Женщина со шрамом - Филлис Джеймс

Сестра Фрейзер — одна из повременного персонала. Джордж спросил:

— Если это не срочно, может быть, отложим до завтра?

— Нет, Джордж, не отложим. Ни до завтра, ни до послезавтра, ни до послепослезавтра… Ни до какого-либо другого дня, когда ты снизойдешь найти время, чтобы меня выслушать.

— Это займет много времени? — осведомился он.

— Больше, чем ты обычно готов мне уделить.

Он легко мог догадаться, что сейчас последует. Что ж, будущее их отношений должно быть решено — раньше или позже, и раз его вечер все равно испорчен, то почему бы не сделать это теперь? В последнее время всплески ее раздражения становились все более частыми, но этого еще ни разу не случалось здесь, когда они находились в Маноре. Джордж сказал:

— Я возьму куртку. Пройдемся под липами.

— В темноте? И ветер поднимается. Мы что, здесь поговорить не можем?

Но он уже сходил за курткой. Вернувшись и надев ее, он похлопал себя по карманам, проверяя, там ли ключи, и сказал:

— Поговорим на воздухе. Подозреваю, что разговор будет не очень приятным, а я предпочитаю, чтобы неприятные беседы велись вне стен этой комнаты. Тебе лучше взять пальто. Встретимся у двери.

Не было нужды объяснять, у какой именно двери. Только дверь на первом этаже западного крыла вела прямо на террасу, а оттуда — в липовую аллею. Флавия ждала Джорджа у двери в пальто, набросив на голову шерстяной шарф. Дверь была заперта на ключ, однако засовы не были задвинуты. Когда они вышли, Чандлер-Пауэлл снова ее запер. С минуту они шли в молчании, которое он не имел намерения нарушать. Все еще раздраженный тем, что вечер испорчен, он не желал ничем помочь Флавии. Она сама просила об этой встрече. Если у нее есть что сказать, пусть скажет.

Они дошли уже до конца липовой аллеи и, помедлив несколько секунд в нерешительности, повернули назад. Только тогда она вдруг остановилась и обратилась к нему лицом. В темноте Джордж не мог как следует разглядеть ее лицо, но видел, что все ее тело напряжено, а в ее голосе звучали резкие и решительные ноты, каких раньше он у нее никогда не слышал.

— Мы не можем дольше продолжать так же, как сейчас. Нам нужно принять решение. Я прошу тебя на мне жениться.

Вот он и наступил, тот момент, которого он так страшился. Но имелось в виду, что решение должен принимать он, а не она. Он подивился, как же это он не видел, что такой разговор назревает, но тут же осознал, что ее требование, даже в такой жестоко откровенной форме, не было совершенно неожиданным. Просто он предпочитал не замечать намеков, не обращать внимания на невысказанное недовольство, порой походившее на затаенное озлобление. И он спокойно ответил:

— Боюсь, это невозможно, Флавия.

— Разумеется, это возможно. Ты разведен. Я не замужем.

— Я имею в виду, что я никогда этого не предполагал. Наши отношения с самого начала строились на совершенно иных основаниях.

— На каких именно основаниях они, по-твоему, строились? Я говорю о том времени, когда мы только стали любовниками — восемь лет назад, если ты случайно забыл. На каких основаниях строились они тогда?

— Полагаю, на сексуальном притяжении, на уважении, на привязанности. Я никогда не говорил, что люблю тебя. Никогда не упоминал о браке. В мои планы не входило жениться. Одной неудачи вполне достаточно.

— Да, ты был всегда честен — честен или осторожен. И ты даже не мог подарить мне верность, не так ли? Привлекательный мужчина, выдающийся хирург, разведенный — просто завидный муж… Думаешь, я не знаю, как часто ты рассчитывал на меня, на мою безжалостность, если тебе хочется так это называть, чтобы отделаться от этих маленьких золотоискательниц, жаждущих запустить в тебя свои коготки? И я говорю не об ординарном романе. Для меня он никогда таким не был. Я говорю о восьми годах преданности. Скажи мне, когда мы не вместе, я время от времени занимаю твои мысли? Ты когда-нибудь представляешь меня иначе как в операционной, в халате и маске, предвосхищающей каждое твое желание, знающей, что тебе нравится, а что — нет, какую музыку ты предпочитаешь слышать во время операции? Такой, что всегда на месте, когда нужна, и незаметно обитающей на обочине твоей жизни? И в постели все не так уж отличается от этой картины, верно? Но хотя бы в операционной мне не так уж легко найти замену.

Голос Джорджа оставался спокойным, но он понимал с некоторым чувством стыда, что Флавия не пропустит явно звучащей в нем нотки неискренности.

— Флавия, мне очень жаль, прости. Я просто ни о чем не задумывался и вижу, что был недобр к тебе, но не намеренно. Я и представления не имел, что ты так к этому относишься.

