Трудно быть богом обитаемого острова - Владимир Контровский

— Ты ждешь ответа, посланник? Вот мой ответ: между нашими странами будет мир.

С этими словами она по-змеиному ловко выскользнула из платья, одним движением разорвала рубашку Мака сверху донизу и прижалась лицом к его обнажённой груди.

Ну вот, промелькнула в голове Максима несвоевременная и предельно нелепая мысль, оправдывайся теперь перед интендантом Департамента за испорченную новенькую форму. И другая мысль, гораздо менее нелепая: а как же Рада? Но тут же обе эти мысли были смыты потоком взбунтовавшейся крови, ударившей в виски, — какие тут могут быть размышления? Он поднял Итану на руки — она показалась ему легче пёрышка, только пёрышко это было почему-то нестерпимо горячим, — и понёс её к широкому ложу: землянин Максим Каммерер отлично видел в темноте.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. КОЛЬЦО НЕНАВИСТИ

Он лежал на спине, обессиленный до головокружения, чувствуя под ладонью тугую грудь кёнигин. Это не женщина, и даже не кошка, думал Максим, наблюдая за живыми зелёными огоньками (он уже знал, что это светлячки, которыми сыновья и дочери вождей лесных кланов украшали когда-то свои брачные шалаши), это бешеная тигрица… Да, вот уж никак не ожидал, что кто-нибудь из саракшиан может сравниться со мной физическими, гхм, возможностями. А ночь ещё далеко не кончилась, и, похоже, тигрица ещё не наелась…

— А что ты скажешь мужу? — спросил он, пытаясь рассмотреть в темноте выражение глаз Итаны. — Твои приближённые наверняка догадываются, куда и зачем мы с тобой ушли.

— Подумай лучше о том, что ты скажешь своей жене, — кёнигин тихо засмеялась. — Пандейские женщины свободны — мы сами решаем, кому дарить свою любовь. А если тем, кого мы взяли в мужья, это не нравится, они могут идти куда угодно. В лесу места много, как у нас говорят.

Ого, подумал Мак, вот тебе и матриархат во всей его неописуемой красе. Интересно, Итана-жрица, которую сожгли там, на холме, где теперь руины, она была прапрапра… моей Итаны-кёнигин или просто тёзкой? Но в любом случае, ведьмовства в госпоже Итане Энгу хоть отбавляй. И она права — что я скажу Раде? И ведь раскаяния во мне нет, вот ведь какая штука… А я ведь ей изменил, да, изменил…

Однако довести свои мысленные нравственные терзания до сколько-нибудь связного умозаключения Итана ему не дала. Она приникла к нему всем телом, и Мак почувствовал, что силы у него ещё очень даже есть. И он снова сжал Итану в объятьях, и она снова стонала, выгибаясь и стискивая его бедрами, словно пытаясь утащить его в горячую сладкую бездну, в которую можно падать бесконечно — в бездну по имени «любовь»…

О любви мужчины и женщины Максим Каммерер знал немного — куда меньше, чем о ядерных реакторах, эмбриомеханике и нуль-транспортировке. Считалось, что в спокойном и упорядоченном обществе землян нет места буйным сексуальным страстям — о них или не говорили вообще, или говорили крайне мало, апеллируя к широко известному принципу тайны личности. Но Максиму иногда казалось, что об этом не говорят потому, что и сказать, собственно, нечего: в рациональном социуме не должно быть Ромео и Джульетт, Отелло и Дездемон, любовных треугольников и супружеских измен. Считалось, что все любовные трагедии были изжиты вместе со всеми иными трагедиями, порожденными рудиментарными чувствами, к которым, несомненно, относились ревность, эгоистическая жажда обладания и даже сама половая любовь, по каким-то непонятным признакам придававшая отдельному индивидууму в глазах другого отдельного индивидуума неоправданно высокую ценность по сравнению со всеми прочими отдельными индивидуумами. Любовь мужчины и женщины не поддавалась математическому анализу, перед ней пасовала логика, и поэтому на этой любви старались не акцентироваться, принимая её как данность, дарованную человечеству непонятно кем и непонятно зачем (для упорядоченной репродукции бешеные страсти не нужны). Отношения полов признавались, но не романтизировались; общество не лезло в чужие постели, но и не воспевало любовь — слишком нерациональным казалось это чувство землянам двадцать второго века.

Да, в интернатах в пору взросления юноши целовались с девушками, складывались устойчивые (или неустойчивые) пары, и были даже «взрослые» отношения, оканчивавшиеся (или не оканчивавшиеся) браками. Но всё это считалось мелочью, не стоящей пристального внимания — что такое есть томление плоти по сравнению с высокими порывами духа? Так, дремучие инстинкты, которые можно (и нужно) задавить, если они мешают чему-то более важному. И давили, и небезуспешно…

Любовный опыт самого Максима Каммерера был крайне невелик. Да, его тянуло к девушкам, но всё его общение с противоположным полом свелось к нескольким поцелуям с Дженни да к случайному прикосновению к её обнажённой груди, когда они вместе с Маком купались в лесном озере на Карельском перешейке, и он, играя, поймал её в воде. Максим (и сама Дженни) тогда, помнится, страшно смутились и несколько дней избегали встречаться взглядами. Рада стала для Мака первой женщиной, первым шагом в неведомую страну под названием «любовь», и он, как и всякий первооткрыватель, не мог и предположить, что за тайны скрываются в этой огромной и загадочной стране. И тихая уютная Рада по сравнению с Итаной оказалась журчащим ручейком на фоне грохочущего водопада, дробящего камни…

— Я не ошиблась в тебе, посланник, — шёпот Итаны вырвал Максима из накатывавшей на него дремоты. — Скажи мне, откуда ты появился?

— Что? — последние слова пандейки стряхнули с него сонное оцепенение. — А с чего ты взяла, что я откуда-то появился?

— Я смотрела тебя — так, как умеем делать это мы, потомственные ведьмы лесов. Ты не прост, Мак Сим, и дело даже не в том, что ты силён, как Демон Тайных Пещер. Ты другой — есть в тебе что-то, чего я не встречала раньше ни в одном мужчине, а их я познала немало.

Ведьмовское чутьё, подумал Максим. Да, Страннику не стоит направлять в Пандею своих сотрудников-землян: наверняка кёнигин Энгу не единственная ведьма на всю эту экзотическую страну. И версия с горцами не прокатит — за сотни лет пандейцы что-нибудь о них да узнали, и отличат подделку от подлинника. Да, об этом надо обязательно сообщить Рудольфу.

— Я не знаю, откуда я, то есть не помню. Учёные называют это амнезией, а я сам…

— Не хочешь говорить — не надо, — Итана дотянулась до шеи Максима и ощутимо её куснула. — Думаю, ты пришёл из-за небесной тверди, есть у нас легенды о таких пришельцах. Но это не важно — важно то, что ты подходишь.

— Подхожу для чего? — подозрительно осведомился он, приподнимая голову.

— Для исполнения древнего пророчества, Мак Сим.