Верный муж (сборник) - Мария Метлицкая

Надя почти успокоилась, уговаривая себя, что все не так плохо. И вправду – а что, собственно, ужасного? Дочка, при всех обидах и проблемах, слава богу, здорова. Квартира есть, сбережения, пусть и небольшие, тоже. Ноги носят – а это самое главное. И подруги! Вот это главная ценность! Все такие разные, но такие любимые и родные! И каждая придет на помощь – вот это уж точно. А то, что с детьми так получилось, так правильно сказала умница Мара – сами виноваты. Значит, что-то делали не так. Значит, не вложили в их головы главного. Вот и платим по счетам. Все платим.

Правда, первой звонить дочери она не хотела. В детстве не объяснила – может, сейчас дойдет. Взрослая женщина, как ей объяснять примитивные и простые вещи? Пусть делает выводы.

И про письма эти чертовы тоже, разумеется, не забывала ни на минуту. Хотела пакет с верблюдом вынести на помойку, а почему-то не решалась. Вот почему, интересно? Сама не понимала.

Дома взяла пакет и засунула в эмалированное ведро на балконе. В то, в чем квасили на зиму капусту. И прикрыла крышкой – до весны. Подумала: «Буду разбирать балкон и выкину».

Декабрь был снежным и не слишком морозным. На улицах уже стояли огромные и нарядные, сказочной красоты елки. В магазинах начиналась предпраздничная суета. Как же! Новый век на пороге! Двадцать первый, между прочим!

Первый Новый год в одиночестве. Без него… Последний тоже был невеселый – муж почти не вставал, и все же…

Она тогда запекла индейку, нажарила пирожков с картошкой – он их очень любил. Даже открыли бутылку шампанского, выпили по полбокала. Так и вылила она в раковину это шампанское через два дня.

А в феврале стало совсем плохо. Потом была больница, где на второй неделе ей сказали: «Забирайте. Смысла держать его здесь и мучить больше нет. Каждый человек имеет право умереть в своей постели».

Все, все. Хватит. Надо думать о… О жизни надо думать, вот о чем! Только вот подарки покупать больше некому. Да и праздник придется встречать в одиночестве – Мара едет в Питер к сестре, Тонечка при муже, Лейла собирает дома родственников – а это огромная семья, а Лиза отправляется в Прагу – «сволочь Маргаритка» подкинула деньжат! Такие смешные дела.

Ну, как есть… Надя решила, что запечет курицу и сделает салат – разумеется, оливье. Куда ж без него? Новый год не Новый год. Посмотрит телевизор, да и ляжет спать. Обычный стариковский одинокий Новый год. Скорее дань привычке, чем радость.

Все радости остались в молодости, и ничего поделать с этим нельзя!

И все-таки надо сходить в парикмахерскую, постричься и закрасить седину, сделать маникюр, в конце концов. Да, и убрать квартиру – по-настоящему, как делала всегда. Раз уж не прыгнула с моста и не залезла в петлю – живи. И по возможности радуйся.

В парикмахерскую сходила. На маникюр, правда, не пошла – неохота было. А двадцатого принялась за уборку. Сняла даже тюль – до весны далеко, а пыль такая…

Зашла в комнату мужа. Осторожно, словно боясь обжечься, села на стул у письменного стола и огляделась, словно впервые. Разумеется, ничего не изменилось. Те же фотографии – дочери на столе и семейная, общая над кроватью. Они в Коктебеле, все вместе. Любе пятнадцать, и она нервно и тревожно, чуть прикусив губу, глядит в объектив. Григорий Петрович, как всегда, спокоен, сосредоточен, хорош собой: белая футболка, голубые брюки. Волнистые, уже тронутые сединой волосы зачесаны назад. В руках теннисная ракетка.

И она, Надя. Спокойная, с тихой улыбкой на губах. Взгляд безмятежен, она вполне счастлива. Рядом дочь и любимый муж.

Корова. Тупая корова с коровьим, тупым взглядом. Шестимесячные жалкие кудряшки над вспотевшим лбом. Бесцветные глаза и брови. Полные плечи и ноги. В ужасных, нелепых розовых босоножках. Кожа на плечах и груди красная, обгоревшая, в облезших лоскутах. Дурацкий, в мелкий цветочек, сарафан. В руках еще более дурацкая соломенная шляпка с брошкой из пластмассовых вишен.

Какая же она некрасивая, немодная, неухоженная тетка! Такая же жалкая, безвкусная и нелепая, как эти чертовы целлулоидные вишни!

Какой у нее наивный и бестолковый взгляд! Просто дурочка из переулочка, ей-богу. Красивая дочь, интересный муж… И эта клуня! Тетка в розовых босоножках. Как она нелепа! Как несуразна! И все трое, несмотря на то что стоят рядом, сами по себе! Во всяком случае, дочь и муж – точно. И она, курица, сбоку припека. Рот открыла и считает себя счастливой! Нелепица какая-то.

