Центр - Александр Морозов

А тут юный Карданов, даже и не кандидат. Катя раздражалась и почти искренне недоумевала: как же так, умнейший парень и… чуть ли не маниакал? Да что он вбил себе в голову? «Да кто ты такой? — и, подправляя резкость формулы, добавляла вроде бы объединяющее их обоих: — Да кто мы с тобой такие? О каком таком влиянии… ты что?»

На что Карданов отвечал не задумываясь: «Человеки суть. Гомо сапиенсы, пусть даже и моложавые. А человек есть проект и открытость. И что он такое — каждый день заново становится ясным лишь по тому, что он совершил в этот очередной отрезок от рассвета до заката, — и подверстывал, забивая гвозди изящным молоточком классической диалектики: — Явление — существенно, а сущность — является».

Ну вот он и явился. Заявил себя. Так что очень быстро пришлось ему и уйти. Нет, этот мальчик не был рассчитан на длинную дистанцию. Такие всегда уходят и никогда сами не знают, куда. И никому это неинтересно.

XI

Тираж — двести экземпляров. Так значилось в выходных данных сборников. Так стояло в макете удачнейшего из всех, восьмого по счету на исходе второго года их издательской деятельности (по четыре выходило в год — ежеквартальников, или quarterly, как неизменно-изящно называл свое детище Ростовцев). Восьмой выпуск состоял из кардановского перевода острой дискуссии в югославских газетах о развитии рабочего самоуправления и расширении прав предприятий. Перевод Карданова, редактура Ростовцева, обсуждение всего сектора. Клим Данилович как бы специально пышно обставил это обсуждение, не комкая, а, наоборот, на два полных дня протянув (координаторы в это время участвовали в каком-то мероприятии в самом Госплане, и огромная комната оказалась в полном распоряжении информаторов), с неким назиданием и почти смакуя разъяснял всем (Яковлевой, Ольшанской, Регине) на примере сборника, как надо искать материал, как проявлять избирательность и комбинаторные способности: дискуссия в полном объеме занимала несколько толстых вкладышей в «Борбе» и «Политике» и в первозданном своем виде для перевода и последующего опубликования являлась вещью неподъемной, не вещью даже, а дебрями полемическими.

Но Карданов подготовил краткий рефератец этих вкладышей и только с ним уже вышел на Ростовцева, в обсуждении с которым и были определены узловые моменты и структура будущего перевода.

И вот перевод выполнен, отредактирован и являл уже собой не дебри, а стройную, удобочитаемую брошюру, в которой в несколько иной терминологии трактовалось о вещах, довольно близких к тому, о чем заговорили спустя лет десять на страницах уже наших газет, — о трудностях внедрения бригадного подряда, о причинах медленного и недостаточно последовательного развития хозрасчетных и хоздоговорных методов хозяйствования и т. д.

Итак, обсуждение нового сборника закончилось, обсуждение удалось, сам сборник, вне всякого сомнения, удался, информаторы похаживали по комнате, фигурально выражаясь, потирая руки, еще не отойдя от умственного возбуждения, как вдруг раздался звонок — Ростовцева вызывали в дирекцию.

Ростовцев вернулся и объявил (он всегда все, касающееся сектора, объявлял напрямую, доводил информацию до масс: Карданова, Яковлевой, Ольшанской и Регины — максимально открыто и без малейшего тумана):

— Сухорученков предложил выпустить этот сборник тиражом в пятьдесят экземпляров.

— Что, вообще мы теперь съезжаем с двухсот до пятидесяти? — спросила Ольшанская.

— Нет. Насчет «вообще» речи не шло, — ответил явно расстроенный Ростовцев. — Только насчет этого сборника.

— Директор предложил или, так сказать, распорядился? — спросил Карданов.

— Распорядился. Можно считать это приказом дирекции. — Клим Данилович замолчал, усугубив всеобщую растерянность. Слишком уж резок был переход от всеобщего подъема, вызванного удачным обсуждением удачной работы, и реакцией руководства, которое провело, стало быть, свое параллельное обсуждение.

— А как же?.. Кому теперь отправлять? — робко осведомилась традиционно робкая Регина. Вопрос был понятен — Регина отвечала за рассылку тиража по списку ста семидесяти абонентам. Тридцать экземпляров оставались по заведенному порядку в резерве сектора и раздавались впоследствии практически всем желающим: рядовым сотрудникам института (от завсектором и выше получали по списку), командированным, московским ученым-экономистам, случайно на стороне прослышавшим о том или ином выпуске и звонившим лично Ростовцеву.

— Отправлять ничего не придется, Региночка, — жестко ответил Клим Данилович. — Весь тираж — пятьдесят экземпляров — директор распорядился передать в экономический кабинет Госплана, который и проведет распределение по специальному списку.

