Ким - Редьярд Киплинг

— Несколько дальше Сахаруппора. — Он назвал селение.

— Вот именно это место, — сказал лама. — По крайней мере, до него мы можем идти с ней.

— Мухи летят на падаль, — сказал урья равнодушным тоном.

— Около больной коровы — ворон, около больного человека — брамин. — Ким проговорил пословицу, как бы обращаясь только к темным вершинам деревьев над головами. Урья проворчал что-то и замолчал.

— Итак, мы идем с ней, Служитель Божий?

— Есть что-нибудь против? Я ведь могу уклониться от одного пути с ней и исследовать все реки, проходящие по дороге. Она желает, чтобы я пошел с ней. Она очень желает этого.

Ким заглушил смех, уткнувшись в одеяло. Раз эта властная старая женщина сумела оправиться от естественного страха перед ламой, ее стоило бы послушать.

Он уже засыпал, когда лама внезапно произнес пословицу: «Мужья болтливых женщин получают впоследствии большую награду». Ким слышал, как он втянул три понюшки табаку, затем заснул, продолжая смеяться.

Сверкающая алмазами заря пробудила сразу людей, воронов и волов. Ким сел, зевнул, отряхнулся и вздрогнул от восторга. Теперь он действительно видел свет. То была жизнь, какую он желал: люди суетились и кричали, застегивали пояса, колотили волов, разводили костры и приготовляли пищу, колеса скрипели. Повсюду новые картины открывались перед восхищенным взглядом Кима. Утренний туман рассеялся в серебряном вихре. Попугаи крикливыми зелеными стаями улетали к какой-то отдаленной реке. Вороты всех ближайших колодцев принялись за работу. Индия проснулась, и Ким был частью ее. Пробудившийся и возбужденный более, чем кто-либо, он жевал ветку, собираясь воспользоваться ею как зубной щеткой, по привычке, распространенной в его любимой стране. Об еде нечего было беспокоиться, не нужно было тратить денег в набитых толпами людей палатках. Он был ученик святого человека, к которому присоединилась властная, сильная женщина. Все будет готово для них, и, когда их почтительно пригласят, они сядут и станут есть. К тому же — тут Ким захихикал, чистя зубы — их хозяйка только увеличит наслаждение дорогой. Он критически оглядел ее волов, которые подошли, хрюкая и фыркая под ярмом. Если они побегут слишком быстро, что не очень вероятно, то для него может найтись приятное местечко у дышла, а лама сядет рядом с возницею. Конвой, конечно, пойдет пешком. Старуха, наверно, будет говорить очень много, и, судя по тому, что он слышал, разговор ее будет не без соли. И теперь уже она приказывала, увещевала, упрекала и, надо сказать правду, проклинала своих слуг за медлительность.

— Дайте ей трубку. Ради всех богов, дайте ей трубку и заткните ее зловещий рот, — кричал один из урья, связывая в безобразные узлы свою постель. — Она и попугаи похожи друг на друга. Они кричат на заре.

— Передних волов! Эй! Передних волов! — Волы пятились и вертелись на месте, потому что зацепились рогами за ось повозки, нагруженной зерном.

— Сын совы, куда ты идешь? — Это обращение относилось к ухмылявшемуся возчику.

— Ай-ай-ай! Вон там внутри сидит королева Дели, отправляющаяся вымаливать себе сына! — крикнул он, сидя на своей нагруженной повозке. — Дорогу делийской королеве и ее первому министру, серой мартышке, взбирающейся вверх по своей собственной сабле!

Подъехала другая повозка с древесной корой для кожевенного завода, отправляемой на юг, и ее возница также прибавил несколько комплиментов, волы продолжали пятиться.

Из-за колебавшихся занавесок вылетел залп брани. Он был непродолжителен, но по количеству и качеству, по жгучим, едким, метким выражениям превосходил все, что доводилось слышать даже Киму. Он видел, как голая грудь возчика сжалась от изумления, как он с благоговением отдал поклон, соскочил с дышла и помог конвою направить вулкан на главную дорогу. Тут голос откровенно сообщил ему, какова была женщина, на которой он женился, и что она делает в его отсутствие.

— О, шабаш! — пробормотал Ким, не в силах сдерживаться, когда возчик поспешно ускользнул.

— Не правда ли, хорошо? Стыд и позор, что бедная женщина не может отправиться помолиться своим богам без того, чтобы ее не затолкали и не оскорбили все подонки Индостана, что она должна проглатывать гали (оскорбление), как мужчины проглатывают «ги». Однако язык у меня еще двигается. Одно-два хорошо сказанных слова всегда найдутся. Но я все еще без табаку! Кто тот одноглазый, несчастный сын позора, который еще не приготовил мне трубку?

Один из горцев поспешно просунул ей трубку, и струя густого дыма из-за занавесок показала, что воцарилось спокойствие.

Если накануне Ким шел гордо, с сознанием, что он ученик святого человека, то теперь он испытывал в десять раз большую гордость, принимая участие в почти королевской процессии, под признанным покровительством старой дамы с очаровательными манерами и бесконечной изобретательностью речи. Конвой, с головами, повязанными по туземной моде, шел по обеим сторонам повозки, подымая огромные облака пыли.

Лама и Ким шли несколько в стороне. Ким жевал свой сахарный тростник и не уступал дорогу никому ниже лица духовного звания. Они слышали, как трещал язык старухи, словно веялка. Она приказала конвою рассказывать ей все, что делается на дороге, и, как только выехали из «парао», отдернула занавески и выглянула, прикрыв покрывалом лишь треть лица. Ее люди не смотрели на нее, когда отвечали, и таким образом приличия были более или менее соблюдены.

Смуглый, желтоватый участковый полицейский надзиратель, одетый в безупречный английский мундир, проехал мимо на усталой лошади и, увидя по ее свите, какая эта особа, подразнил ее.

— О, матушка, — крикнул он, — разве так делают у вас в стране?! Представь себе, что какой-нибудь англичанин проедет мимо и увидит, что у тебя нет носа?

— Что такое! — пронзительно крикнула она. — У твоей матери нет носа? Ну, так зачем говорить об этом на Большой дороге?

Удар был отпарирован ловко. Англичанин поднял руку жестом человека, потерпевшего поражение в игре слов. Она рассмеялась и кивнула головой.

— Ну, разве это такое лицо, которое может совратить с пути добродетели? — Она откинула покрывало совсем и пристально взглянула на англичанина.

Лицо было далеко не прекрасно, но, подобрав поводья, он назвал его «Луной рая», «Нарушителем честности» и несколькими другими фантастическими эпитетами. Старуха корчилась от смеха.

— Что за плут! — сказала она. — Все полицейские констебли таковы, а уж их начальники всего хуже. Эй, сын мой, ты не мог научиться всему этому с тех пор, как приехал из Белайта (Европа)? Кто кормил тебя грудью?