Кукольник - Родриго Кортес

— Ты мне предлагаешь убить белую?!

Платон смиренно наклонил голову.

— Она забрала вашу душу, а вы заберите ее.

— Пошел вон, дурак! — взревел Джонатан и чуть ли не пинками вышвырнул раба за дверь. Потом сел на кровать, и его вдруг пронзило до боли острое понимание, что разницы-то никакой нет, и душа у этой девицы черная, да и порок нужно карать там, где ты его нашел! Тем сильнее, чем он опаснее! А салон мадам Аньяни был очень опасным местом.

«А ведь какое прекрасное тело, прямо кукольное, — с грустью подумал он и тут же спохватился: — С той разницей, что кукла безгрешна».

Джонатан тряхнул головой, снова перебрал все аргументы и контраргументы и снова увидел — все так. Он даже думать боялся, сколько юных душ поглотил этот вертеп, хитро и нагло подсовывающий лукавый разврат вместо божественно чистого восторга. И самое страшное зло шло не от черных. И с этим надо было что-то делать.

«Я это должен исправить, — понял он. — Другого выхода нет».

К этой мысли Джонатан привыкал несколько дней. Он отчаянно не желал верить в то, что само приходило ему на ум, но ничего иного сам себе предложить так и не сумел. Зло следовало покарать прямо в его логове. Но только на этот раз он все хотел сделать сам.

Тщательно расспросив Платона, что и как делается, как варится густой, многокомпонентный «рассол», как и чем вытаскиваются внутренности и в какой срок окончательно застывают члены мертвого тела, Джонатан приказал поймать для него собаку; преодолевая брезгливость, лично перерезал ей горло и спустя восемнадцать часов напряженного труда поручил Платону прикрыть то, что вышло, полотном и отправился спать. А наутро, проснувшись намного позже обычного, первым делом проверил новую куклу и, сосредоточенно поджав губы, кивнул. Все вышло как надо.

Нельзя сказать, чтобы собака выглядела как живая, но тем не менее она не воняла ничем, кроме влажной шерсти и густого травяного духа. Да и члены ее тела были ровно в том положении, в каком он оставил их полсуток назад. Это был несомненный успех, и теперь настало время для главного — порицания и наказания исходного порока.

В конце концов Артур не выдержал. Он понимал, что сейчас испытывает Джонатан, и отчасти чувствовал в этом и свою вину. Еще там, в салоне мадам Аньяни, к утру, когда двух девиц для полного веселья ему стало не хватать и он велел пригласить третью, у него возникла смутная ассоциация с чем-то однажды уже виденным. Как сказала бы мадам, «дежа-вю».

Артур не придал этому значения, и лишь когда Джонатан назвал имя Джудит Вашингтон, Артур вспомнил, как лет шесть назад уже видел эту мулатку, тогда еще не оформившуюся девчонку, в доме Лоуренсов. Он еще в тот раз поразился ее невероятному портретному сходству с отцом семейства и — надо же! — встретив у себя в постели, не узнал. И теперь ему было не то чтобы стыдно — неловко.

Артур переговорил с отцом и, не объясняя деталей, рассказал, что видел сбежавшую из поместья Лоуренсов рабыню, а потому считает своим долгом помочь в ее поимке.

— Я все понимаю, сынок. Друг есть друг, — поднял широкие кустистые брови сэр Бертран. — Ты мне только одно объясни: ты что, собираешься с поисковыми собаками по всей Луизиане бегать?

— Нет, папа, просто заеду к нашим знакомым в Новом Орлеане: к мистеру Джексону, к мистеру Робертсу, попрошу, чтобы они списались со знакомыми охотниками за беглыми, так ведь намного быстрее будет.

Мидлтон-старший с минуту бессмысленно жевал губами и наконец кивнул:

— Ну что ж, Артур, урожай собран, время у тебя есть, так что, если ты хочешь, езжай.

Джонатан выехал в Новый Орлеан в первый же понедельник. Он понимал, что сейчас, пока тянутся глубоко семейные рождественские праздники, клиентов у мадам Аньяни будет меньше, чем обычно. И это было удобно.

Правда, едва они въехали на паром, как пошел редкий в этих местах снег, резко похолодало, и Джонатан забеспокоился, не загустеет ли заранее приготовленный им «рассол», и, как только они высадились на том берегу, приказал сидящему на месте кучера Платону гнать как можно быстрее.

А потом они въехали в город, и все его беспокойство ушло, сменившись угрюмой решительностью и пониманием цели. Джонатан по памяти провел экипаж по суетным, суматошным улицам и распорядился остановиться на специальной стоянке неподалеку от салона мадам Аньяни. Закутался в одеяло до самых глаз и замер.