Карданов начал:

— Как же… Вы ему объяснили?.. — Но сбился, тут же поняв, что все, что надо, Ростовцев объяснил, ну и ему, стало быть, кое-что объяснили. — Так нельзя, — помолчав, сказал Карданов. — Я пойду к Сухорученкову. Надо еще раз…

— К директору ходить больше незачем, — сказал Ростовцев. — Это не от него исходит. Рукопись сборника попала в Комитет, видимо, кто-то из ученого совета переправил. Вот там и решили.

— Значит, надо пойти в Комитет, — сказал Карданов.

— Не время. Очень уж неудобный для нас момент, — немного приоткрылся Ростовцев.

— Я могу при разговоре ссылаться на положительное обсуждение в секторе? — спросил Карданов.

— Не время, Виктор, — еще неувереннее ответил завсектором, и девочки почувствовали себя лишними. Первой сообразила и, не говоря никому ни слова, спокойно покинула комнату Яковлева. За ней вышли Ольшанская и Регина.

Почти двадцать лет назад это было. Карданов пошел тогда в Комитет. И именно Катя выручила его на финише этой истории, когда ему грозило… Что ему грозило? Увольнение с записью: «За утрату доверия администрации» — это как минимум. А в иных озлобленно-оживленных речах проскакивало: «Подсудное деяние».

Катя выручила его тогда, но потом выяснилось, что выручить его было нельзя.

Карданов тогда, не удовлетворившись разъяснениями Ростовцева, пошел-таки в Комитет и имел там для начала беседу в одном кабинете. А потом и другую беседу в другом кабинете.

В первом кабинете с ним попробовали обойтись небрежно. Виктор все спрашивал по существу, как же, мол, так, первоклассный материал, суперактуальный, и почему же тираж с двухсот до пятидесяти снижают, то есть вчетверо? Почему вообще снижают? А ему отвечали не по существу, а все спрашивали встречно: кто он и откуда?

Естественно он представился: такой-то, мол, мэнээс из сектора информации сухорученковского Института. Сам я, дескать, и материал этот в прессе отыскал, сам его, после обсуждения с шефом, выборочно и перевел. Так что выходит, как специалист и, в некотором роде, автор выпуска, как раз и интересуюсь дальнейшей его судьбой.

Но простые его ответы вовсе не доходили до того, кто сидел в первом кабинете. Тот все продолжал, как бы не понимая, что ему отвечают, по-прежнему интересоваться: кто такой и откуда? Наконец Карданов вроде бы уловил, что на самом деле не так важно, кто он и откуда, а важно другое: от кого.

А тут у Карданова позиция оказалась слабоватой: не мог он даже сказать, что от Ростовцева. Клим Данилович его не уполномочил на это. Пытался Виктор в разговоре с шефом заполучить хотя бы уж такие полномочия, но не получил. Ростовцев, во-первых, ему резонно изложил, что для Комитета Карданов — никто (то есть не Витя, а даже и он, сам Ростовцев, — никто). Во-вторых, что так дела не делаются. А в-третьих, достаточно того, что во-первых и во-вторых.

Виктор, правда, возражал, что дела вообще или делаются, или нет. А уж если делаются, то  к а к  и м е н н о — выясняется в процессе их делания.

На что Ростовцев уже с некоторой грустью закончил:

— Ну, поезжайте, поговорите. Иногда полезно делать бесполезные усилия. Для самого делающего полезно.

Короче говоря, в первом кабинете быстро выяснили, что Карданов ни от кого. Он-то, правда, говорил, что вовсе он не ни от кого, а от себя, но для того, кто сидел в первом кабинете, это как раз и было равносильно, что ни от кого. «От себя», то есть от Карданова, это было необычно, неэтикетно и сто тысяч других «не».

И дело о тираже обсуждать здесь с Виктором не стали. Даже и не подпустили его к этому делу. Предложили удовлетвориться формулировкой «Быть по сему» и отправляться по домам.

Но Карданов отправился по кабинетам, и в конце концов попал во второй кабинет, и сумел-таки навязать его хозяину беседу.

Дали Виктору Трофимовичу такую возможность, и он ею воспользовался, то есть в свойственной ему манере поставил вопрос ребром: они, что, помешают, вред принесут, сокращаемые сто пятьдесят экземпляров?

Насчет пользы, рассудил Карданов, объясняться ведь, кажется, не приходится — для чего же и существуют тогда секторы, отделы и вообще вся сеть научно-технической информации по стране? Естественно, чтобы информировать. Так что насчет пользы нечего, кажется, и слов тратить.