Рождество с неудачниками - Джон Гришем

Зазвонил телефон, Нора схватила трубку:

— Алло? Да, Эмили, это ты? Спасибо, что перезвонила.

Лютер насторожился, но никак не мог вспомнить, кто такая эта Эмили. Достал из сумки трехфунтовый кусок чеддера, довольно приличный ломоть швейцарского сыра, коробку крекеров, банку мидий и три шоколадных пирога, явно двухдневной давности, причем из пекарни, которую Нора всегда обходила стороной.

Жена же вновь болтала о сюрпризе и вечеринке в последний момент, а потом вдруг воскликнула:

— Так ты сможешь прийти! Замечательно! Ну, давай часам к семи, как обычно, нет, ничего особенного не будет, посидим, разойдемся. — Пауза. — Твои родители? Ну конечно, пусть тоже приходят, чем больше народу, тем веселее. Чудесно, Эмили, договорились. До скорой встречи! — И она с улыбкой повесила трубку.

— Что еще за Эмили?

— Эмили Андервуд.

Лютер уронил коробку с крекерами.

— Нет, только не она! — простонал он.

Тут Нора рьяно взялась за последнюю нераспакованную сумку.

— Ты не могла, Нора, — бормотал Лютер. — Скажи, что это неправда. Что ты не приглашала Митча Андервуда. Только не сюда, не в наш дом. Ну пожалуйста, Нора, скажи, что это не так!

— Мы в отчаянном положении.

— Но не настолько же отчаянном!

— Мне нравится Эмили.

— Она сука, и ты прекрасно это знаешь. Она тебе нравится? Как же! Ну скажи, когда в последний раз вы с ней встречались за ленчем, завтраком? Может, кофе ходили пить?

— Нам нужны гости, Лютер.

— Митч Большая Пасть — это не гость, Нора. Пустозвон. Сплетник. Доносчик. Люди сторонятся Андервудов. Зачем ты их пригласила?

— Они все равно придут. Так что скажи мне спасибо.

— Они придут только потому, что никто другой их не позвал. Ни один нормальный человек никогда не пригласит эту парочку в гости!

— Дай мне вон тот кусок сыра.

— Ты ведь пошутила, правда?

— С Энрике они поладят.

— Да ноги этого Энрике больше в Штатах не будет, если он познакомится с Андервудом. Митч ненавидит все и всех: город, штат, демократов, республиканцев, независимость, чистый воздух, все на свете! Скучнее и противнее этого типа просто быть не может! А когда напивается, его за два квартала слышно.

— Успокойся, Лютер. Назад пути нет. Кстати, о выпивке. Я не успела купить. Придется ехать тебе.

— Не желаю выходить из дома.

— Придется. И потом, где снеговик? Что-то я его не заметила.

— Снеговика ставить не буду. Я уже говорил.

— Нет, будешь!

Тут снова зазвонил телефон, и Нора схватила трубку.

«Кто на этот раз? — мрачно подумал Лютер. — Как бы еще хуже не вышло».

— Блэр, — сказала Нора. — Да, дорогая?

— Дай я сам с ней поговорю, — пробормотал Лютер. — Скажу, чтобы возвращались в Перу.

— Вы уже в Атланте? Замечательно! — Пауза. — А мы, мы просто готовим, жарим, парим к празднику. — Пауза. — Да, милая, и мы тоже! Тоже ждем не дождемся! — Пауза. — Да, конечно, я делаю твой любимый торт с кремом и карамелью. — Нора покосилась на Лютера, в глазах светился ужас. — Да, деточка, будем в аэропорту ровно в шесть! Люблю, целую!..

Лютер взглянул на часы. Уже три.

Нора повесила трубку и сказала:

— Мне нужны два фунта карамели и баночка крема из алтея.

— Я закончу с елкой, украшений явно не хватает, — сказал Лютер. — По магазинам в этой толчее бегать не собираюсь.

Секунду-другую Нора задумчиво грызла ноготь. Это означало, что у нее созревает новый план действий. Вполне детальный и прекрасно учитывающий все аспекты подготовки к празднику.

— Значит, так, — сказала она. — Украшать закончим в четыре. Сколько времени уйдет на установку снеговика?

— Три дня.

— В четыре я еще раз поеду по магазинам, а ты в это время будешь ставить снеговика. А в промежутках мы будем заглядывать в телефонную книгу — может, пригласим еще кого-нибудь.

— Только никому ни слова, что к нам придут Андервуды.

— Помолчи, Лютер!

— Копченая форель под соусом «Митч Андервуд». Самое крутое на Хемлок-стрит блюдо!

Нора поставила диск Синатры, и на протяжении двадцати минут Лютер развешивал на елке Трогдона игрушки, а Нора расставляла свечи, керамических Санта-Клаусов и украшала камин пластиковыми ветками падуба и омелы. Довольно долго они не произносили ни слова. И вот наконец Нора расколола лед молчания ради очередной инструкции:

— Эти коробки не мешало бы снести на чердак.

