Оскар Уайльд, или Правда масок - Жак де Ланглад

Тем не менее Оскар Уайльд вовсе не был так удручен, как можно было бы предположить, ибо его внимание было сосредоточено сразу на нескольких событиях, которые в конце концов привели к его отъезду в Соединенные Штаты. Уже в течение целого года Оскар прилагал немалые усилия для того, чтобы опубликовать свои стихи, написанные после получения премии Ньюдигейт. Весной 1881 года, по выражению Фрэнка Харриса, „на помощь Оскару пришла слава его коротких штанов и шелковых чулок, а в особенности непрерывные нападки светских газет“»[149]. Его книга вышла в июне 1881 года в издательстве Дэвида Бога, расположенном в доме 3 на площади Св. Мартина; она продавалась по цене десять шиллингов шесть пенсов. Книга имела успех: в течение нескольких месяцев были распроданы две тысячи экземпляров, что, в соответствии с условиями контракта с издателем, принесло автору семьсот пятьдесят фунтов. Рассчитывая на благосклонные отзывы, Уайльд отослал подписанные экземпляры Мэтью Арнольду, Роберту Браунингу, Д. Г. Россетти и Гладстону. Он оказался настолько прозорлив, что написал преподавателю Итонского колледжа, а позже декану Оксфордского университета Оскару Браунингу: «Дорогой Браунинг, если у Вас найдется время и возникнет желание, я хотел бы попросить Вас написать критическую статью на мой первый сборник стихотворений, который должен скоро выйти; книги так часто попадают в руки глупых неучей, что хочется услышать оценку настоящего критика; слепая похвала, равно как и незаслуженное порицание, одинаково оскорбительны»[150]. Статья действительно появилась 30 июля в журнале «Академия», а такие издания, как «Атенеум», «Субботнее обозрение» и «Уорлд» уделили молодому поэту значительное место на своих страницах. Единственной диссонирующей нотой прозвучала заметка в «Панче», усомнившемся в оригинальности автора: «Возможно, мистера Уайльда и можно назвать эстетом, но это не делает его оригинальным. Его книга — сборник чужих перепевов, это Суинберн и розовая вода»[151].

Но для Оскара, который только что подписал контракт на издание своего сборника в Америке, это не имело значения. Книга должна была выйти там в ноябре и уже имела отличную прессу: «Англия получила в липе Уайльда нового поэта, причем если не самой первой величины, то по меньшей мере подлинного художника, скрывающегося за фасадом собственной эксцентричности, стоившей ему гнусных преследований со стороны прессы»[152]. В Нью-Йорке, как и в Лондоне, книга пользовалась несомненным успехом у книготорговцев; газеты не ошиблись, так представляя сборник: «Высокое качество стихотворного материала и известность автора, являющегося сегодня одной из самых заметных личностей в литературном мире, без сомнения, вызовут большой спрос»[153]. Уайльд и сам подбрасывал хроникерам пищу для статей, отвечая одному из критиков, назвавшему его творчество грязным и аморальным: «Стихотворение может быть написано хорошо или плохо. В искусстве не должно существовать понятия добра или зла. Само его присутствие уже означает ограниченность видения художника. Этот принцип прекрасно понимали древние греки и, сохраняя полную безмятежность, наслаждались такими произведениями искусства, на которые мои цензоры, как я полагаю, запретили бы смотреть членам своих семей. В поэзии главное не сюжет, она доставляет удовольствие благодаря языку и поэтическому слогу. Искусство по определению должно являться предметом обожания, а не критики с точки зрения неизвестно какой морали!»[154] Оскар прекрасно помнил уроки Уистлера, и уже сейчас в его воображении начинал вырисовываться силуэт Дориана Грея. В сборник вошли два стихотворения, посвященные Эллен Терри: «Гамма», так звали ее героиню в пьесе Теннисона «Чаша», премьера которой состоялась 3 января 1881 года, и «Мария Генриетта», о которой уже шла речь. Особый интерес у читателей вызвали стихотворение «Федра», посвященное Саре Бернар, и «Новая Елена», написанное в честь Лилли Лэнгтри.

Позабыв на время о материальных заботах, Оскар Уайльд приобретал все большую известность. «Повышенное внимание, которое критики уделяют его поэтическому сборнику, свидетельствует о том, что личность автора и его успех в обществе не оставили мир прессы безразличным»[155], — заметил Ф. Харрис. Даже постоянные выпады «Панча» против «наистраннейшего из странных», приводящие в восторг яростных противников входящего в моду увлечения эстетизмом, способствовали укреплению легенды о легкомысленном эстете, которого можно встретить на Риджент-стрит или Сент-Джеймс-сквер в коротких французских штанах, шелковых чулках и обшитой шнуром куртке, с букетом лилий или даже подсолнухов в руке, останавливающегося время от времени у какого-либо кафе, чтобы освежить подсолнух, который, с его легкой руки, стал модным атрибутом в обществе. Оскар Уайльд, принц эстетов и крестный отец «душек», кучки повсюду сопровождавших его томных юношей и изнеженных девственниц в греческих туниках, играл свою новую роль вполне серьезно, даже если сам не очень верил во все происходящее. Вокруг пожимали плечами, возмущались и припоминали кое-какие эпизоды из его оксфордской жизни; Уайльду не было до этого дела; у него наконец оказалось достаточно средств, чтобы удовлетворить свои изысканные потребности, он был готов бросить вызов викторианскому обществу и собирался в турне с серией публичных выступлений; брат Уилли так писал об этом в «Уорлде»: «Благодаря удивительному успеху своих „Стихотворений“, мистер Оскар Уайльд получил приглашение выступить в Соединенных Штатах»[156].

Глава II. ЭСТЕТСКОЕ ТУРНЕ

Человечество принимает себя слишком всерьез. В этом заключен первородный грех нашего мира. Если бы пещерный человек умел смеяться, ход развития истории был бы иным.

Уилли Уайльд по-братски переусердствовал и явно поторопился с анонсом американского турне Оскара, а главное, сделал неправильный вывод о том, что издание поэтического сборника за океаном стало возможным благодаря известности автора в Соединенных Штатах. Известность была, но скорее скандальная.

В субботу 23 апреля 1881 года лондонская Опера-Комик стала свидетелем необычного наплыва публики. На сцене шла премьера пьесы У. С. Гилберта и сэра Артура Салливана «Терпение», и в зале был полный аншлаг. Причем в тот же день Эллен Терри и Генри Ирвинг играли в «Чаше» Теннисона; мистер Кембл вместе с Мэрион Терри были заняты в пьесе Чарльза Рида «Маски и лица», а Сара Бернар должна была выйти на сцену театра «Гэйети» с труппой Жимназ. Свои места в ложе заняли леди Уайльд, Фрэнк Майлз и Оскар Уайльд в вечернем наряде с зеленой гвоздикой в бутоньерке.