Самое время для новой жизни - Джонатан Троппер

– Заткнись и наслаждайся завтраком, Джек, – любезно предложил Чак.

– Я вас упеку за решетку, так и знайте! Клянусь, вы заплатите за это! – Джек в последний раз оглушительно врезал по двери, а через минуту мы услышали, что он собирает с подноса еду.

– Как все прошло? – спросила Линдси, когда мы спустились в кухню.

– Без сучка без задоринки, – ответил Чак.

– Но он и впрямь обезумел, – сказал я, немало потрясенный неистовством Джека.

– У него ломка, – объяснил Чак. – Привык с утра взбодрить себя щепоткой-другой кокаинчика. Теперь паникует, думает, как достать.

– Паникует? – переспросила Элисон.

– Представь: просыпаешься ты утром и дышать можешь только вполсилы, получаешь только половину кислорода против обычного, – растолковал Чак.

– Действительно ощущение именно такое?

– По личному опыту сказать не могу, но в приемном отделении нарков повидал, они почти на все пойдут, лишь бы заполучить дозу. Такие выдумщики. Некоторые готовы отрезать себе ухо или загнать гвоздь в ладонь, только чтобы им прописали наркосодержащее обезболивающее.

– Боже ты мой, Чак, а можно обойтись без подробностей? – взмолилась Линдси.

– Да пожалуйста, – Чак впился зубами в английский маффин. – Я просто хотел вас подготовить.

– К чему?

– К тому, что самое интересное начнется, когда он перестанет сходить с ума.

– То есть?

– Пока еще у него не было времени подумать. Паника затуманивает мозг, – принялся объяснять Чак. – Как только Джек успокоится, оценит ситуацию, он начнет строить планы побега. – Чак проглотил кусок маффина и оглядел нас. – И вот тогда держитесь.

Глава 16

– Я еще в том возрасте, когда люди говорят “она пока не замужем”, – рассказывала Линдси спустя несколько часов.

Мы ехали в город на автомобиле Элисон, чтобы запастись пластиковыми кружками для Джека. Двухполосная дорога – асфальт со щебенкой – петляла по лесу километров двенадцать, а затем вливалась в 57-ю трассу – главную транспортную артерию, пролегающую через городок Кармелина.

– Тебе всего лишь тридцать, – ответил я.

– Знаю. Но пора, видимо, начать жить соответственно возрасту. Вернуться в школу, отставить свое сумасбродство. Может быть, сейчас еще и говорят: “Она пока не замужем”, но после тридцати в какой-то момент пересекаешь невидимую черту, и формулировка меняется: “Она уже не выйдет замуж”.

– Но тебя ведь волнуют не только семантические оттенки.

– Нет, – Линдси помолчала с минуту. Дохнула на стекло и принялась рисовать ногтем в туманном облачке, возникшем от ее дыхания. – Я хочу когда-нибудь завести семью, – добавила она тихо.

– Что тебя тревожит? – спросил я.

Рыхлый щебень под колесами забормотал скороговоркой, и мы выехали на трассу.

– Да ничего. Не знаю даже, – она запустила средний и безымянный пальцы в волосы таким знакомым движением, что к моему горлу подступил ком. – Нет у меня ни работы, ни семьи, я не знаю, куда идти дальше. Так хотелось избежать какого бы то ни было постоянства, и вот я ни с чем. А если другого постоянства, кроме его отсутствия, у меня и не будет?

– Да, тогда хреново дело.

– Ну спасибо за поддержку, – криво усмехнулась Линдси.

На обочине у столов, заваленных тыквами, сидел старик с трубкой в зубах, в клетчатой рубашке поверх толстовки с капюшоном. Деревянный знак за его спиной сообщал: “До Хэллоуина осталось 5 дней”. Я заметил, что пятерка нарисована на перекидной табличке, как на старых табло тех времен, когда мы играли в детской бейсбольной лиге.

– Да все мы ни с чем. – Я смотрел в зеркало заднего вида на удалявшегося старичка с тыквами.

– Нет, – возразила Линдси. – Ты пишешь, Джек стал известным актером, Чак – свят-свят – хирургом, Элисон – успешный юрист…

– Чак не может построить нормальных отношений, у Элисон тоже с мужчинами швах – она помешана на Джеке. О блестящих достижениях последнего мы все знаем. А я разведен, разочаровался в своей работе, и роман мой на той же стадии, что и три года назад, когда я женился. Вот теперь и я расстроен, спасибо тебе.

– Ты и не был особенно веселым, – улыбнулась Линдси.

– Думаю, есть одно препятствие тому, чтобы не менять свою жизнь: нельзя быть уверенным, что, бездействуя, ты тем самым ее не меняешь, – сказал я.

Улыбка Линдси померкла, стала грустной.

