Он мой, а прочее неважно (СИ) - Столыпин Валерий Олегович

На диване, застеленном тёмно-коричневым покрывалом, занавешенной наглухо плотными шторами из того же самого материала, что и накидка на диване, сидит с потерянным бледным лицом женщина.

В её глазах блестят искорки проступающих слезинок. Повлажневшие, они смотрят на экран телевизора, где идёт кинофильм “Большая перемена” и ничего не видят.

Она сентиментальна и очень чувствительна. Слова и мелодия песни пробудили в памяти вихрь воспоминаний.

Картинка в телевизоре расплывается, сквозь неё неясными контурами проступают силуэты танцующей пары… Она и Павлик: смешной, несуразный, рыжий… Совсем рыжий. Смешной. И совсем неинтересный.

Во всяком случае, тогда это виделось именно так.

Сколько же лет прошло…

И было-то всё это лишь мимолётным эпизодом: маленьким незначительным событием, не затронувшим казалось бы ни одной душевной струны.

Подошёл мальчишка, пригласил танцевать.

Робел, откровенно стеснялся, боялся даже руку на плечо положить. Отводил взгляд в сторону, стоило только Яне на него посмотреть, и краснел.

Представляете, красное от смущения лицо на рыжем фоне?

Он выглядел ошпаренным.

Это было очень смешно, но трогательно.

Девушка едва сдерживалась. Чтобы не рассмеяться.

Тогда отчего эти несколько картинок раз за разом всплывают в памяти, когда ей становится плохо: одиноко, тоскливо, тревожно или грустно?

Танцевальный зал городского клуба. Возбуждённая молодёжь толпилась и переговаривалась полушёпотом, стоя возле стен.

Разноцветные девочки в кримпленовых и шёлковых платьишках, закрывающих коленки, с бантиками и косами, (короткие волосы считались неприличными), стояли тихо, неприметными стайками, стараясь не привлекать внимания.

Мальчишки в это время прихорашивались в туалете, причёсываясь всей командой одной расчёской, пили из горлышка “Агдам” и “Кавказ”. Для храбрости, чтобы не робеть при виде весьма недурных ровесниц, ждущих, когда их пригласят на медленный танец.

Шейк и твист тогда танцевали все. Прыгали, обливаясь потом, кривлялись, кто как умел, подражая самым активным выдумщикам, потому, что весело и можно слегка хулиганить, извиваясь, крича и прыгая вразнобой, чувствуя свободу. На то и танцы.

Квалификация танцующего, его умение, не имеют значения. Главное эпатаж, способность привлечь внимание противоположной стороны.

Все с нетерпением ждали медленный танец, дающий возможность и шанс прижаться, ощутить живое тело партнёра в танце, слиться с ним в едином дыхании, ощутить прилив энергии и чего-то ещё, наполняющего эмоциями.

Не имеет значения, вальс это, танго или нечто иное. Главное, чтобы была возможность потоптаться, обхватив партёра, прижаться к нему как можно теснее, войти в разговорный контакт.

Непременно хочется чувствовать его тепло, пульсацию разгорячённой крови и некое единение, способное вскружить голову.

В танце можно вести себя относительно вольно, например, поцеловать в щёчку. Это допустимо — все так делают.

Зазвучала очередная мелодия, приглашающая к парному танцу. Мальчишки зашевелились, спешили пригласить приглянувшихся девочек.

Отказывали редко, по большей части с удовольствием соглашались. Не так много возможностей в те годы было развлечься и отдохнуть.

“Оглянись, незнакомый прохожий, Мне твой взгляд неподкупный знаком. Может я это, только моложе, Не всегда мы себя узнаём. Ничто на земле не проходит бесследно, И юность ушедшая всё же бессмертна. Как молоды мы были, Как молоды мы были, Как искренне любили, как верили в себя… “ — прочувствованно пел Александр Градский.

Рука партнёра уже не на плече, другая прижимает к себе, по-хозяйски устроившись чуть ниже спины, вспотевшими от вожделения руками.

Сопротивления нет, зато есть некие неосознанные желания, не вполне оформленные, но яркие.

У мальчишек мечты. Размытые, неосознанные.

Девчонки тоже грезят, но в несколько ином направлении. Им хочется любви и обхождения.