Возможно, самым ненавистным для Лютера моментом Рождества было перетаскивание коробок с чердака в гостиную и обратно на чердак по скрипучей лестнице. Сначала надо было подняться на второй этаж, потом втиснуться в узкий коридорчик между двумя спальнями; затем пристроиться и повернуться так, чтобы подняться вместе с коробкой — обычно очень большой — по шаткой лестнице до люка на чердак. Что подниматься, что спускаться — одинаково неудобно. Просто чудо, что за все эти годы он не получил ни одного серьезного повреждения!

— Ну а потом принимайся за снеговика! — командирским тоном велела Нора.

Сама она принялась за преподобного Забриски и выбила у него обещание заскочить хотя бы на полчасика. Потом Лютера едва ли не под дулом пистолета заставили звонить секретарше Докс. И он мучил бедняжку до тех пор, пока она не согласилась заехать на несколько минут. Докс была замужем целых три раза, в данный момент в браке не состояла, но у нее всегда имелся дружок. Итак, их двое, плюс преподобный отец и миссис Забриски, плюс семейка Андервуд. По самым оптимистичным расчетам получалось восемь человек, да и то, если все придут в одно время. Плюс сами Крэнки, Блэр и ее Энрике — получается двенадцать.

Услышав это «двенадцать», Нора едва не зарыдала. Да в их огромной гостиной в канун Рождества — это все равно что трое!

Увы, делать было нечего. Она позвонила в две свои любимые винные лавки. Первая уже закрылась, до закрытия второй оставалось каких-то полчаса. В четыре Нора вылетела из дома, оставив Лютеру массу распоряжений. И тот уже начал подумывать о том, что стоит наведаться в подвал, где спрятан коньяк.

Глава 16

Через несколько минут после ухода Норы вновь зазвонил телефон. Лютер схватил трубку. Может, Блэр? Он скажет ей всю правду. Заставит задуматься о том, стоит ли делать родителям такие сюрпризы — являться без предупреждения в последнюю минуту, о том, как это эгоистично с ее стороны. Она, конечно, обидится. Но ничего, урок пойдет на пользу. Раз на носу свадьба, родители ей еще ох как пригодятся!

— Алло! — рявкнул он в трубку.

— Лютер, это Митч Андервуд, — прогудел в ухо басистый голос, при первом же звуке которого Лютеру захотелось сунуть голову в духовку.

— Привет, Митч.

— Веселого тебе Рождества. Послушай, спасибо за приглашение, но у нас, наверное, не получится. Слишком уж много приглашений. Прямо на части рвут.

Да, конечно, так Лютер и поверил! У всех и каждого в списках Андервуды под номером один, не иначе.

— Ей-богу мне страшно жаль, Митч, — сказал Лютер. — Может, тогда в будущем году?

— Конечно. Звоните нам.

— Веселого Рождества, Митч.

Итак, теперь их восемь вместо двенадцати. Снова неувязка. Едва Лютер отошел от телефона на шаг, как снова раздался звонок.

— Мистер Крэнк. Это я, Докс, — послышался знакомый тонкий голосок.

— Привет, Докс.

— Очень жаль, что у вас так вышло с круизом, ну и все такое...

— Ты уже это говорила.

— Да, но вдруг возникли такие обстоятельства... Парень, с которым я встречаюсь... в общем, он решил устроить мне сюрприз. Приглашает на обед в «Тэннер-Холл». Шампанское, икра... Он зарезервировал столик еще месяц назад. И я просто не могу ему отказать.

— Ну конечно, не можешь, Докс.

— Он даже нанял лимузин. Он вообще такой классный!

— Ни секунды не сомневаюсь, Докс.

— Так что заехать к вам не получится. Но мне так хотелось повидать Блэр!

Блэр отсутствовала всего месяц. А до этого они с Докс не виделись, наверное, года два.

— Я ей передам.

— Вы уж извините, мистер Крэнк.

— Ничего страшного.

Итак, шестеро. Трое Крэнков плюс Энрике и еще преподобный отец с миссис Забриски. У Лютера был порыв позвонить Норе и выложить скверные новости. Но потом он подумал: зачем? Бедняжка и без того надрывается, ездит по этим проклятым магазинам. Еще зарыдает чего доброго. Так зачем давать повод снова орать, костерить его, на чем свет стоит за дурацкую идею с круизом?

Коньяк казался Лютеру единственным средством спасения. Однако пока он отказывался признать это.

Спайк Фромейер доложил все, что видел и слышал. Имея сорок баксов в кармане и дав Лютеру обет молчания, он поначалу был не слишком разговорчив. Но на Хемлок-стрит такие штучки не проходят. Выслушав пару угроз и упреков от отца, он в конце концов раскололся.

Рассказал о том, как ему заплатили за то, что помог перенести елку от Трогдонов, о том, как помогал мистеру Крэнку устанавливать дерево в гостиной, о том, как снимали игрушки и вешали другие, о том, как мистер Крэнк то и дело бегал к телефону и названивал разным людям. Короче, Спайк видел и слышал достаточно, чтобы сделать вполне однозначный вывод: Крэнки в последний момент передумали и устраивают рождественскую вечеринку, вот только никто не собирается к ним в гости. Спайк не знал, по какой такой причине они передумали, с чего вся эта суета и спешка, потому что мистер Крэнк говорил по телефону в кухне, да еще тихо. Бегал туда чуть ли не каждые десять минут.