Несмотря на разгар дня, эта отдаленная улочка была сегодня почти безлюдна. Впрочем, кто-то в знакомые двери входил, кто-то выходил, а дважды Джонатан видел, как и сами девушки, игриво и немного натужно хохоча, пробежали в соседнюю лавку за сластями. Но шли часы, а главный и единственный объект его устремлений оставался недоступен.

Джонатан даже начал думать, что, возможно, ему придется снова туда зайти и уже на месте решить, каким образом выманить «нимфу» наружу. Нет, он прекрасно понимал, что для его задач вполне хватило бы любой из них; каждая из этих французских шлюх в равной степени была виновна в общем падении нравов, но в тот самый миг, когда он увидел свою белую, как ангел небесный, «нимфу» стоящей на коленях перед усатым господином с расстегнутыми брюками, у него появились и личные счеты.

А потом на город опустилась ночь, дверь салона еле слышно хлопнула, и на тротуар тихой беленькой мышкой выскользнула Она. Джонатан вздрогнул и привстал. Застывшие от холода члены ломило. «Нимфа» осторожно огляделась по сторонам и засеменила через дорогу, вышла на тротуар, снова тревожно огляделась по сторонам и, стуча каблучками, направилась… прямо к нему.

Джонатан тихо стащил одеяло с ног и толкнул сидящего впереди Платона стеком в спину. Тот зашевелился, но, видно, все сразу понял и оборачиваться не стал.

«Нимфа» приближалась.

Ее каблучки выбивали из мощенного камнем тротуара столь необычную и сладостную мелодию, что при любых других обстоятельствах утонченное сердце Джонатана замерло бы в непреодолимом желании растаять. Но не теперь.

Едва она поравнялась с экипажем, Джонатан стремительно спрыгнул вниз и перегородил ей путь.

— Ах! — только и сказала «нимфа».

— Садитесь, — приказал Джонатан и указал в сторону экипажа.

«Нимфа» ошарашенно заморгала, пригляделась и неуверенно улыбнулась.

— Мне нельзя подрабатывать за стенами салона мадам Аньяни.

— Садитесь, — взял ее под руку Джонатан.

Он произнес это так настойчиво и выглядел столь решительным, что «нимфа» сдалась.

— Только вы никому не говорите, — проворковала она и, подобрав полы пышного платья, поставила изящную ножку на ступеньку.

Джонатан подсадил ее, дождался, когда она подвинется, забрался сам и снова ткнул Платона стеком в спину:

— Поехали.

Сердце его бешено колотилось, а перед глазами плавали разноцветные мерцающие пятна. Почти как тогда, на острове.

Артур приехал в салон, часа два проговорил с мадам Аньяни, и, следует сказать, она была с ним предельно честна.

— Да, мне эта девочка сразу не понравилась, — прямо сказала мадам. — Бумаг нет, да и по речи сразу видно — деревенщина, еще обтесывать и обтесывать. Но вы же понимаете, как важно в моем деле иметь свежих девочек.

Артур понимал.

— И потом, по ней и не скажешь, что она черная! Вы же сами видели, Артур!

Артур видел.

— Понятно, я сделала ей документы…

— Стоп! — взвился Артур. В прошлый раз она о документах не сказала ни слова. — На какое имя?

— Натали Жуковски, — после долгой паузы, понимая, что брякнула лишнее, тяжко вздохнула мадам. — Что было, то и дала.

Артур задумался. Если бы эта информация была в полиции, поиски пошли бы быстрее, но ни подводить мадам, ни появляться в полиции он совершенно не желал. В принципе будет достаточно, если новое имя беглянки будут знать только те, с кем не предвидится проблем, — знакомые отцу охотники за беглыми рабами.

— Вы же не донесете в полицию? — напряженно поинтересовалась мадам.

— А? Что? — Артур так был погружен в свои мысли, что даже не сразу понял, о чем его спрашивают. — Разумеется, нет. Кстати, у вас ничего не пропало?

— Только то, что было на ней, — вздохнула мадам. — Платье — два с половиной доллара, шляпка — полтора доллара, белье — четыре доллара, ну и туфли — полтора.

Артур тоже вздохнул. Он видел Джудит только в белье, но в белье по улицам не ходят.

— Цвет платья?

— Голубой.

— Фасон? Обычный?

— Вы же знаете, у меня все девочки одеты прилично, — почти обиделась мадам. — Все самое лучшее, прямо из Парижа.

Артур едва скрыл под ладонью неудержимую саркастическую улыбку. Он уже понял, что значит «прямо из Парижа». Точно так же выглядели Сюзи и Люси в начале вечера — с претензией на светский шарм, а на деле одинаковые, как сестры-близнецы.