Самое время для новой жизни - Джонатан Троппер

– Джек, Элисон в порядке, – выдавил я. – Присядь на секунду.

– В порядке? – он сдернул очки и кепку, все еще пытаясь унять одышку. – Ты ее что, видел?

– Видел, Джек, – я встал из-за стола. – Присядь, я тебе расскажу.

Джек потянул к себе литой пластиковый стул, плюхнулся в него. В тот самый момент, когда зад Джека приземлился на сиденье, Чак молча шагнул из-за двери и, не колеблясь ни секунды, вонзил иглу ему в плечо. Джек взвыл – больше от удивления, чем от боли, – вскочил на ноги, инстинктивно двинул локтем назад, чтобы сразить невидимого противника. Острие локтя пришлось Чаку ровно посередине лица, раздался хруст, и из носа Чака хлынул кровавый гейзер.

– Сволочь! – завопил Чак, падая на колени, закрывая лицо ладонями. Кровь стекала по его рукам на пол. Джек отшвырнул ногой стул, быстро развернулся и, подняв руки к груди, встал – весьма убедительно – в боевую стойку какого-нибудь каратиста или дзюдоиста. Готовясь к съемкам, Джек много тренировался с мастерами восточных единоборств. Тренировки явно не прошли даром.

– Какого черта? – Джек уставился на коленопреклоненного Чака. – Чем ты меня уколол?

Чак, пошатываясь, поднялся на ноги, сгреб с полки на дальней стене бумажные полотенца, приложил к носу.

– Твою мать, Джек! – проревел он. – Сломал мне к черту нос!

– Да какого хрена здесь происходит? Бен?! – заорал Джек, поворачиваясь ко мне.

Глаза его сверкали, отломившаяся от шприца игла до сих пор торчала в плече. Я моментально понял: наш план был ужасной глупостью. И принял решение.

– Успокойся, Джек, – сказал я. – Все хорошо.

Одной рукой придерживая пострадавший нос, другую Чак протянул к Джеку.

– Все в порядке, Джек, – Чак взял его за предплечье.

Большая стратегическая ошибка. Джек решил, что Чак возобновил нападение, схватил его за запястья и приложил об стол. Гулкий глухой удар – бедро Чака врезалось в столешницу. Бедняга тихо застонал и сложился пополам.

– Полегче, Джек! – прокричал я беспомощно.

И минуты не прошло, как мы начали претворять в жизнь свой план, а все уже, мягко говоря, полетело кувырком. Джек бросил взгляд в сторону двери, и я понял: он собирается бежать.

– Не двигайся, Джек! – заорал я. – Не вздумай! Сработало. Секунды на три – потом он рванулся к выходу, но тут вошла Элисон, спокойно прикрыла за собой дверь. Увидев ее, Джек остолбенел.

– Элисон… – прошептал Джек. Лицо его застыло: он был потрясен.

– Прости меня, Джек, – сказала она и медленно направилась к нему, раскрыв объятия.

– Ты цела, – произнес он без выражения, сдавленным голосом, рассеянно вытаскивая иглу из плеча.

– Да, – она обвила руками его шею и притянула к себе. – Прости, что нам приходится так поступать, милый, пожалуйста, прости.

Джек попробовал отстраниться от Элисон, заглянуть ей в глаза, но она держала его крепко, что-то шептала на ухо, а я только стоял как вкопанный и наблюдал. Чак пытался остановить кровь, хлеставшую из сломанного носа, и напрочь забыл про Джека. Поэтому через минуту, когда тот вдруг потерял сознание, я вынужден был перемахнуть через стол, оцарапав по дороге левую голень, чтобы помочь Элисон подхватить Джека. Он повалился мне на руки столь внезапно, что я плюхнулся на пол и там остался сидеть. Джек растянулся у меня на коленях, словно ребенок, который вдруг заснул.

Какое-то время мы не двигались. Чак застыл над столом, прижимая окровавленные полотенца к лицу. Элисон стояла у двери, так широко распахнув глаза, что, казалось, они вот-вот буквально выскочат из орбит. А я по-турецки сидел на полу с Джеком, пускавшим слюну мне на бедро.

– Первый этап, – резюмировал я, – завершен.

– Как по нотам разыграли, – голос Элисон слегка дрожал.

Чак издал булькающий стон и привалился к столу:

– Он мне нос сломал. Поверить не могу. Сломал мне к черту нос.

Следующий этап, паче чаяния, прошел гладко. Чак привез каталку, мы накрыли Джека одеялом, довезли по белому больничному коридору до лифта. На первом этаже Чак вытащил из какой-то каморки инвалидное кресло, и мы втроем усадили в него Джека. Проходящие мимо медсестры и санитары посматривали на нас с удивлением, но, как и предсказывал Чак, все были слишком заняты и, едва бросив взгляд, шли по своим делам.

По пандусу мы выкатили кресло на улицу, пересекли запруженную в час пик (что было нам на руку: мы легко затерялись) Пятую авеню, подъехали к припаркованной во втором ряду машине, где ждала Линдси. Мы с Чаком подняли бесчувственное тело Джека, водрузили на заднее сиденье. От натуги нос Чака, к тому времени уже заметно распухший, опять начал кровить.

– Чак, нос, – сказал я.

– Проклятье, – Чак стащил с себя медицинскую куртку, скомкал и приложил к лицу.

– Что с ним? – поинтересовалась Линдси с переднего сиденья, глянув через плечо.