– В свое время мы были полны решимости, точно знали, куда идем, а теперь будто заблудились и ходим кругами. – Она отстегнула ремень безопасности: мы въехали на парковку супермаркета Эдвардса. – Словно в колее, понимаешь?

– Колея отличается от могилы только глубиной, – вздохнул я.

– Боже ты мой, как мрачно.

– Впереди ведь уже не целая вечность, чтобы все уладить, вот я о чем. Иногда мне кажется: нет, я не потерялся, а вроде как отстал от расписания. И часики тикают, нужно догнать поезд, а я даже не знаю, с чего начать. Поэтому, может быть, я и женился сгоряча. – Я повернулся и поглядел на Линдси. – Мне, черт возьми, тридцать. К этому времени я рассчитывал опубликовать хотя бы один роман, иметь жену, детей, домик в каком-нибудь тихом местечке, по ночам слышать стрекот сверчков. И эта другая жизнь, которую я намеревался вести, где-то там, а где, я уже, кажется, и не узнаю.

– В молодости ты совершенно уверен: будущее пойдет по твоему сценарию, – заметила Линдси.

– Да, – я задумался на секунду. – Будущее уже не то, что раньше.

Линдси захихикала.

– Смеешься. А ведь так и есть. Все не по плану.

– А знаешь, что нужно, чтобы хорошенько посмеяться?

– Что?

– Составить план.

Центр Кармелины обозначало пересечение двух улиц – Главной и Кленовой, они сходились в круговой перекресток, вымощенный булыжником, а в центре круга располагался маленький парк со скамеечками и позеленевшей медной конной статуей солдата времен Гражданской войны. Кармелина не была похожа на бедные маленькие города в Катскильских горах вроде Роско и Монтичелло, где основу экономики составляют туристы, “летние приезжие”, а доходы, полученные в сезон, помогают жителям протянуть суровую зиму. Кармелина находилась довольно близко к мегаполису и привлекала значительное количество семей среднего класса, которые жили здесь круглый год. Поэтому “деловой центр” городка, хотя и имел вид провинциальный, даже сельский, вовсе не казался обветшалым. Вдоль улицы выстроились в ряд очаровательные семейные магазинчики с названиями вроде “Комиксы у Керли”, “Экономмагазин Паркера”, “Кармелинские сладости”, “Магазин пустячков и подарков”, “Скобяные товары у Ричи”, “Книги в мягком переплете и не только” и, наконец, парикмахерская “Укротители буйных грив”. Ну а если уж вам нужно в “Банана репаблик”, “Ти-Си-Би-Уай” или “Сэм Гуди”, милости просим обратно, вниз по 17-й трассе, километров пятьдесят до мегамолла в Мидлтауне.

Наступил час послеполуденных покупок, и Главная улица была оживленна, то есть по ней разгуливало человек тридцать горожан, в основном мамочки с детьми и пожилые пары. Все прохожие здоровались с нами или улыбались в знак приветствия, и я уверился, что вообще-то имею некоторую массу и занимаю место в пространстве. Такой уверенности не хватает порой на Манхэттене, где в переполненном вагоне метро усомнишься, бывает, существуешь ли вообще.

– Городок будто сошел с экрана, – заметила Линдси и взяла меня под руку. – Ни дать ни взять сцена из рождественского кино.

Мы прогулялись немного, разглядывая магазинчики (магазин для коллекционеров “У Коры”, “Лавка толстяка-мороженщика”), очень приятно было думать, что всем прохожим мы тоже кажемся парой, обычной парочкой. Маленькое незатейливое пространство этого городка порождало реальность, где такой запутанной ситуации, как моя, просто не могло существовать. На данном отрезке времени мы были парой. Не останавливаясь, я прижал локоть к боку, притянув Линдси поближе. Она не сопротивлялась, я взглянул на нее мельком, не поворачивая головы, и увидел, как удивленная улыбка тронула уголок ее губ.

Линдси хотелось пройтись, и мы отправились дальше, вышли из делового района туда, где Главная улица огибала высохшее пшеничное поле и уходила вдаль, теряясь из вида. Тротуар закончился, и я прямо чувствовал, как цены на недвижимость падают с каждым новым изгибом дороги. Дома, мимо которых мы шли, представляли собой одноэтажные сборные конструкции, их возят из штата в штат на прицепных платформах грузовики с проблесковыми маячками и предупреждающим знаком “негабаритный груз”. На каждой подъездной аллее – грузовичок-пикап или масляные пятна, обозначающие место, куда он вернется к вечеру. Такие автомобили водят мужчины с суровыми лицами и огрубелыми, испачканными солидолом руками. Мужчины иной, закаленной породы, которые заставляют городских хлыщей вроде меня чувствовать себя изнеженными слабаками.

– Ты не заметила случайно железнодорожных путей? – спросил я Линдси.