Надя расплакалась от обиды на жизнь, словно увидела впервые себя со стороны – обманутая дурында, некрасивая, немодная и даже не смешная – именно нелепая.

Потом вдруг взяла злость – я такая, как есть, не на ярмарку несть, как говорила бабушка.

Она сняла фотографию со стены и открыла ящик письменного стола. Его стола, куда вход ей был категорически воспрещен – всю жизнь. Да она и не пыталась – его вотчина, его частное пространство. Мало ли какие у человека могут быть личные, интимные дела? Дневник, например! Фотографии, не предусмотренные для семейного просмотра. Она всегда уважала его мир и ни разу не захотела его коснуться. Щепетильность и уважение были выше простого женского любопытства.

Всегда, но не сейчас. Он сам пустил ее туда, куда она не должна была попасть никогда. Никогда. Да и какие там тайны, после пакета с верблюдом! После этого верблюда ей ничего не страшно.

В столе было – разумеется, кто бы сомневался, – все разложено в идеальном порядке: ручки, карандаши, блокноты, вырезки из газет. Магнитофонные кассеты, готовальни советских времен. Старые, дообменные деньги. Кляйстеры с марками. Журналы «За рулем». Пара номеров «Нового мира». Ластики, маркеры, логарифмические линейки. Коробочки с канифолью и припоем. В прозрачном пакете фотографии матери, справка о реабилитации отца. Бабушкина иконка Казанской божьей матери. Маникюрный набор.

Ничего нового и ничего особенного. Обычное содержимое письменного стола. «Ну и спасибо, что без сюрпризов, хотя бы – на этот раз», – подумала Надя и со вздохом облегчения закрыла ящики.

Так. Пыль вытереть, пылесосом пройти, чистый тюль повесить. Вот и все. Можно снова закрыть дверь почти со спокойной душой. Больше ни в чем не уличен – хватит вполне. Достаточно.

Когда безжалостно были сдернуты с окон серые и пыльные шторы и заработала наконец стиралка, Надя с усердием принялась за кухню. Плита, раковина, подоконник, мусорное ведро. Потом потускневшие кастрюли – у нее, патологической аккуратистки и чистюли, любая, даже самая старая утварь, всегда блестела самоварным блеском. А тут… Боже, как же она все запустила! Сначала, когда заболел муж, было не до кастрюль и сковородок. Потом, после его смерти, стало просто все неохота – ни готовить, ни убирать. Даже из дома выползать не хотелось. Многолетняя усталость и навалившаяся хандра давали, казалось бы, индульгенцию на безделье. Но вот натура взяла верх. Когда была отмыта посуда и засверкали стаканы и чашки, заискрились лампочки на люстре и заблестел, засверкал кафель, Надя наконец уселась на стул и с удовольствием оглядела плоды своего нелегкого труда. Нет, определенно, чистота – залог здоровья! И еще – прекрасного настроения.

Вот так всегда – как заведешься, так уже и не остановить. Нельзя все и сразу, да и не по годам, не по силам. Рухнуть бы в кровать и…

А завтра настроение переменится. И снова будет все неохота. Ладно, хотя бы еще одну комнату. А там посмотрим.

Она еще раз обвела победным взглядом пространство и увидела торчавший в стене гвоздь. Когда-то там висела тарелка, сувенир из Пушкинских Гор, привезенный мужем из давней поездки. Профиль Александра Сергеевича, рука с гусиным пером и подпись поэта. Ничего особенного, никакой красоты. Обычная советская пошлость. А выкинуть портрет с профилем гения рука не поднималась. Все собиралась увезти на дачу, куда вечно свозились ненужные в московской квартире вещи, да все забывала. А за год до смерти мужа тарелка разбилась – от сильного порыва ветра распахнулось окно. Надя без всякого сожаления собрала веником осколки, а про гвоздь забыла.

Она решительно встала и пошла в комнату к мужу – там, в нижнем ящике письменного стола, стояла обувная коробка с инструментами: молоток, баночка с гвоздями, пассатижи и кусачки.

Григорий Петрович был не из тех, кого называют «мастер на все руки». Всегда говорил: «Позови слесаря». Или плотника, или электрика – для этого есть специально обученные люди.

Коробка стояла на месте. Надя вытащила ее на пол и быстро нашла то, что искала. Кусачки, вот именно – или вытащат, или откусят сиротский гвоздь. А может, повесить на него что-нибудь другое? Например, картинку или какую-нибудь безделушку?

Безделушки не нашлось, картинки висели на своих местах. Значит, вырвать и забыть!

Гвоздь вырвался не без усилий. Кусачки следовало положить на место. Она снова открыла ящик стола и… В дальнем правом углу увидела небольшой газетный сверток.