Самое естественное обезболивающее - Фил Бандильерос

— Ты или Габриель?

Страшно было видеть, как она поняла, о чём я её спросил, но не отвести взгляд было нельзя. Флёр испугалась. Да, я узнал этот страх — то же самое, когда по твоим венам разливается самый сильный в мире змеиный яд. То же самое было и на лице Флёр, промелькнуло за пару секунд — удивление, страх, обречённость, решимость, и… спокойствие более похожее на безысходность.

— Габриель, — сказала она, но палочка ещё более упёрлась в её шею. Показалась кровь.

Пока я говорил, держал палочку из остролиста так, что бы пожиратели смотрели на неё, на вытянутой руке, на уровне глаз… это как с фокусом — публика смотрит на одну руку, а мы другой меняем карты в колоде. И всё, вуаля! — пока четыре пожирательских глаза смотрели на мою палочку, учебная, и по совместительству незарегистрированная палочка была уже в другой руке, прижата к одежде. Стоило Флёр договорить, как в пожирателя, что держал Габриель, полетело невербальное заклинание. Когда проклятие попало в подонка, он упал, прямо на младшую из Делакур. В это время я, не имея времени, что бы перенаправить запасную палочку, перехватил основную и, мысленно попросив прощения у девушки, которая мне тоже понравилась и, с которой так и не успел познакомиться, послал в них заклинание копья. В отличие от Габриель, Флёр почти полностью закрывала собой пожирателя и попасть в него не задев девушку, было невозможно, особенно учитывая, что время играло на его стороне.

— Что за… — только и успел он прохрипеть, как палочка выпала из его руки и он, и его заложница замертво упали на землю.

6. Перед смертью люди думают только о прошлом, как будто отчаянно нуждаются в доказательстве того, что они были живыми

Cowboy Bebop, «jet».

Флёр

— Ты или Габриель? — спросил он меня. Вопрос прозвучал таким тоном, словно он разговаривал с душевнобольным, но в глазах его была боль, которую нельзя не заметить. Спустя мгновенье я поняла, что он спросил. Кому из нас жить? Я, или моя маленькая, добрая, отзывчивая сестрёнка.

Смерть оказалась страшна, ровно до того момента, как исчезла неопределённость. Всё, сейчас я умру. Я не заслужила жизнь, особенно в его глазах — после того как я, считай, со второго курса моего обучения в Шармбатоне играла с парнями, совершенно не заботясь об их чувствах, мне было стыдно. Да, да, стыдно. Откуда мне было знать, что чувствует парень, которому я говорила «извини, ты не в моём вкусе». Но я никогда не любила никого, что бы понять, что значат эти слова для них, просто говорила, когда ухажёр становился слишком настойчивым.

Время… время текло как патока, давая мне насладиться последним мгновением жизни, оставляя меня наедине с моими мыслями. Зачем я всё это сделала? Зачем я пыталась его пригласить? Мне просто захотелось поблагодарить доброго человека, но потом, с каждой секундой, что я на него смотрела, к этому прибавлялось и другое чувство. Его глаза невозможно было проигнорировать, хоть он и не говорил почти ничего, но во взгляде было видно то, что он смотрел на меня, а не на мою внешность. На стерву, обольстительницу, на глупую девушку. Становилось стыдно, за свои тогдашние мысли, очень стыдно и за всех влюблённых в меня по моей вине однокашников, и за то, что я не смогла сделать ничего лучше, чем просто глупо попросить его пойти со мной, когда уже поняла, что я ему не интересна. Жаль, чувства не давали мне покоя. Вы когда–нибудь кого–нибудь любили? Не потому, что умный или красивый, не потому, что богатый или с хорошим чувством юмора, не потому что смелый и решительный, а просто так, без всяких оговорок, причин, условий? А я, вот она, великая и ужасная Флёр Делакур, влюбилась в парня, который просто помог сестре найти меня, который разве что имя своё назвал. Странно, не находите? А, впрочем, кто говорил, что любви надо долго и мучительно расти? Теперь я знаю, она может вспыхнуть как вспышка, сразу, без каких либо расшаркиваний и долгих романтичных «брачных танцев». Умереть не страшно, совсем нет. Это просто жалко, что не успела сказать ему о своих чувствах, жалко, что не поеду в школу в этом году, жалко, что так и не узнаю, что родители подарят мне на семнадцатый день рожденья, жалко, что не увижу, как Габриель пойдёт в школу, и какой красавицей она станет. Если бы был шанс всё исправить, изменить, если бы была возможность…

Мысли прервались от боли в шее — гад, что держал меня, сильнее прижал палочку, потекла кровь… пора сказать свой выбор, надеюсь Габри не повторит моих ошибок…

— Габриель, — сказала я тихо, и в следующее мгновение что–то мелькнуло сбоку. Скосив глаза, я увидела, как теперь уже труп пожирателя, что держал Габриель, заваливается, а в его голове аккуратная дырочка, как от пистолетного выстрела. Что ж, спасибо тебе, Гарри… — я не успела додумать, как моё тело пронзила невероятная боль, а сзади послышалось: «что за…».

Всё, тьма ночи опустилась на поляну, свет померк, и последнее что я почувствовала, была боль и удар щекой о холодную землю. Сознание померкло.

Как, оказалось, умереть не страшно. Первое, что я почувствовала после смерти — тёплые, нежные поглаживания по моей голове. Не веря себе, я открыла глаза, и увидела лицо Гарри надо мной. Судя по всему, его руки гладили мою голову, так, что я чувствовала себя кошкой. Но холод… мертвенный холод уже достиг левой руки и поднимался всё выше. Первой мыслью было, что я не умерла сразу, и теперь могу умереть на его руках. А что, это лучше чем на сырой земле. Приятней.

- 'Арри? — спросила я, но голос был слишком тихим.

— А? — он повернулся ко мне и на меня посмотрели два насыщенных зелёных глаза, явно принадлежащие не тупому подростку, уж больно много в них было чувств, слишком много грусти и боли.

- 'Арри, я хочу тебе сказать… — голос был всё тише и тише, и она наклонился ко мне. Когда его лицо приблизилось, сердце забилось чаще и холод отступил ненамного, — 'Прости меня, 'Арри, я дура.

— Флёр, не говори так, — покачал он головой.

— Нет, 'Арри, ты не понимаешь, я… мне нравилось, когда мальчики влюблялись в меня, но я… я никогда не думала, что они чувствуют. Я… настоящая стерва. Мне жаль, если бы я только могла извиниться перед ними… но похоже, моё время пришло, — сказала я, чувствуя, как холод опять подбирается к телу, — Я… я бы никогда не поверила, если бы мне кто–то сказал, что я могу полюбить просто так малознакомого человека, но… наверное, это любовь, 'Арри, это чувство, что я не могу больше сдерживать. После того как мы поговорили, мне… было плохо. Не только из–за того что ты отверг меня, но и из–за того, что это же чувствовали те, кому я отказала. Мне стыдно и неприятно, но… жаль. Я уже ничего не могу поделать.

— Флёр, молчи, — сказал он лаконично, перестав гладить меня по голове. Жаль.

— Нет, я должна сказать это. Я люблю тебя, 'Арри. Не знаю, как так получилось, не знаю, почему — как будто притягивает магией к тебе. Прости, но мне жаль, — сказала я, поняв, что теперь–то уж точно всё, нет смысла играть или молчать. Почему я должна жалеть, что не сказала это? По крайней мере, теперь умирать не так жалко.

— Флёр, я же попросил, не говори ничего, — сказал Гарри, хотя в глазах был такой коктейль эмоций, словно он готов расплакаться, рассмеяться и уйти в запой одновременно. Он жалел меня, это точно. Жалость, но по крайней мере больше нет того разочарования, что терзало мне душу после разговора.

— Нет, я… я должна сказать, просто послушай, если тебе не трудно, 'Арри, — попросила я.

— Флёр, если… тебя что–то гнетёт…

- 'Арри, пожалуйста, будь моим парнем. Я люблю тебя, мне не хотелось бы умереть одинокой, — высказала я последнюю мысль. А что, если уж умирать, так с музыкой. Кроме нас двоих тут никого нет. К тому же я так и не успела никому побыть парой.

— Габриель! — воскликнула я шёпотом.

— Она в порядке, спит, — машинально ответил он и, возобновив поглаживания, от чего боль в плече чуть уменьшилась, заговорил:

— Флёр… сразу скажу, что ты произвела плохое первое впечатление, но… я не виню тебя. Да и я был хорош, повторил ошибку тех, кто судит обо мне по книгам и газетам. Составил мнение по твоей внешности, к слову, поверхностно точное, но… я никогда бы не подумал, что ты можешь пожертвовать собой ради сестры, так что ты приятно удивила меня. Да и к тому же ты… как ни странно, поняла. Но что бы понять, тебе пришлось самой пережить и любовь и отказ, — говорил он тихо, глядя куда–то вдаль, размышляя, — Но я слышал о тебе от других людей, и сам видел, что ты смелая девушка, готовая пожертвовать собой, так что, полагаю, мой ответ «да». К тому же, как бы ни был упорен Бродяга, в словах Луни есть смысл. В них всегда есть смысл.

— А кто такой бродяга и луни? — спросила я, чувствуя облегчение.

— Мои друзья. Флёр, ты уверена, что тебе нужен такой как я? К сведению, у меня много плохих черт, тот ещё характер, хватает и проблем и врагов…