То, что нас связывает (СИ) - "Blueshoe"

Ты отпускаешь меня только затем, чтобы приставить член ко входу и толкнуться внутрь. Без церемоний и предупреждения. Действительно больно и я заглушаю вскрик, прикусывая уголок подушки, правая рука сама взлетает назад, упираясь в твой напряженный пресс, пытается остановить болезненное вторжение. Хватаешь ее и тянешь меня на себя, заставляя насадиться полностью. Вход печет, а внутри непривычно распирающее ощущение и давление прямо на то самое "волшебное" место. Моя спина так сильно выгнута, что я сейчас сломаюсь пополам. Чувствую себя бабочкой, пришпиленной членом к кровати. Мне больно и хорошо. Разве так бывает? Ты толкаешься плавно и медленно: наружу, внутрь, наружу, внутрь. Хватаешь меня за волосы, заставляя поднять голову и ускоряешься. Да, таскать за патлы - это заводит. Ты бы меня еще сучкой назвал. Хотя по-фи-гу зо-ви-как-хо-чешь, толь-ко не-ос-та-нав-ли-вай-ся. Я мычу и закусываю губу. По вискам и позвоночнику течет пот. Воздух густой и горячий, его трудно вдыхать. На глаза наворачиваются слезы, рот невольно открывается в немом крике. Каждый рывок вызывает болезненно острый кайф от давления на простату. Всхлипываю.

Не успеваю ничего понять, уже лежу на спине. Ты целуешь веки и скулы, уголки губ и подбородок. Кончиками пальцев прослеживаешь черты моего лица. Трешься об меня носом, втягиваешь мой запах зарывшись во влажные пряди на виске. Гладишь затылок, ероша волосы, обводишь позвонки.

 Укладываешь мои ноги себе на плечи, целуешь колено, потирая чувствительную кожу в сгибе. Входишь. С каждым толчком болезненное наслаждение копится в теле. Прижимаешь мои руки к подушке своими. Твое лицо напротив. Волосы намокли и слиплись. Вены на шее и лбу вздулись, а глаза жадно следят за мной. Что ты делаешь? Что заставляет меня выть в голос? Дышу поверхностно и рвано. Мычу от невозможности терпеть и выгибаюсь. Не могу на тебя смотреть, не могу не смотреть. Мир сейчас взорвется. Внутри все пульсирует в ритме моего сердцебиения. Подкатывает, поднимает, копится. Внезапно я кончаю, выстреливая струей спермы и содрогаюсь от оргазма, затопившего все тело и разум. Я скулю и хватаю воздух широко открытым ртом. Меня трясет и корежит, качает на волнах. По телу пробегают болезненно приятные спазмы. Я ощущаю как ты толкаешься в последний раз, всхлипываешь, вздрагиваешь всем телом. По чувствительной после оргазма простате проезжает головка члена и он медленно медленно выходит. Я судорожно выдыхаю. Лежать и не думать, вот чего мне сейчас хочется. Из растянутой дырки течет. Когда я открываю глаза вижу, как ты, затаив дыхание, наблюдаешь эту картину. Твоя сперма, вытекающая из моей задницы. Твой кинк?

Всё, ни слова о недоверии. Потому что "это" было по-настоящему, по-взрослому. Больно и хорошо. И ни с кем другим я бы не смог.

Ты спускаешь мои ноги с плеч, целуя щиколотки и колени напоследок. Укладываешься рядом со мной и прижимаешься всем телом, горячий, скользкий от пота. Мы пойдем в душ, позже, а сейчас полежим так, молча, мечтая сплавиться, сцепиться воедино.

В гостиной бьют часы, своим звоном разбивая наши объятия.

Май ушел в душ, а я остался валяться на кровати. Двигаться не хотелось.

В кармане джинсов пискнул телефон Мая, разряжаясь. Я решил побыть гостеприимным хозяином и поделиться зарядкой.

От нажатия телефон включился и я увидел открытую в мессенджере переписку и новое, только что пришедшее сообщение.

