Неживая вода - Елена Ершова

Прижимаясь друг к другу, ребята опасливо перешагнули порог. Дверь тотчас захлопнулась за их спинами, будто только этого и ждала, лязгнул железный засов. Ветер налетел сзади, сырой ладонью взъерошил волосы на затылке. Марьяна вздрогнула и обернулась.

— Боишься? — вполголоса понимающе спросил Игнат.

— Немного, — она шмыгнула носом и доверительно шепнула ему на ухо:

— Мне почудилось, будто за нами кто-то следит…

Игнат тоже хотел обернуться, но не смог — спина тотчас отозвалась острой болью, и он судорожно вцепился в Марьянову руку, чтобы не упасть.

— Как же ты поднимешься на высоту такую? — озабоченно спросила она.

— Потихоньку да полегоньку, — отозвался через плечо шедший впереди Витольд. — Лестница тут крепкая, а что высоко поставлена — так это чтобы дикие звери да незваные гости в дом не сунулись.

Он подсадил сначала Марьяну, потом Игната, и тот судорожно вцепился в перила обеими руками. Но, как и обещал Витольд, взбираться было достаточно легко, и, в конце концов, лестница уперлась в широкую площадку, огороженную высокими перилами. Здесь Игнат позволил себе отдохнуть и оглядеться.

Сумерки сгустились совершенно, но на востоке облака истончились, пропустив сквозь свою завесу призрачный желтоватый отсвет луны. Частокол теперь казался хребтом какого-то древнего ящера, и насаженные на шесты волчьи головы отбрасывали на снег длинные тени. Несколько шестов пустовало.

"Это место для головы Яг-Морта, — подумал про себя Игнат. — Хороший подарок для лесной ведьмы".

Внутренний дворик был невелик. С правой стороны Игнат заметил аккуратно сложенную поленницу. Слева — что-то вроде крытого ангара, перед которым валялись куски жестяной обшивки, мотки проволоки и прочие мелкие детали. Тонкие шнуры, протянутые от калитки, заиндевели на морозе, словно серебряные струны. Стоит их тронуть — и над тайгой польется музыкальный звон.

Марьяна тем временем подняла руку, чтобы постучать в дверь, но Витольд остановил ее словами:

— Не нужно. Она знает о нашем прибытии.

Дверь отворилась мягко и медленно, пропуская полоску тусклого света. К запахам дерева примешался запах теплого молока и сушеных трав, и это удивило Игната.

"Разве так должно пахнуть в мертвом доме Бабы Ёмы?" — подумал он.

Но вслед за Витольдом переступил порог, и увиденное заставило удивиться еще больше.

Внутри не было ни кипящих котлов, ни косматых паутин, ни сов, что таращили бы свои желтые глаза из затемненных углов колдовской хижины. На какое-то время Игнату показалось, что он вернулся в детство — такая же выбеленная аккуратная печь стояла в его собственном доме, и был стол на резных ножках, а на столе — блюдо с только что испеченным пирогом и крынкой топленого молока. Развешенные под потолком сухие пучки трав также были Игнату знакомы — недаром его бабка слыла "знающей" по всей Солони.

Но молодая женщина, сидящая на дубовой скамье, меньше всего походила на знахарку или ведьму. Хрустальный ангел — вот, что первым делом пришло Игнату на ум. Такими украшали макушки праздничных елей, что устанавливали в селах и деревнях посреди площади и вешали на них стеклянные шары и гирлянды, которые сияли во тьме, словно мириады крохотных солнц. И ведьма была невесомой, светлой и прозрачной, так что, казалось, тронь ее неосторожно — и она тут же рассыплется на тысячу сверкающих осколков.

— Добро пожаловать, гости дорогие! — нараспев произнесла она с характерным акцентом, присущим всем коренным северянам.

— Спасибо за прием, — отозвался Витольд и слегка поклонился. — Не побеспокоили бы, кабы не нужда.

— Ко мне с нуждой и приходят, — мягко произнесла ведьма, и повернула к Игнату красивое светлое лицо. — Быстро ли добрались? Не испугали вас мои стражи верные?

"Стражи… это она о мертвых волках", — догадался Игнат, а вслух сказал:

— Не испугали. Не мужское это дело — мертвых бояться.

Ведьма хрустально зазвенела, засмеялась, отчего на ее щеках появились ямочки. Отбросила назад разметавшиеся по плечам светлые и легкие, как лен, волосы.

— Верно ты говоришь, — согласилась она. — Глупо тому мертвых бояться, за кем мертвые по пятам следуют.

Игнату вдруг показалось, что свет в избушке померк. Стены задрожали и стали зыбкими, текучими, как водяной поток. Поплыло и лицо ведьмы: ее белые волосы подернулись позолотой, скрутились в пшеничные жгуты.