— Я вовсе не прошу, чтобы ты меня пожалел. Избавь меня от этого. Я даже любви твоей не прошу. Ты — безлюбый, тебе нечего мне дать. Я прошу справедливости. Мне нужен брак. Статус жены, надежда иметь детей. Мне тридцать шесть лет. Я не хочу работать до пенсионного возраста. Ведь что потом? Потратить все выходное пособие на то, чтобы купить домик в сельской местности, в надежде, что деревенские жители меня примут? Или однокомнатную квартирку в Лондоне, где приличный адрес мне никогда не будет доступен? У меня нет родных, я пренебрегала друзьями, чтобы быть с тобой, чтобы быть рядом всегда, как только у тебя найдется для меня время.

— Я никогда не требовал, чтобы ты жертвовала для меня своей жизнью, — сказал он. — То есть если ты говоришь, что это — жертва.

Однако теперь она продолжала так, словно он ничего не произносил:

— За эти восемь лет мы ни разу не отдыхали вместе, ни у нас в стране, ни за границей. Да часто ли мы ходили на спектакли, в кино, обедали в ресторане? В ресторане — один раз, в таком, где не было риска, что встретим кого-то, кто тебя знает. Мне тоже нужны все эти ординарные, обыденные вещи, то общение, какое есть у всех других людей.

Он снова повторил, на этот раз довольно искренне:

— Прости, Флавия. Ясно, что я вел себя эгоистично и ни о чем таком не задумывался. Я надеюсь, со временем ты сможешь посмотреть на эти восемь лет более позитивно. И ведь еще не поздно. Ты очень привлекательна и еще молода. Это разумно — осознать, когда закончился определенный жизненный этап и пора двигаться дальше.

Но сейчас, даже в этой тьме, ему показалось — он увидел на ее лице презрение.

— Ты хочешь сказать: пора меня бросить?..

— Нет, вовсе не это. Пора двигаться дальше. Разве ты сама не об этом говорила? О чем же иначе весь этот разговор?

— Так ты на мне не женишься? Ты не передумаешь?

— Нет, Флавия. Я не передумаю.

— Все дело в Маноре, верно? — сказала она. — Между нами не встала другая женщина — это все твой дом. Ты никогда не спал со мной здесь, ни разу, верно? Ты не хочешь, чтобы я была здесь. Во всяком случае — постоянно. Как твоя жена.

— Флавия, это же смехотворно! Я вовсе не подыскиваю себе хозяйку замка.

— Если бы ты жил в Лондоне, в своей барбиканской квартире, мы бы сейчас не вели этот разговор. Мы могли бы быть счастливы там. Но здесь, в Маноре, мне нет места, я вижу это по выражению твоих глаз. Все в этом доме и вокруг него — против меня. И не думай, что никто тут не знает, что мы — любовники! Все знают: Хелина, Летти, Бостоки, даже Мог. Вероятно, ждут с интересом, когда же ты меня прогонишь. А если это случится, мне придется терпеть их унизительную жалость. Я еще раз спрашиваю тебя: ты на мне женишься?

— Нет, Флавия. Прости, не женюсь. Мы не будем счастливы вместе, и я не хочу пойти на этот риск и потерпеть еще одну неудачу. Тебе придется признать, что это конец.

И вдруг, к его ужасу, она расплакалась. Схватилась за его куртку, прислонилась к нему, и он услышал ее громкие, задыхающиеся рыдания, почувствовал, как содрогается все ее прижавшееся к нему тело, как касается его щеки мягкий шерстяной шарф, ощущал ее такой знакомый аромат, запах ее дыхания. Взяв ее за плечи, он произнес:

— Не плачь, Флавия. Это ведь освобождение. Я отпускаю тебя на свободу.

Она отстранилась, сделав безнадежную попытку держаться с достоинством. Подавив рыдания, сказала:

— Будет выглядеть странно, если я неожиданно исчезну, тем более что завтра миссис Скеффингтон предстоит операция, а мисс Грэдвин еще требует ухода. Так что я останусь, пока ты не отправишься на свои рождественские каникулы. Но когда ты вернешься, меня здесь не будет. Только прошу тебя об одном: пообещай мне… Я ведь никогда ни о чем тебя не просила, правда? Твои подарки на дни рождения и на Рождество всегда выбирала твоя секретарша, или их посылали прямо из магазина — я всегда это знала. Приходи ко мне сегодня ночью, приходи в мою комнату. Это будет в первый и последний раз, я обещаю. Приходи попозже, после одиннадцати. Это не может вот так закончиться.

К этому моменту ему так отчаянно хотелось от нее избавиться, что он сказал:

— Конечно, приду.

Флавия пробормотала «Спасибо» и, отвернувшись, торопливо зашагала назад, к дому. Время от времени она вроде бы спотыкалась на ходу, и Джордж старался побороть стремление подхватить ее, найти какое-то последнее слово, которое могло бы смягчить ее горе, как-то успокоить. Но такого слова не было. Он вдруг понял, что уже перебирает в уме имена кандидаток на замену Флавии в операционной. Кроме того, он осознал, что его умолили дать просто пагубное обещание, которое он теперь не может не выполнить.