Германия. В круговороте фашистской свастики - Николай Устрялов

Открытие рейхстага было намечено на 31 января. Канцлер прилагал старания расширить парламентскую базу правительства и добиться хотя бы «толерирования» его со стороны палаты. Он готов был ввести в кабинет Брюнинга и Гитлера, Штрассера и Гугенберга. После выборов в Липпе надежды на Штрассера таяли. Гитлер проявлял непреклонную непримиримость. Гугенберг, со своей стороны, не обнаруживал склонности к сотрудничеству с Брюнингом или Штегервальдом… да и с самим канцлером. Правительство не имело опоры в парламентских группах. Ему оставалось либо прибегнуть к новому роспуску рейха, либо уйти в отставку.

28 января канцлер обратился к президенту с просьбой предоставить ему полномочия для роспуска. Гинденбург отклонил эту просьбу. Тогда Шлейхер без промедления вручил президенту отставку кабинета и на прощание рекомендовал ему обратиться к Гитлеру, как лидеру наиболее многочисленной партии: если президентский кабинет исключается, нужно вернуться к правилам парламентаризма. Генерал явно опасался возрождения Папена, и сама мысль об этом рыцаре большой политической дороги заставляла его содрогаться от досады и отвращения.

Президент поблагодарил за совет, но вслед за тем тотчас же послал за фон Папеном и поручил ему вступить в переговоры с партиями на тему о новом правительстве. Отрицательная цель заговора была достигнута: «мы свергли фон Шлейхера, — объявляла газета Гугенберга, — потому что он стал игрушкой в руках католического центра и демократических партий».

Как много надежд вдохновлял этот красочный генерал и как быстро сошел он с политической сцены! Подтвердилась классическая истина стратегии: обходящий рискует быть обойденным. Хитреца перехитрили. Так и не увидел несостоявшийся германский Бонапарт своего 18 брюмера[3]. Груша зрела — не для него. Искус власти в наличной атмосфере оказался ему не под силу, и с горьковатым осадком в душе отошел он в тень… навсегда ли?

Фон Папен начал порученные ему переговоры. Они имели тенденцию затянуться, хотя почва для них и была подготовлена. Гитлер соглашался на коалицию, но при непременном условии предоставления ему канцлерства. Затем встал вопрос о распределении портфелей. Стороны торговались: каждый партнер стремился подписать договор с бесом на возможно более выгодных для себя условиях. В ночь на 30 января этот рядящийся ад был, говорят, всполошен анонимным слухом: военные верхи подумывают о перевороте в пользу Шлейхера. Эта угроза ускорила сговор. На следующее утро фон Папен принес Гинденбургу список нового кабинета. Старый фельдмаршал поморщился, но покорился судьбе. Комбинация была оформлена — и «богемский ефрейтор» занял кресло Бисмарка. Германия вступила в первый год Третьей империи.

Рейхсвер безмолвствовал.

После победы

«Сегодня Германия совершила прыжок в неизвестность». Так отозвалась немецкая либеральная пресса на появление Гитлера у власти. Приблизительно так же реагировало на это событие и большинство заграничной печати.

Да, несомненно, это был — прыжок. Сменялись не только и даже не столько лица — сменялась политическая система. Сменялся «политический стиль», тот тон, который делает музыку. «В течение одного дня рухнуло здание Веймарского государства». Пусть это преувеличение, пусть оно рухнуло не в один день, а, скажем, в полтора месяца, но нельзя спорить: оно рухнуло. Веймарский период германской истории кончился. Началась некая новая эра, о подлинном содержании которой еще рано судить: в этом смысле можно говорить о прыжке «в неизвестность».

Внешние формы легальности были на первое время соблюдены. Гитлер пришел к власти тем же порядком, каким приходили его предшественники за последнее время: в порядке «президентского кабинета». Предварительный сговор распределил портфели.

Во главе правительства — триумвират: Гитлер на посту канцлера, Папен — вице-канцлер и имперский советник Пруссии, Гугенберг — министр народного хозяйства и земледелия, «экономический диктатор». Эта большая тройка, the Big three, как и весь возглавляемый ею кабинет, воплощает собой, согласно торжественной официальной терминологии, «широкую концентрацию национальных сил». Далее, министр рейхсвера — генерал фон Бломберг, близкий к Гинденбургу. Министр внутренних дел Пруссии — гитлеровец Геринг (в конце апреля он вытеснит Папена из Пруссии и займет его место). Лидер Стального Шлема Зельдте — министр труда. Портфели иностранных дел и финансов сохранены за правыми спецами фон Нейратом и Шверин фон Крозигом. По партийной национал-социалистической линии вскоре будет назначен высокий «наблюдатель» за политикой Нейрата: конечно, фон Розенберг, прибалтийский дипломат Третьей империи, о котором Брюнинг ядовито острил, что «еще 9 ноября 1918 года он не знал, где его отечество».