Это, скорее, был монолог. Контакт забитый в телефонную книгу как "Мразь" писал Маю. Май не отвечал, но собеседник, похоже, и не ждал ответа.

"Признайся, ты скучал по мне."

"Сколько папиков тебя поимело? Ты не бедно выглядишь."

"На мне натренировался, а потом насосал?"

"Я же говорил, тебе пригодится."

"Я до сих пор помню твой сладкий ротик. Жду не дождусь, когда снова им воспользуюсь."

"Не забудь бабло."

"Мы сделаем это без смазки, хочу чтобы тебе было больно, маленькая шлюшка."

"И без глупостей, а то все это увидят."

Ниже шли фотографии, на которых Май, тот мальчишка девятилетней давности, делал минет. Качество было плохое, будто сняли поставленное на паузу видео с телевизора, но спутать его с кем-то или не узнать было нельзя. И трудно было не догадаться, кто ему пишет. Здесь, на фото, его влажный от слюны член засунут в рот моего любимого человека по самые яйца. Он причина слез, которые блестят в серых глазах, отвращения и страха написанного на лице. Матросов.

В желудке, будто скрутился противный склизкий комок змей, шевелящихся и норовящих выйти наружу. Меня затошнило.

Это я виноват. Нужно было выслушать. Нужно было запихнуть свою раненую гордость в свою святую жопу и выслушать! Хотя нет. Нужно было быть внимательнее раньше. Нужно было заметить, что с Маем творится что-то не то. Поговорить, узнать. И он бы не пошел к этому ублюдку. Он бы не стал делать... этого. И сейчас Роман Матросов не шантажировал бы его. Я надеялся только на то, что сам Май винит меня не слишком сильно. Я понимал, что нельзя исправить прошлое. Но должно же быть что-то, что я могу сделать?

Я поразмыслил и решил, единственное, что я могу сейчас сделать - это быть терпеливым. Он расскажет, когда будет готов. С этими мыслями я положил телефон на место. Как раз вовремя. В спальню вошел Мирошенко, вытирая мокрые волосы. Посмотрел на меня и, недовольно цикнув, сказал не терпящим возражений тоном:

- А ну марш в душ, ленивая морда!

- Никакого уважения к раненому, - фыркнул я, собирая в кучу свои подрагивающие от перенапряжения конечности.

- Давай шуруй, лебедь умирающий, - шлепнув меня по заднице мокрым полотенцем, Май потянулся к джинсам, выуживая из кармана снова пискнувший телефон. Похоже, нам всё же придется поговорить начистоту, после того, как я приму душ.

Когда, сверкающе-чистый, я выплыл из ванной, планируя наш разговор и, возможно, второй раунд, в квартире никого не было. Только записка: "Срочное дело. Буду занят, не дергай меня, я позвоню." И всё бы ничего, но рядом лежали ключи от моей квартиры.

========== -10- ==========

        Близилась осень. Я подумал об этом следующим утром, увидев жиденькие кучки пожелтевших листьев, которые дворник сметал в мешки. Небо чаще заволакивали серые тучи, ночами в открытое окно тянуло ощутимой прохладой. Дорожники обновляли разметку на пешеходных переходах и чинили погнутые знаки. Лето кончилось, и мне было грустно.

Я люблю осень. Как всякий творческий человек, я могу иногда поддаться эмоциям, пострадать, погрустить. А ещё мне нравится буйство красок, словно последняя вечеринка, прежде чем придёт унылая серость. Плевок в лицо зиме. И заезженно-банальное "посидеть с чашечкой кофе с коньяком, укутавшись в плед" не казалось таким уж баяном.

Сентябрь я встретил один, в своей пустой квартире. Я всё ждал, наивно веря в лучшее. Придумывал веские причины, по которым Май мог поступить так, как поступил. Держал телефон всегда рядом с собой, боясь не услышать звонка. Ждал. Ждал. Ждал.