— Генка дурак, взял и поцеловал! Я его просила? — заливается слезами Света, — давайте уйдём отсюда. — Мальчишки совсем совесть потеряли. Не дай им отпор — на глазах у всех под блузку полезут, — вторит ей Верочка.

— Да будет вам, девочки. Не нравится — не танцуёте.

Яна стояла в сторонке, выделяясь невесомостью силуэта и необычным покроем платья: объёмного, расклешённого, украшенного вытачками и сборками. Она сшила его сама.

Кажется, начни она сейчас кружиться, и платье взлетит бабочкой. Лицо девочки откровенно светилось счастьем.

Девочка стояла неподвижно, однако создавалось впечатление, будто девочка порхает. Две длиннющие толстые косы: одна сзади, другую она теребит то и дело, покусывая за кончики волос. Причёску её дополняет огромного размера бант из того же материала, что и платье. Не девочка — куколка.

Мальчишки, кучковавшиеся неподалёку от стайки девочек, показывали на неё пальцами, но никто не решался подойти и пригласить.

Яне всего пятнадцать лет. Она ещё не может похвастаться рельефными формами и очарованием зрелости. Пришла посмотреть, а не принимать участие в шумном мероприятии. На внимание к своей персоне она не рассчитывает.

Не так много интересного в малюсеньком провинциальном городишке, чтобы отказаться от возможности побывать в центре весёлого шумного сборища.

Как же здесь весело. И подружки, они тоже рядом. Стоят, сбившись в тесный круг, шепчутся, смотрят во все глаза, мечтая, что их тоже пригласят и обнимут. Ведь и они скоро станут взрослыми.

Очень уж хочется поторопить долгожданное событие.

Отчего их никто не замечает?

Яночку пригласили. Неприметный стеснительный мальчишка, немного старше и выше её, рыжий и конопатый.

Правда у н него удивительно яркие, почти синие глаза, но бледная кожа и совсем нет ресниц. Во всяком случае, их не видно. Веснушки танцуют по всему лицу, особенно под глазами. Правда, фигура вполне спортивная: мышцы на руках и шее отчётливо бугрятся. И движения ловкие.

Танцует мальчишка легко. Не просто топчется — кружит по периметру зала.

У Яночки дух захватило от его темперамента. Платье её развевается, взлетает до самой талии, обнажая коленки и стройные ножки.

Двигался мальчишка усердно, но смешно закидывал назад ногу, словно прыгал на скакалке. Яне было смешно и неловко в паре с таким шустрым кавалером. Она то и дело придерживала подол, чтобы зрителям не удавалось узреть трусики. Увы, других парней, желающих её развлекать, не было.

На самом деле подружки ей завидовали. У них и таких кавалеров не было, а если кто и приглашал, прилипали похотливо и сопели, топчась на месте: не танцевали, а ощупывали и оглаживали дрожащими потными руками.

Павлик, так мальчик представился, не отпускал Яну весь вечер и вызвался её провожать. Более того, у подъезда, когда пришло время расставаться, вдруг обрёл уверенность и заговорил.

— Яночка, я завтра ухожу в армию. Дождись меня, пожалуйста.

— Я же не знаю тебя совсем. Зачем мне тебя ждать? Да и рано ещё о таком думать.

— Это, не важно. Ты мне очень нравишься. Только я раньше подойти к тебе, стеснялся. А завтра в армию ухожу. Времени уже нет знакомиться. Что мне делать? Наверно это любовь. Слышишь, как стучит моё сердце?

— Мне пятнадцать лет. С чего ты решил, что я, школьница, буду тебя ждать? Ты мне не интересен. Во всяком случае, не сейчас. Мне об учёбе думать нужно. Какая любовь после пары танцев? И вообще, у меня есть парень. Да-да! Красивый, сильный. Между прочим, он музыкант. И любит меня. По-настоящему.

— Зачем ты тогда со мной танцевала? Отчего, не отказала? Я бы не надеялся. Дождись, прошу тебя! Я терпеливый. Буду ждать, пока не подрастёшь. Яночка, милая, не говори ничего такого. Ты ещё маленькая, я понимаю. Когда я приду из армии, тебе будет семнадцать. Во всяком случае, будешь способна принимать решения. Осталось-то всего ничего. Только помни обо мне. Можно, я письма писать буду? Можно?

— Кто тебе не даёт, пиши.

— А ты, ты мне напишешь?