Новое правительство немедленно распустило рейхстаг, назначив выборы на 5 марта. Национальная диктатура искала плебисцитарной легализации.

В ночь с 27 на 28 февраля погибло здание рейхстага от пожара, воистину символического: немецкий парламентаризм превращался в пепел на глазах всей Германии и всего мира. Правительство использовало этот провиденциальный пожар для молниеносного разгрома «марксизма» и создания соответствующих предвыборных настроений. Захваченный на месте преступления поджигатель, некий ван дер Люббе, бывший голландский коммунист, поспешил тут же представить необходимые для этой цели показания: он коммунист, он совершил поджог «из протеста против международного капитала», он не только сочувствует коммунистической партии, но имеет также «связь и с социал-демократией». Именно это и требовалось. Можно было начать решительные действия. «Раздавить гадину».

Немедленно же, ночью, Геринг сделал распоряжение о ликвидации всей марксистской печати на территории Пруссии. А на следующий день был издан чрезвычайный президентский декрет о борьбе с коммунистической опасностью, давший правительству, в отмену статей конституции о гражданских свободах, абсолютное административное полновластие. Национальная пресса открыла неистовый поход против красных организаций. Тщетно последние самым решительным образом отмежевывались от подозрительного Ван дер Люббе и его бессмысленного преступления. Острое политическое блюдо исполнило свое назначение. Во всей стране начался беспощадный антимарксистский, главное, антикоммунистический террор.

Однако власть понимала, что в таких случаях нужно действовать не только дубьем, но и рублем. Перед выборами было опубликовано несколько правительственных постановлений, цель которых ясна сама собой. В угоду крестьянам, мораторий для сельского хозяйства был продлен до октября 1933 года. Поднимались ставки пособия безработным на две марки в месяц. Беднейшему населению было отпущено 700 тысяч центнеров ржи и 2 тысячи центнеров масла.

В этой смешанной атмосфере кнута и пряника, антикрасного террора и национального подъема, 5 марта прошли выборы в рейхстаг — «последние» выборы. Партии правительственной коалиции выступали порознь: Гитлер отверг избирательный блок с националистами. Носились даже темные слухи, что накануне выборов возможна попытка национал-социалистического переворота: за «чистую» диктатуру Гитлера, против Папена, а то и Гинденбурга, 25 тысяч штальхельмовцев были наготове в Берлине. Слухи не оправдались: трудно сказать, насколько они беспочвенны.

Всего на выборах было подано более 39 миллионов голосов. К урнам явились 88 % избирателей, страна проявила незаурядную политическую активность. Национал-социалисты получили 17,3 миллиона голосов и провели в новый рейхстаг 288 депутатов (44 %). Черно-бело-красный блок (националисты, стальной шлем) собрал свыше 3 миллионов и провел 52 депутата. Иначе говоря, правительственная коалиция добилась абсолютного большинства (52 %) в палате. Социал-демократы получили семь миллионов голосов, что им дало 118 депутатских мест. Коммунисты провели 81 депутата, собрав 4,5 миллиона голосов. На долю католического центра пришлось 4,3 миллиона голосов и 70 депутатов, а на долю баварской народной партии 1,2 миллиона голосов и 21 депутат. В итоге выборы означали победу национального фронта, легальную плебисцитарную санкцию нового режима. Но в то же время они обнаруживали и относительную живучесть оппозиционных и полуоппозиционных ему течений в стране.

Так или иначе, «самопредательство демократии» в Германии стало фактом. В новых условиях повторилась старая история бонапартистских плебисцитов. Страна с энтузиазмом меняла свободу на веру. «Новый дух» широко разливался в ней.

День 5 марта наци окрестили «днем пробуждения Германии». Всю ночь выборов горели символические огни вдоль Рейна и польской границы: жест в адрес немцев, отторгнутых от родины. Не желая «вступать на проклятую землю польского коридора», Гитлер совершил предвыборное путешествие в Восточную Пруссию на аэроплане. Пролетая над коридором, он прокричал радиоречь: