле, доставившим меня на Крит. Он с самого начала стал выказывать мне свою враждебность, предупредив, чтобы я держался подальше от Умбрены, иначе мне несдобровать. Нужно было как-то успокоить его, поговорить с ним со всей откровенностью. Я ведь не собирался возвращаться к Умбрене. После тебя все женщины стали мне постылы. Но я ответил с презрением, что не боюсь его угроз, и посоветовал ему никогда не становиться на моем пути. Мое состояние в то время трудно описать. Потеряв тебя, я стал замкнут и зол. Когда я прибыл на Крит, то не искал встречи с Умбреной. Она сама пришла ко мне. Я был холоден с нею, но она расценила это по-своему, заговорив о том, что все уладит с Мамерком, если я вернусь к ней. Возможно, я не нашел нужных слов… более мягких и тактичных, необходимых в таких случаях. Можно было рассказать ей о тебе, о своем горе. Но я ни перед кем не хотел раскрывать свою душу. Видимо, мой отказ прозвучал слишком черство и безжалостно. Этим я ее оскорбил. Умбрена всегда была девушкой гордой и самолюбивой. Ей покровительствует сам Требаций, потому что ее покойный отец был его другом. С Мамерком она дружила с детства. Кроме него, у нее было много поклонников, но когда я впервые появился в Новой Юнонии, она предпочла меня всем остальным. Мне она просто нравилась, и это меня вполне устраивало. Тогда у меня не было явных врагов, если не считать соперника Мамерка, который, впрочем, тогда не выказывал открыто своей зависти и вражды по отношению ко мне. Но как только нога моя ступила на критскую землю после бегства из Италии, лишь немногие из моих прежних знакомых выражали радость по случаю моего возвращения из римского плена. Поначалу я не придавал особого значения косым взглядам, которыми меня встречали в таверне, куда я обычно заходил подкрепиться, но однажды какой-то каппадокиец, один из приятелей Мамерка, затеял со мной ссору. Он был огромен ростом и обладал большой силой, но я превзошел его ловкостью и искусством кулачного боя, и победа осталась за мной. Эта драка в таверне была только началом козней, которые готовил против меня Мамерк. Он был взбешен, узнав о том, что я встречался с Умбреной. Сама она, видимо, тоже настраивала его против меня. В конце концов Мамерк и его друзья решили меня убить…