– Да так, небольшая авария, – пояснил я. – Чак, может, стоит вернуться и наложить повязку?

– Как тебе сказать, – прогнусавил Чак. – Хочешь, чтобы Джек пришел в себя посреди Пятой авеню?

– Верно. Тогда едем.

– Остановимся только у какого-нибудь магазинчика, возьмем льда.

Мы сели в машину. Чак и я – сзади, подперев с обеих сторон Джека, Элисон – за руль, рядом с ней Линдси. Спустившись по Девяносто шестой, притормозили у магазинчика, взяли льда и выехали на Гарлем-Ривер-драйв. Адреналин улегся в крови, я понял, что насквозь промок от пота, поэтому открыл окно и подставил лицо ударам свежего осеннего ветра. Каждый раз, когда мимо проезжал автомобиль, мне казалось, кто-нибудь заметит неладное, но нас не удостаивали и второго взгляда. К тому времени, как перед нами вырос мост Джорджа Вашингтона, я поверил: побег удался.

– Ну вот, – сказала Линдси весело, когда мы въезжали по мосту в Нью-Джерси. – Пересекли границу. Полагаю, теперь мы преступили и федеральный закон.

– Ты же не думаешь всерьез, что Джек на нас заявит? – спросил я.

– Я бы заявил, – буркнул Чак.

– Ты просто злишься за свой сломанный нос.

– Что ты, вовсе нет, – он поглядел на Джека сквозь полиэтиленовый пакет со льдом, положил ладонь ему на голову и с отвращением оттолкнул от себя. Джек стал падать вперед и уткнулся в спинку сиденья Линдси.

– Если действительно до этого дойдет, я надеюсь, он поймет все-таки, что мы для него стараемся, – сказала Элисон.

– Ну-ну, можешь и дальше себя в этом убеждать, – пробубнил Чак через пакет со льдом.

– Может, музыку послушаем? – вмешалась Линдси и включила магнитолу, прежде чем кто-нибудь успел возразить.

В разговор вступили 10 000 Maniacs с песней “These Are Days”, мы замолчали, откинулись на спинки сидений и принялись размышлять над безумством, которое только что совершили, или, скорее, над тем, действительно ли совершили безумство, над которым стоит поразмыслить. Все ведь зависит от точки зрения: пятеро друзей едут отдохнуть в горы или четыре преступника похитили известнейшую кинозвезду и везут в другой штат. Как бы там ни было, ближайшие дни обещали стать незабываемыми.

Я посмотрел на Линдси – сквозняк из моего окна ерошил ей волосы – и отдался сладостному предчувствию, какого давно не испытывал. Глубокий, медовый голос Натали Мерчант разливался по салону, мы въезжали в оранжево-розовое царство закатных теней Пэлисейдз-парквей. Будь что будет, подумал я, мы на пороге незабвенных дней.

Глава 14

Загородный дом Шоллингов стоял на озере Кресчент в предместье нью-йоркского городка Кармелина. Озеро, имевшее форму полумесяца, было видно почти из каждого окна, потому что дом располагался в его излучине и задним фасадом выходил к воде. Здание, обшитое мореным деревом, представляло собой типичный образец современной сельской архитектуры – смесь колониального особняка и кондоминиума; сплошь скатные крыши, световые люки, окна. К задней стене примыкала площадка на сваях, выходившая к озеру. Глядишь на этот особняк, на лес вокруг и чувствуешь себя на страницах каталога “Джей Кру”. Именно такой дом я хотел бы иметь, если б было с кем его разделить.

Мы проехали по длинной узкой аллее, огибавшей слева обширную территорию перед домом, и остановились поближе к входу. Элисон побежала открывать, включать свет, а мы с Чаком вынесли по-прежнему бесчувственного Джека из машины. Во время поездки Джек пошевельнулся, и Чак сделал ему еще инъекцию – на этот раз мидазолама – прямо в вену, сказав, что теперь Джек проспит до утра. Холл был заставлен нашими чемоданами, Элисон прислала их сюда днем раньше с Люси, родительской экономкой, которую отрядили подготовить спальни и прибрать в доме. Ей также поручили перед отъездом снабдить всем необходимым кухню – настоящий подвиг, учитывая размеры кухни: в ней поместилась бы вся моя квартира.

Мы проследовали за Элисон вверх по лестнице, затем по маленькому коридору до кабинета ее отца. В доме витал немного затхлый, хвойный дух, который всегда напоминал мне о летнем лагере. Сам кабинет был прямоугольной формы, обстановку его составляли красного дерева письменный стол и книжные шкафы, закрывавшие три стены. Глянув на них мельком, я увидел “Оксфордский словарь”, “Британскую энциклопедию”, всех от Мильтона и Шекспира до постмодернистов – Пинчона и Бартельми – в жестких переплетах, целую полку старых выпусков “Нью-Йоркера” и “Комментари”, а между ними – стопки бумаг и папки из манильского картона. Окон в кабинете не было. Четвертую стену хозяин почти полностью отвел под семейные фотографии. На снимках сестры Шоллинг постепенно взрослели, неизменно оставаясь чистенькими и загорелыми, будто фотографировались только летом. У этой стены стоял просторный раскладной диван. Дверь справа от дивана вела в небольшую ванную, тоже без окон. Мы уложили Джека, стянули с него туфли, накрыли одеялом (оно лежало свернутым рядом на полу).