— Откуда знаешь? — хрипло спросил Игнат.

— Чтобы знать, не нужны ни глаза, ни окна, — отозвалась ведьма, и голос ее донесся будто бы через многие слои воды и тумана. — К частоколу вы подошли вчетвером, но в калитку вошло только трое: а все потому, что волчьи головы мой двор от мертвых охраняют. Вот и навка твоя снаружи осталась, — ведьма наклонилась вперед и дотронулась до Игнатовой руки, будто обожгла каленым железом. — Ждет она тебя, мой болезный. Как верная собачонка, ждет.

6

Горе похоже на океанскую волну: накатывает неожиданно, разбивает в щепки привычные устои и пустые надежды, опутывает водорослями, а когда легкие наполняются соленой водой, то человек цепенеет, камнем идет на дно. Потом наступает отлив, будто само время откатывается вспять. И кажется тогда, что ничего не случилось…

…Званка сидела на обочине дороги и плакала, придерживая разорванный свитер тонкими покрасневшими пальчиками.

Не слушая больше ни предупреждающих криков бабки Стеши, ни ругань Касьяна, Игнат бежал к девочке по обледенелой дороге, и в голове стучала только одна мысль: "Жива… жива…"

Она подняла на него заплаканные глаза, ставшие от слез еще голубее, шмыгнула покрасневшим носом.

— Я разбила коленку…

Игнат остановился, словно налетел на невидимую преграду. С шумом втянул в легкие воздух, наполненный запахами нагретого металла и гари, и спросил растерянно и глупо:

— Больно?

Она улыбнулась — привычной, немного снисходительной полуулыбкой, утерла рукавом измазанное слезами и сажей лицо.

— Немного… — потом вздохнула и попросила робко, будто боясь услышать от Игната отказ:

— Пойдем домой, Игнаша? Зябко мне… пойдем, а?

Он помог девочке подняться, и старался не смотреть туда, где в прорехи свитера белело ее голое тело. Званка одернула подол до середины бедер, подобрала с земли и натянула окончательно порвавшиеся пимы, вздохнула — до весенней ярмарки было далеко, а другой обуви у нее не было. Но это казалось совершенной мелочью по сравнению с главным — Званка осталась жива.

Она прихрамывала и опиралась на плечо Игната, и то и дело поправляла сползающий с плеча разодранный свитер. Мальчик и хотел, и боялся спросить, что произошло с ней в эти страшные часы, пока она находилась в лапах нави. А сама Званка не спешила раскрывать перед ним душу — всему свое время.

— Родители, должно быть, чертовски волнуются! — пожаловалась она. — Но я не могу идти к ним в таком виде. Ты должен найти мне новую одежду!

Игнат пообещал, а потом вспомнил, как горел Званкин дом и подумал: "Живы ли твои родители вообще?". Но про себя решил, что если девочка осталась сиротой, то он обязательно уговорит бабку Стешу взять ее к себе на воспитание.

Будто прочитав эти мысли, Званка прижалась к пареньку и спросила встревожено:

— А что скажет твоя бабушка? Вдруг прогонит?

— Ну что ты! — успокоил ее Игнат. — Бабуля добрая, не откажет.

Он одобряюще погладил девочку по плечу, и почувствовал, как дрожит ее тело. Дом был уже рядом — Игнат чувствовал запах пекущегося хлеба, слышал, как бабушка Стеша гремит посудой, накрывая на стол (ох, и работящая у него бабуся! Когда только успевает?), но Званка почему-то медлила.

— Что же ты? — спросил Игнат.

Она поежилась, зябко кутаясь в обрывки свитера, прошептала:

— Страшно мне, Игнаш… Чую, не рада мне будет твоя бабушка. Ох, не рада…

— Это еще почему? — удивился тот.

Званка переступила с ноги на ногу и ответила тихо:

— Живое к живому тянется. А мертвое — к мертвому.

Откуда-то налетел холодный северный ветер, забрался Игнату под ворот, надув его старенькую парку, будто парус. Но на Званке не шевельнулось ни волоса, только лицо омрачилось печалью.

— Вот и ты к Марьяне льнешь, — горько произнесла она. — Знаю я, как ты на нее смотрел. Знаю, как она к твоему плечу прижималась. Покинуть ты меня хочешь, Игнаш. Забыть.

— Откуда ты знаешь о Марьяне?

Разом потемнело вокруг, за спиной Званки все заволокло белесой пеленой, и земля под ногами начала покрываться ледяной коростой.

— Не покину я тебя, — попытался оправдаться парнишка. — И никогда не забуду!

Он протянул ладонь.

— Пойдем же! Ну? Холодно становится.