Еще не вечер - Алекс Норк

— С вас показания уже снимали, однако нам часто приходится повторять вопросы.

Молодой человек сделал в ответ легкий поклон.

— Где тут, Володь, та новгородская?

— Псковская, Виктор Сергеевич, вон, справа от вас.

— Псковская, виноват, — пройдя с десяток шагов, он указал рукой на икону: — Вам известно, что это работа двенадцатого века? Не менее ценная, чем иконы, на которые покушались.

Молодой человек вздрогнул и замер, глядя на небольшое в темных красках изображенье.

И у Виктора колыхнулось внутри: вот история перед ним, множества поколений русских людей, которые приходили, молились на этот лик, их глаза упирались сюда, и от каждых, хотя в ничтожной малости, сохранилась печать — губы шептали просьбу, благодарность, заветное что-то, глаза передавали их образу — этот образ знает про все, про всю жизнь Руси, и владея огромным, смотрит, кажется, равнодушно на их жалкий кусочек времени — жалкий и короткостью своей и всем прочим.

Дьякон перекрестился с поклоном.

— А вы не знали, что она за икона?

— Не ведал.

— Если я правильно понял, батюшка покойный рассказал вам про две ценные ярославские иконы, — он поддержал стиль собеседника, — но не поведал про эту?

Молодой человек поднес руку ко рту и кашлянул.

— Не так, несколько.

— А как именно?

— Батюшка мне ничего не рассказывал об иконах.

Голосом громче, чем нужно, вмешался Владимир:

— Вы ж сами мне говорили: вон те две иконы — старые ярославские, большой рыночной стоимости.

— Про «рыночную» я, извиняюсь, вообще не говорил. И вы меня неправильно поняли, я лишь слышал, как батюшка указывал на них в беседе с другим человеком.

Прокурор показал глазами помощнику, что надо спокойнее, и спросил:

— Какому человеку?

— Журналистка здешняя. А я рядом при их разговоре стоял.

Сзади быстро заговорил женский голос:

— Газетчица наша к нему приезжала. Я как раз в церковь шла, а она на машине. Машину поставила и прямо за мною в церковь.

Прокурор повернулся — люди тихо просачивались внутрь, крестились и кланялись на иконы, а перед ним стояла средних лет, энергичного вида, тетка.

— Вот к батюшке, значит, — поспешила та, — газетчица подошла, а об чем говорили, я не слыхала.

— Спасибо, — он перевел взгляд на дьякона, но потом снова на тетку: — Что за газетчица?

— Да как же, вот, что не вечер.

— «Еще не вечер»?

Смешливая оказалась, ошибка ее позабавила:

— А всегда путаю. Читаю эту газету, а название путаю. Я на следующий день покупаю, из остатков за три рубля отдают, — и снова обрадовалась: — Мне новости-то не к спеху.

— Газетчица та как по фамилии? — спросил Владимир. — Не Шестова?

— Она самая!

И дьякон подтвердил:

— Сначала я ее встретил, представилась как главный редактор.

— Спасибо, — прокурор поблагодарил женщину с кивком и интонацией «до свидания» и снова повернулся к дьякону.

— Значит, вы присутствовали при разговоре.

— Не до конца. Разговор, собственно, меня не касался. Я скоро и отошел по делам.

— Перескажите, что успели услышать.

— М-м… представилась, сказала, что ей очень нравится в церкви, и наш иконостас, — молодой человек сложил у пояса руки, сосредоточился, стараясь воспроизвести всю последовательность: — Тут батюшка сообщил про ярославские иконы, что смотрят почти на нее. Да, и что рад будет видеть ее своей прихожанкой. А она стала говорить про какой-то круглый стул у них в газете, я, отходя, услыхал: «физическая и религиозная картины мира».

— Больше ничего?

— Более, при мне, ничего.

— Ладно, проводите теперь, пожалуйста, нас в его кабинет.

Дьякон показал рукой пройти к другой стороне церкви, а Владимир, покосившись на прихожан, решил принять свои меры:

— Граждане! В ближайшие дни мы выдадим разрешение на дальнейшую работу церкви, а сейчас всех попрошу. Нам нужно произвести дополнительный осмотр.

Люди послушно задвигались, оборачиваясь перед выходом и крестясь.

Прокурор показал головой в ту сторону:

— Кто-то мог слышать разговор о ценных иконах?

— Полагаю, никто.

— И сами вы никому не сказывали?

Молодой человек недоуменно приподнял брови.

— Понятно, — заключил прокурор, — не сказывали.

— И некому, — не жалобно прозвучало, а просто как факт.

Пошли куда-то вглубь-вбок, окунувшись в полумрак на секунду… дьякон открыл дверь в небольшое светлое помещение — метров десять квадратных всего.

Диванчик узкий вдоль стены с валиком для головы.

У входа в углу вешалка с несколькими священническими облачениями.

Дальше небольшой письменный стол, стул перед ним… на столе толстый «Молитвенник», сброшюрованные листы с надписью «Расписание служб», дешевенькие часы-будильник в пластмассовом корпусе и тефлоновый нагреватель справа на самом углу.

У стола сбоку три выдвижных ящика.

Прокурор подошел, потянул ручку верхнего и увидел незначительное содержимое: стопка чистых листов бумаги, две гелиевые ручки, коробка со скрепками, линейка, с ластиком карандаш.

И еще, стало быть, здесь лежали ключи.

Он посмотрел на Владимира, оставшегося стоять у порога, и показал пальцем внутрь ящика.

Тот, поняв в чем дело, кивнул.

Во втором ящике… чайные принадлежности… и еще две круглые батарейки, но не пальчиковые, а потолще.

Он протянул одну из них в сторону дьякона:

— А вот это к чему?

— Хм, к фонарику, надо полагать. Он ведь поздно иногда домой возвращался.

Третий — последний — ящик двинулся очень легко, показался сначала пустым, и почти так, если не считать тонкой брошюры с надписью на обложке «Лунный календарь».

Сразу последовал от дьякона комментарий:

— Для исчисления дат некоторых праздников используют Лунный календарь. Хотя…

Однако в ответ на вопросительный взгляд продолжение не последовало.

— Нет, ничего.

Только сейчас Виктор заметил на коврике у стены прикрытые материей вроде как — небольшие доски; проследивший за взглядом дьякон спешно проговорил:

— Иконы те самые, что воры не унесли.

— А почему вы назад не поставили?

— Затруднительно. У них сзади зацеп, чтобы, значит, навешивать на шуруп. Для этого надо снять сначала те, что сверху над ними. У меня времени не было. Да и разрешения вашего.

— Снимите материю, мне надо осмотреть.

Владимир подумал, шеф хочет взглянуть просто из любопытства, и удивился, когда тот, просидев с полминуты на корточках, велел дьякону дать ему из ящика линейку, а самому Владимиру сесть за стол и записывать.