Черняев 1982 - Неизвестно

- и дело в шляпе! Нет. Он уверен, что тот же Федорчук при Брежневе не завел на него досье, чтоб подсунуть членам ПБ, когда потребуется его прижать?» И самое страшное с точки зрения Юрки - «он отдаляет людей, которые способны говорить ему в глаза полную правду».

Мои успокоения: не верю я в интриги ни против тебя, ни против Андропова. Черненко устраивает его прочное второе место, он не претендует на первое и это видно по тому, как он повел Секретариат. Не верю я и в твою опалу. Но на место он тебя, возможно, решил поставить (про себя думаю: надоело ему твое нахальство в навязывании мнения и критериев). Что касается Волкова, то тут ты, пожалуй, прав: Трапезников и Зимянин стараются просунуть ногу в дверь, чтоб потом трудно было захлопнуть. И сталинистскую активность Волкова (он, кстати, апеллировал к «Экономическим проблемам социализма» Сталина) подкидывают, как новое слово «нового этапа». Но Трапезников долго не усидит. Б.Н. мне еще до отъезда в Афины говорил, что дело только за тем, чтобы найти замену. Трапезников давно держался только тем, что его привез в Москву Брежнев.

Что же касается спектаклей, то я бы не брал на себя роль глашатая советской интеллигенции. Во всяком случае «Бориса Годунова» на Таганке сначала надо бы посмотреть. Я, например, слышал, что это вопиющая пошлость и надругательство над Пушкиным во имя обычной любимовской хулиганско-политической фиги в кармане. Самозванец там в тельняшке и с маузером и т.п.

Но в целом - «успокаивал». Он не то, что испугался. Пугаться ему в самом деле нечего - «дальше фронта»=Академии наук не пошлют. Но замельтешил по поводу того, что у него осеклось с превращением в Киссинджера при Андропове, а это - его голубая мечта, хотя надо признать, не по мелкому тщеславию и, конечно, не из-за карьеры (ехать ему выше некуда), а по причине самовыражения крупной личности, каковым он себя мыслит и не без оснований.

25 декабря 82 г.

60-летие СССР. 140 делегаций, 140 речей, которые за несколько дней пропустил через себя (каждая по 3-5 страниц): превращение в русский литературный текст, снятие глупостей - фактических, политических, теоретических - «согласование» этих изъятий и исправлений с ораторами, сокращение текстов при колоссальном сопротивлении авторов (без сокращений «Правде» их пришлось бы публиковать до середины января), порядок публикации в «Правде», потому что выступали повсюду - на заводах, в домах культуры, в Большом театре, в Колонном зале, в Ленинграде, Киеве и т.д. Очумел от мелькания одних и тех же мыслей, восклицаний, фраз, восторгов, похвал. Но и мысли есть. Но были и перлы. Например, черный Уинстон - председатель КП США - хотел начать свою речь так (в Колонном зале):

«. Для меня - высокая честь выступать в том же самом зале, в котором 58 лет назад лежало тело великого вождя Октябрьской революции, а совсем недавно лежало тело другого великого ленинца, и кроме того, я выступаю под огромным впечатлением речи третьего великого ленинца, тов. Андропова, который обещал выполнить решения XXVI съезда КПСС».

Пришлось уговорить его поехать в Ленинград, где ему предстояло выступать в совсем другом зале.

Безумно надоели беседы встречи=проводы делегаций. Им, кажется, интересно (по моей встрече с Каштаном и Джаганом во время похорон Брежнева, эти две партии провели даже пленумы). Но мне приходится выламываться, потому что я знаю, что все это впустую, все это холостая межпартийная дипломатия, которая практически ни для кого ничего не значит.

Завтра предстоит обед с испанскими социалистами и ужин с делегацией Канады.

Сегодня выставил государство на 25 тыс. рублей, заставив «Правду» переверстать набор речей, - не в том порядке расположили.

26 декабря 82 г.

Делегации много говорят о докладе Андропова. И почти все начинают с того, что он

- краток. Второе качество, всеми замеченное - критичен и самокритичен. Третье - без громкостей. Отражает стиль дела и требовательности. Все ждут от нас крупных, заметных во всем мире перемен, которые затмили бы и Афганистан, и Польшу, и заставили бы забыть, созданную на Западе, целую «брежневиаду» (об использовании власти для самообогащения, о кумовстве - везде родственники, о неуемном хвастовстве, о демонстративном представлении маразма в качестве мудрости, о коррупции и проч.). Коммунисты там тоже устали отбиваться от всего этого, а некоторые - не выдержали. «Юманите» вышла с аншлагом: «Декларация надежды» (правда, только о внешнеполитических предложениях доклада Андропова, но с намеком и на все остальное).

Кстати, Арбатов сообщил, что ему позвонил Александров-Агентов и «по поручению» поблагодарил за доклад (после того, как прочитал информацию об отзывах). Юрка считает это жестом «примирения».

1982 год.

Послесловие.

Год может быть назван преддверием перестройки. В записках зафиксированы вяло текущий, но неизлечимый кризис - метастазы его проникли во все сферы жизни деградирующего общества. Вопиющий маразм высшей власти, убожество и цинизм подавляющего большинства руководящих кадров сверху донизу исключал надежду на перемены, разве что - с приходом «нового царя» (нового Генсека после Брежнева).

Наиболее умная, культурная, авторитетная из зарубежных компартий - Итальянская

- публично заявляет (и обосновывает) об исчерпании импульса Октябрьской революции, т.е. о провале советского «социалистического эксперимента».

В «томе» - свидетельства фактического (не признаваемого открыто) признания невозможности реанимировать международное коммунистическое движение, ликвидация которого - как самостоятельного, целостного фактора мирового развития - началась еще при Сталине и еще до роспуска Коминтерна.

Советская художественная литература с поразительной откровенностью (хотя пока еще эзоповским языком) демонстрирует исчезновение в обществе тех критериев, признаков и потенций, которые позволяли ему претендовать на роль первооткрывателя новой цивилизации. Разочарование, беспринципность, моральное разложение и цинизм - повсюду и во всем.

В связи с «уходом» Брежнева автор записок и одновременно его друг академик Арбатов сочинили «для себя» программы преобразований внутри и вовне. Эти «фантазии» поразительно (особенно первые из них) совпадают с тем, что потом стало составной частью внутренней и внешней политики «нового мышления». Изложение их здесь не означает, что оба этих человека, оказавшиеся потом в команде Горбачева, предъявили ему эти свои «программы» и он взял их на вооружение. Это означает только, что обозначенные ими меры и идеи, что называется, «лежали на поверхности», были очевидны для каждого не потерявшего здравый смысл.

В «томе» много смешных теперь подробностей о том, как подобные авторам названных программ люди, работавшие во властных аппаратах, добросовестно выполняя служебные обязанности, вместе с тем пытались - с позиций именно здравого смысла - влиять на политические решения и поручения «вождей».

Сохранялись и иллюзии насчет некоторых из них, особенно Андропова. Оправданием может служить то, что «вожди» брежневской эпохи не были уж такими монстрами, как соратники Сталина. Они, может, и в самом деле лично хотели добра людям и стране. Но появившиеся на политической авансцене по критериям, заложенным сталинскими чистками, они демонстрировали собой посредственность, культурное ничтожество тогдашней так называемой «элиты». И, конечно, им не дано было понять, тем более - признать, что любым их «добрым начинаниям», - а такие кое у кого были, - не суждено осуществиться «по природе вещей»: «система» отторгнет любые существенные перемены или тихо поглотит их, лишив первоначального замысла, как уже бывало в 60-х и в начале 70-х годов.